244. Оказывается, это его людей видели в низовьях Днепра и из-за их действий хан поспешно вернулся домой, опасаясь за свой улус. Дело в том, что Ржевский отнюдь не собирался ограничиваться просто сбором разведывательной информации и наблюдением за действиями хана. Как видно из его послания, он с ходу перешел к активным действиям, всячески беспокоя татар и турок.
Причина такой его активности заключалась в том, что, как писал Ржевский царю, по дороге в низовья Днепра к нему присоединились два «черкасских» атамана, некто Млымский и Михайло Ескович, с 300 каневскими казаками. Получив такое неожиданное подкрепление, Матвей почувствовал себя способным на нечто большее, чем ему первоначально предписывалось, и принял решение выйти за рамки царской инструкции (что характеризует его как военачальника инициативного, обладающего суворовским «глазомером», то есть способным действовать по ситуации). Вместе с присоединившимися к нему «черкасами» Ржевский и его люди двинулись Днепром под Ислам-Кермен, где их уже ждали татары. Не ввязываясь с ними в бой, они отогнали у неприятеля коней и прочий скот, а потом пошли на Очаков, «и у Ачакова острог взяли и турок и татар побили и языки поимали». Погнавшийся было за ним очаковский санджак-бей «со многими людми» попал в устроенную Ржевским и казацкими атаманами засаду и понес большие потери от пищального огня. Под Ислам-Керменом Ржевского и его людей попытался было перехватить сын и наследник Девлет-Гирея калга Мухаммед-Гирей, оставленный отцом в его отсутствие в Крыму «на хозяйстве». Шесть дней Ржевский и казаки бились с татарами «пищальным боем», и у «царевича ис пищалей поранил и побил людей многых», после чего ночью отбил у калги «стада конские» и благополучно сумел оторваться от татар, уйдя вверх по течению Днепра «по Литовъской стороне». Кроме того, Ржевский сообщил, что хан не пошел на Русь, так как узнал о том, что его ждут царские полки, а его воинство сильно ослаблено моровым поветрием245.
Сведения, доставленные присланными от Ржевского гонцами, подтвердили взятые донским атаманом Михаилом Черкашениным под Керчью, окрестности которой атаман пограбил со своими молодцами, языки – турок и татарин, а также бежавшие из Крыма полоняники князь Афанасий Звенигородский «да Верига Клешнин с товарыщи» (и снова, видимо, перед нами участники сражения при Судьбищах!). Все они утверждали, что на «украине» государевой «царю не бывати, а бережется царь Крымской на собя приходу от царя и великого князя»246.
В итоге 25 июня Иван Грозный дал отбой тревоге и, «на Поле не пошел», отозвал Н.В. Шереметева и, оставив на берегу воевод с ратниками «для малых людей приходу», уехал в Зарайск помолиться святому Николе Зарайскому в благодарность за избавление от нашествия иноплеменных.
Для крымского же «царя» беспокойства на этом не окончились. Дьяк Ржевский в сентябре вернулся в Путивль, на обратном пути побив и разогнав несколько мелких татарских отрядов («в станицах человек по сту и по полтораста, а с иными двесте, а с иными по пятидесят»247), на свой страх и риск решивших попытаться счастья в охоте за ясырем на государевой «украйне». Взятые им с бою девять «языков» были присланы в Москву, где показали, что-де «крымской царь был в собраньи, а блюлся приходу царя и великого князя и ныне людей роспустил, а сам пошел в Крым»248.
Подводя итоги рейда Матвея Ржевского в низовья Днепра весной – летом 1556 г., можно смело утверждать, что его действия, поддержанные украинскими казаками, имели большие последствия. Прежде всего, хан был вынужден отказаться от намерений совершить набег на «государеву украйну» и укрыться в Крыму. Кроме того, появление русских служилых людей в низовьях Днепра способствовало тому, что черкасский и каневский староста князь Д.М. Вишневецкий перешел на службу к Ивану Грозному. Посланный князем атаман Михаил Еськович, ходивший вместе со Ржевским под Ислам– Кермен и Очаков, бил челом государю, «чтобы его (Вишневецкого, а вместе с ним и его казаков. – В. П.) государь пожаловал, а велел себе служить, а от короля из Литвы отъехал и на Днепре на Кортицком (на той самой знаменитой Хортице. – В. П.) острову город поставил против Конскых вод у крымских кочевищ»249. Иван, естественно, не мог отказаться от такого шанса заполучить на свою службу знатного литовского аристократа и вместе с ним удобную базу для организации новых набегов на владения крымского хана и отправил на Хортицу своих детей боярских А. Щепотева и Н. Ртищева «с опасною грамотою и з жалованием». Ну а пока Михаил Еськович ездил в Москву, а потом возвращался обратно вместе с московскими посланцами, Вишневецкий со своими людьми 1 октября 1556 г. напал на Ислам-Кермен, «людей побил и пушки вывез к собе на Днепр во свой город»250.
И еще один очень важный момент. В конце 1556 г. в Москву прибыло из Крыма ханское посольство с купцами и отпущенными «на окуп» попавшими в плен в сражении под Судьбищами в 1555 г. русскими детьми боярскими. В своей грамоте, переданной Ивану гонцом, Девлет-Гирей писал, что-де «он всю безлепицу отставил, а царь бы и великий князь с ним помирился крепко, и послов бы промеж собою добрых послати, которые бы могли промеж их любовь зделати, и было бы кому верити»251.
