Падение Нойхаузена открыло дорогу русским к сердцу Дерптского епископства и к самому Дерпту, и они не замедлили туда явиться. 6 июля передовые отряды рати Шуйского объявились под замком Варбек, что неподалеку от Дерпта, который был взят без сопротивления. В лагере Фюрстенберга царил разброд и шатание, и магистр не рискнул вступать со своим деморализованным воинством в бой с русскими, свернул лагерь и начал отступление. Во время беспорядочного отхода его арьергард был растрепан отправленным вдогон воеводами А.И. Шеиным и Д.Ф. Адашевым «яртоулом», которым командовали Б. Колычев и Т. Тетерин, и подоспевшими к нему на помощь сотнями Передового полка. По словам псковского летописца, «наши за ним ходили, и многых догоняа били немец», а составитель Львовской летописи к этому добавлял, что «ертаулы за ним (за немецким арьергардом. – В. П.) гоняли верст с пятнадцать и немногих людеи угонили и побили, а телеги и жеребцы многие поимали»589. Тем временем главные русские силы продолжали сушей и водой (по Чудскому озеру) наступать на Дерпт-Юрьев. И вот 8 июля перед глазами дерптцев открылась величественная и ужаснувшая их картина. Как писал Э. Краузе, участник тех событий, «широким фронтом неприятель тремя большими густыми колоннами (Бреденбах в очередной раз не поскупился и исчислил количество русских в 300 тысяч. – В. П.), прикрываясь несколькими сотнями гарцующими врассыпную всадников, наступал на нас»590.
Подступив к городу, русские приступили к осадным работам. По словам летописца, «как пришли воеводы к Юрьеву и наряд из судов выняв и стрельцы у города перед турами закопалися и з города немцов збили». Важную роль, которую в осаде Дерпта сыграли немногочисленные (sic – именно так характеризует их число Крузе. – В. П.) стрельцы Тетерина и Кашкарова, отмечает и Крузе. Именно на их плечи (еще раз подчеркнем, что всего их было не больше пятисот, а скорее всего, и меньше) легла главная тяжесть осадных работ и повседневная боевая работа в «закопех» «перед турами». Попытки дерптцев делать вылазки не имели успеха. Стрельцы, псковская посоха и послужильцы детей боярских упорно, невзирая на сопротивление неприятеля, рыли траншеи, возводили шанцы и батареи под доставленную водой из Нарвы артиллерию (Крузе упоминает 6 медных мортир, метавших в город ядра и зажигательные снаряды-feuerbelle – уж не те ли, о которых писал казанец Шериф Хаджи Тархани, а также несколько grossen stüken geschütz. Реннер пишет о 8 kartouwen (картаунах), 2 grote fuirmorsers (больших огнеметательных мортирах) и «других больших и малых пушках», andern geschutte klein und groth. Другой немецкий источник пишет, что в шанцах русские установили 14 slangen и kartowen591). 11 июля русская артиллерия начала бомбардировку, «стреляющее, ово огнистыми кулями, ово каменными»592.
Положение Дерпта очень скоро стало безнадежным. «А из наряду били шесть ден, – писал русский летописец, – и стену городовую розбили и в городе из наряду многих людеи побили». Неизвестный пскович добавлял к этому, что «мало воеводы постояли, только изготовили пристоуп и постреляли в город ис кривых поушок (тех самых мортир, о которых писали Крузе и Реннер? – В. П.)…»593. Решимость русских была очевидна, среди горожан не было единодушия, ряды его защитников редели от русского огня и дезертирства. Надежды же на деблокаду не было, ибо Фюрстенберг в ответ на просьбы о помощи, по словам Ниенштедта, отвечал, что он «сердечно сожалеет о печальном состоянии города и высоко ценить твердость епископа и почтенной общины; он весьма не одобряет поступок дворян и ландзассов, покинувших своих господ, что, конечно, впоследствии послужит им к позору. Он (магистр) желает, чтобы другие оказали такое мужество, на какое только способен человек, для защиты славного города. Но несмотря на все его сожаление, он видит, что ему не удастся в настоящее время оказать сопротивление такому громадному, как то он узнал из всех разведываний, войску, какое находится теперь у врага, но, впрочем, он будет усердно молиться милостивому Богу за них, и день и ночь думать о том, как бы набрать побольше народа для войска»594.
Что оставалось делать епископу Герману в этой ситуации? Положиться на милость Господню да молитвы магистра и ждать, пока русская артиллерия пробьет брешь в стене (а в том, что она это сделает, и сделает достаточно скоро, сомнений не было), после чего «свирепые и дикие» московские дети боярские и стрельцы пойдут на приступ (отразить который гарнизон Дерпта не мог) со всеми вытекающими отсюда последствиями? Или же последовать примеру Нарвы, Нейшлосса и Нойхаузена, сдаться на милость победителя, тем более русский большой воевода, князь Шуйский, еще до начала осады предлагал епископу добровольно принять подданство московского государя? И епископ сделал выбор – как писал псковский летописец, «бискоуп и немцы посадникы воеводам князю Петроу Ивановичю с товарищи град Юрьев здали по мирному советоу, июля в 20 день, на том, што им житии по старине, и с царевыми и великого князя наместникы соудити судиям их, и из домов их и из града не извести»595. Первыми в город вступили, если верить Ниенштедту, русские стрельцы. Как писал ливонский хронист, Шуйский вперед отправил несколько сотен своих leibschützen, а другой воевода занял стрельцами рыночную площадь и прилегающие к ней улицы596. Надо полагать, что это было сделано не только потому, что стрельцы Тетерина и Кашкарова сыграли важную роль в осаде и падении Дерпта, но еще и потому, что они были более дисциплинированы и управляемы, чем дети боярские и их послужильцы.
