578.
После кратких переговоров соглашение было достигнуто. И снова дадим слово летописцу – по его словам, царские «воеводы князьца и немец выпустили, а Вышегород и Ругодив Божиим милосердием и царя и великого князя государя нашего у Бога прошением и правдою его взяли, и с всем нарядом и с пушками и с пищальми и з животы с немецкыми (согласно Лебедевской летописи, в Нарве было взято «пушек болших и менших 230», ливонский хронист Реннер же, напротив, уполовинивает эту цифру, сообщая, что в руки русских попало 3 falkunen и 2 falkeneten из Риги и собственно нарвских 3 falkunen, 28 kleine stоcke, 3 quarter slangen, 42 dobbeide haken и 36 teelnaken, итого 117 пушек и всяких haken-гаковниц. Правда, русский летописец делает оговорку «и с пищалми», то есть можно предположить, что в 230 записаны были не только артиллерийские орудия всех калибров, но и ручное огнестрельное оружие. – В. П.); а черные люди добили все челом и правду государю дали, что им быти в холопех у царя и у великого князя и у его детей вовеки»579.
Итак, утром 12 мая 1558 г. русские войска заняли всю Нарву целиком. В Москву немедля были отправлены сеунщики с радостной вестью, получив которую Иван Грозный «к воеводам и ко всем детям боярьскым послал со своим жалованием»580. Надо полагать, что Тимофей Тетерин, стрельцы которого сыграли отнюдь не последнюю роль в нарвском «взятьи» и имя которого в очередной раз было озвучено в победной реляции воевод, и на этот раз не остался без царской награды. И выходит, что молодой, не достигший еще 30-летнего возраста сын боярский меньше чем за 10 лет сделал блестящую для человека своего происхождения и статуса карьеру и был на хорошем счету у государя. И это было только начало, поскольку война только началась, и возможностей отличиться снова и снова у бравого стрелецкого головы неизбежно должно было оказаться предостаточно.
Так и вышло, причем очень скоро, не прошло и нескольких недель после «нарвского взятья». Легкость, с которой царские воеводы овладели Нарвой, и явная неспособность ливонцев противостоять Москве, по мнению многих историков, способствовали резкой перемене намерений царя относительно Ливонии, которая, судя по всему, в глазах Ивана превратилась в «больного человека», и нужно было, не теряя времени, застолбить свою, и лучшую, долю в его наследстве. Как писал А.И. Филюшкин, со взятием Нарвы «перед Иваном Грозным открылись новые волнующие перспективы. Он осознал, что, захватив города, порты и крепости Ливонии, он получит гораздо больше, чем какую-то дань»581. Дальнейшая эскалация конфликта стала неизбежной – прибывшее вскоре после падения Нарвы в Москву новое ливонское посольство, по словам летописца, встретило неласковый прием. Привезенные им деньги Иваном приняты не были, послам было ответствовано, как уже было сказано выше, что их словам веры нет, пускай теперь сам магистр и рижский архиепископ бьют государю челом, вымаливая прощение, государь же за их «неисправление» велел своим воеводам «над ыными городы промышляти, толко им бог поможет», почему дальнейшие переговоры не имеют смысла. «Безделные послы», понурив головы, ни с чем поехали назад, и Б. Рюссов, подытоживая результаты всех этих поездок, с горечью писал, что теперь «ливонцы начали жалеть, что так долго промедлили с деньгами. Но тогда уже нечего было делать»582.
Тем временем Иван IV, стремясь ковать железо, пока оно горячо, «для большово дела» отрядил «к Сыренску (Нейшлоссу. – В. П.) и к иным городом немецким» свою рать во главе с одним из своих лучших полководцев псковским воеводой князем П.И. Шуйским. Судя по всему, роспись полков готовилась в спешке, экспромтом, потому вой ско собиралось постепенно и в бой вступало также постепенно, по частям. Первым в «большое дело» ввязались посланные из Нарвы на Сыренск Д.Ф. Адашев и П.П. Заболоцкий. В состав их «полка» вошел со своими людьми и Т. Тетерин (его прибор, надо полагать, составил ядро гарнизона теперь уже русского Ругодива. Кстати, стоит обратить внимание, что Тетерин снова действует в одной команде с Д. Адашевым!). Выслав вперед конные сотни новгородских детей боярских и «князеи казанских Кострова и Бурнаша с товарыщи», которым приказал «дороги от Колывани и от Риги позасечи для маистрова приходу», сам Адашев с главными силами двинулся непосредственно к Сыренску. Стрельцы же Тетерина вместе с нарвским «нарядом» под началом дьяка Шестака Воронина, опытного артиллерийского эксперта, на стругах на веслах и бечевой тем временем выгребали против течения Наровы.
3 июня немногочисленная рать Адашева (судя по летописным сведениям, за исключением отосланных на Колыванскую и Рижскую дорогу людей, кроме стрельцов Тетерина, а их вряд ли было больше двух сотен, под рукой у Адашева было три сотенных головы и, следовательно, порядка 500–600 детей боярских и их послужильцев) появилась под стенами Нейшлосса и приступила к осадным работам – по словам летописца, русские «наряд ис судов выняли и туры поставили». 5 июня осадные работы в целом были завершены, «туры круг города изставили и наряд по всем туром розставили, а стрелцов с пищалми пред турами в закопех поставили. И учали по городу стреляти изо всего наряду ис пищалеи по воином»583. В этот же день из Новгорода к осаждающим на помощь пришел воевода князь Ф.И. Троекуров «с немногими людми» (кстати, Реннер, описывая осаду Нейшлосса, полагал, что русских было аж 15 тысяч – то ли у страха были глаза велики, то ли ливонский хронист полагал, что московиты, как и полагается истинным варварам, побеждают только числом, а потому и завысил безбожно численность русской рати – бог весть).