Причины такого миролюбия хана стали ясны после того, как царем была прочитана грамота русского посла в Крыму Ф. Загряжского. Он сообщал, что хан все лето просидел в своем улусе, ожидая нападения Ивана (оказывается, Девлет-Гирей очень болезненно воспринял одну только угрозу своему «юрту» со стороны насчитывавшего явно менее тысячи ратных людей отряда Ржевского), и просил помощи у турецкого султана Сулеймана I, но ее так и не получил. Более того, Вишневецкий взял у него Ислам-Кермен, а горский князь Сибок «з братьею», что приезжал в Москву бить челом в русское подданство, отнял у Девлет-Гирея два городка на Кубани. И если верить приехавшему в Москву «из Нагаи» царевичу Тохтамышу, двоюродному брату незадачливого казанского «царя» Шах-Али, который много лет провел в Крыму, часть татарской аристократии, недовольная неудачными действиями Девлет-Гирея, даже хотела возвести на трон Тохтамыша, убив «царя». И хотя хан раскрыл заговор и «уберегся», а Тохтамыш, спасая свою жизнь, бежал из Крыма, новость о разногласиях внутри крымской правящей элиты выглядела весьма многообещающей252.
И наконец, last but not least. В январе 1557 г. к ногаям было отправлено большое посольство, перед которым была поставлена задача добиться принесения бием Исмаилом и его мурзами шертной грамоты Ивану и заключения союза, острием направленного против Крыма. В частности, в наказе послам говорилось, что Исмаил и его мурзы должны знать – «государя нашего дорога найдена х Крыму Днепром, и та дорога добре добра (выделено нами. – В. П.). Возможно ею государю нашему всякое свое дело над Крымом делати, как хочет» и что теперь дело только за взаимной договоренностью о походе против Девлет-Гирея253. Создается впечатление, что рейд Ржевского произвел на Ивана Грозного большое впечатление и, ободренный успехами бывшего стрелецкого головы, царь решил запустить наконец в действие «казанский» сценарий подчинения Крыма. Это впечатление еще более усиливается, если принять во внимание возведение в 1557 г. Псельского города на Пселе, располагавшегося примерно в 240 км южнее от Путивля. «Новый город на Псле» упоминается в разрядных книгах под 7066 (1557/58) г.254 Однако очевидно, что он был поставлен раньше, раз в этом году туда были назначены воеводы, и к тому же он упоминается в послании Сигизмунда II Девлет-Гирею I в мае 1557 г.255 Скорее всего, это место было примечено в 1556 г. именно Матвеем Ржевским во время его рейда в низовья Днепра. Обращает на себя внимание тот факт, что этот городок (и «замок» на Хортице) вызвал большую обеспокоенность и у хана, и у великого князя Литовского Сигизмунда II. Литовский правитель в своем послании хану указывал, что Псельский и Хортицкий городки не только препятствуют отношениям Литвы и Крыма, но еще и аналогичны тем городам, что ставили Иван III и Василий III на подступах к Казани, – намек более чем прозрачный!256 И снова подчеркнем, что все это стало следствием активных действий Ржевского на Днепре, не побоявшегося взять на себя больше, чем предписывалось ему первоначально!
О том, где был Матвей Ржевский в 1557 г., мы не знаем. Можно лишь предположить, что, отбыв «годование» путивльским наместником, он осенью 1557 г. был назначен наместником «на Северу», в Чернигов. Здесь он пробыл недолго, и уже в начале 1558 г. мы видим его на новой службе. На страницах разрядных книг и летописей он появился в 1558 г. Не дожидаясь конца суровой зимы 1557/58 г. («зима та была стюдена, великие мразы во всю зиму, и не един день со оттеплеем не бывал, и снеги пришли паче меры, многие деревни занесло, и люди померли по деревням, и на путех такоже много народа кончашася»257), Иван Грозный 2 января 1558 г. отсылает в низовья Днепра «на Хартущу» (то есть на Хортицу) князя Дмитрия Вишневецкого. Вместе с ним отправилась туда же целая рать во главе с дворовым сыном боярским из Переславля-Залесского Игнатием Заболоцким «з жилцы», рязанским дворовым сыном боярским Ширяем Кобяковым «з детми з боярьскыми», «да голов Данила Чюлкова да Матвея Дьяка Иванова сына Ржевского, да Ондрея Щепотева, Василья Тетерина, Михаила Евсково, Михаила Ондреева сына Павлова, Онофрея Лашинсково, Петра Таптыкова, Микиту Сущова, Нечая Ртищева» «с казакы» и «с стрелцы». Князь А. Курбский писал позднее, что всего в поход «нарядили» 5 тысяч ратных людей, что достаточно правдоподобно, учитывая число голов и атаманов, отряженных в эту экспедицию. Перед князем и его людьми была поставлена задача «ити прямо, а во Псле… суды поделати и з запасы ити на Днепр. И велел государь князю Дмитрею стояти на Днепре и беречи своего дела над крымъскым царем»258. Очевидно, что эта рать двинулась по пути, проторенному Матвеем Ржевским в 1556 г, и не случайно наш герой был включен в ее состав – экспедиции был нужен опытный и энергичный человек, знающий местность и имеющий опыт весеннего сплава по Пселу и Днепру.