Прибытие Троекурова стало последней соломинкой. Сыренский фогт Дирих фон дер Штейнкуле решил не дожидаться, пока русские пушкари пробьют бреши в старых стенах Нейшлосса, после чего свирепые московитские дети боярские и стрельцы полезут на штурм, и сдался на третий день после начала канонады584. «Июня в 6 день князец Сыренской воеводам добили челом, – писал русский летописец, – из города выпросился не со многими людми, а животы ево и доспехи и наряд весь городовой воеводы поимали, а князца выпустили обыскав, безо всякого живота». 7 июня русские вступили в Нейшлосс, воеводы отправили в Москву новый победный сеунч, а Тимофей Тетерин мог рассчитывать на очередную царскую награду, ибо умелые действия его людей ускорили падение еще одной орденской крепости. И надо полагать, его ожидания оправдались, ибо в летописи сказано, что, обрадованный полученной вестью, царь «благодарение воздал и молебны велел пети и со звоном. А воеводам послал со своим з золотыми столника своего Григория Колычова»585.
Отдых нашего героя и его стрельцов продолжался недолго. Оставив часть своих бойцов в Сыренске в качестве гарнизона, Тетерин с остальными отправился в Псков в составе отряда Д. Адашева «на сход» с большим воеводой князем П.И. Шуйским. Последний собирал там большое войско для того, чтобы по царскому наказу «ити к Новугородку Немецкому и х Костру и к Юрьеву и промышляти, сколько милосердый Бог поможет». Под началом большого воеводы было пять полков с 47 сотенными головами (около 8–9 тысяч детей боярских) и по меньшей мере два стрелецких головы, А. Кашкаров и Т. Тетерин, со своими людьми (приборы их явно были неполными и хорошо, если вместе насчитывали до полутысячи стрельцов). Примечательно, что один из первых историков этой войны, Т. Бреденбах, определил численность царской рати ни много ни мало, а в 80 тысяч человек586.
15 июня 1558 г. полки Шуйского подступили к Нойхаузену-Новгородку, важной пограничной крепости Дерптского епископства. Командовавший гарнизоном Нойхаузена Йорг фон Икскюль отказался сложить оружие и сдать замок неприятелю. Русский летописец отмечал, что «билися немцы добре жестоко и сидели насмерть». И снова, как под Нейшлоссом, главную роль во взятии Нойхаузена сыграли русские пушкари и стрельцы. Когда стало ясно, что ливонцы не намерены сдаваться, «воеводы велели головам стрелецким Тимофею Тетерину да Андрею Кашкарову туры поставити блиско города и наряд подвинути к городу» (летописец, описывая осаду Нойхаузена, явно пользовался воеводской «отпиской» или сеунчем, официальным рапортом о том, как был взят этот ливонский город). Под прикрытием мощного артиллерийского огня (С. Хеннинг писал, что звуки канонады под Нойхаузеном были слышны в окрестностях замка Кирумпэ, где разбил свой укрепленный лагерь Фюрстенберг и дерптский епископ Герман со своими немногочисленными рыцарями и кнехтами) стрельцы Тетерина и Кашкарова «туры поставили у города у самово» и после того, как русские пушкари «из норяду збили стрелню (башню. – В. П.), а города (то есть стены. – В. П.) розбили много», пошли на приступ. Немецкие кнехты были сбиты со стен и отброшены в цитадель Нойхаузена, которая подверглась мощному обстрелу из пушек и пищалей. И поскольку Реннер уверенно говорит, что город был взят русскими в результате предательства, надо полагать, что Икскюль не стал дожидаться кровавой резни, которая неизбежно воспоследовала бы за новым штурмом, отбивать который у него было ни сил, ни желания (поскольку стоявший в одном переходе от Нойхаузена Фюрстенберг не сдвинулся с места все время осады замка, предприняв всего лишь одну вылазку 17 июня из своего лагеря) и договорился о сдаче587.
30 июня русские вступили в Нойхаузен, отпустив остатки его гарнизона восвояси (и по дороге они были ограблены подчистую). Воеводы же, «устроя Новгородок и людеи в нем оставя хотели идти с маистром и з бискупом битца, искать над ними дела государева и земского сколко милосердыи бог поможет». К царю же были отправлены с сеунчем князь Б. Ромодановский, Е. Ржевский и Ф. Соловцов, и «к воеводам государь з жалованьем з золотыми послал Игнатию Заболоцкого»588. И так как очевидно, что, как было отмечено выше, летописная запись явно основана на официальной воеводской реляции об одержанной очередной победе, Иван Грозный снова услышал о том, что его старый «знакомый» Тимошка Тетерин опять отличился, умело руководя стрельцами во время осады Нойхаузена, и тем самым немало поспособствовал новой русской победе. И поскольку «за Богом молитва, а за царем служба не пропадет», то новые ратные подвиги стрелецкого головы не остались без государевой награды, и один из тех «золотых», что вез с собой И. Заболоцкий, должен был достаться Тетерину.