В сдавшемся городе русские взяли богатую добычу. Так, согласно Лебедевской летописи, «пушек взяли болших и менших пятсот пятдесят две пушки» (Реннер называет еще большее число – 700 stucke geschutte klein und gross, а рижский хронист сообщает, что помимо нескольких slange и kartowe, русские захватили 120 nye gegaten valkeneten и множество другого gegaten und gesmedet schutte), не считая всякого рода «животов». Б. Рюссов (конечно, несколько преувеличивая ради красного словца) писал, что «невозможно описать, сколько сокровищ взял московит в этом городе деньгами, серебром и золотом, и всякими драгоценностями и уборами от епископа, каноников, дворян и бюргеров. От одного лишь дворянина, по имени Фабиана Тизенгузена, московит взял более 80 000 талеров чистыми деньгами»597. Ради таких трофеев стоило постараться! Но не только взятой добычей запомнился Дерпт Тимофею Тетерину – Шуйский со товарищи отправил в Москву сеунщиков, князя Б.В. Серебряного и нашего стрелецкого голову, так что по прибытии в Москву 25 июля и аудиенции у государя Тимофей за добрую весть, как это было в обычае, был пожалован царским жалованием.
Как развивалась карьера Т. Тетерина в последующие недели и месяцы – увы, ни разрядные книги, ни летописи сведений не сохранили. Можно лишь догадываться, что наш герой со своими людьми после падения Юрьева вошел в состав гарнизона города. Вряд ли он ходил с ним в остальные походы против ливонцев в том же 1558 г. и 1559 г. – стрельцов было немного, они были разбросаны по многим взятым замкам и городам и нужны были для их обороны. В последний раз Тимофея Тетерина в «стратилатском чине» можно встретить в конце 1559 г. во все том же Дерпте. Ободренный заключенным соглашением с королем Польши и великим князем Литовским Сигизмундом II о взятии ливонских земель под свою защиту, сменивший Фюрстенберга на посту магистра ордена Г. Кетлер, не дожидаясь окончания срока заключенного весной 1559 г. перемирия с Москвой, поздней осенью того же года перешел в контрнаступление. Как показали взятые русскими сторожами пленные, «маистр и арцыбискуп (архиепископ рижский Вильгельм. – В. П.)» решили «итти им к Юрьеву и стояти у Юрьева зима вся: не взяв, от Юрьева прочь не ити»598.
Момент для нападения был выбран удачно. Понадеявшись на заключенное перемирие, Иван Грозный распустил большую часть своих ратей по домам, и воеводы в занятых ранее ливонских городах могли рассчитывать лишь на «годовавшие» в них немногочисленные гарнизоны. 18 ноября 1559 г.
Кетлер и рижский коадъютор герцог Христофор Мекленбургский со своим воинством объявился перед Юрь евом. Юрьевский воевода князь А.И. Катырев-Ростовский сумел не допустить магистра к вверенному ему городу ближе чем на одну версту. Понятно, что при таком раскладе Кетлер мог пустить в дело лишь немногую часть имевшейся у него артиллерии (по сообщению Реннера – 2 kartouwen, 3 halve kartouwen, 3 feltslangen, 2 fuirmosern и 3 quarter slangen). Однако ее стрельба со столь большой для того времени дистанции была неточной и недостаточно эффективной. Ответный же огонь юрьевской артиллерии не позволял немцам шанцеваться в непосредственной близи от городских укреплений, и к тому же гарнизон города не отсиживался за стенами, а совершал вылазки. Крупнейшая и кровопролитнейшая из них состоялась 24 ноября. Тогда, по сообщению летописца, навстречу подступившему было к городу магистру со своими людьми «вылазили на него дети боярские конные из города и стрельцы (надо полагать, что среди них были и подчиненные нашего героя, и вполне возможно, что он сам участвовал в этой вылазке, командуя стрельцами. – В. П.), убили у маистра из пищалей и дети боярские, человек со сто, а стрельцов государевых убили тритцать с человеком да двух сотников стрелецких»599.
Безуспешное «стояние» даже не под стенами, а на виду у Дерпта, да еще в условиях, когда «беспута была кроме обычая на много время», да такая, что ехать «невозможно было ни верхом, ни в санях», как и прежде, привело к разногласиям в немецком лагере. Сам магистр хотел отказаться от бесцельного пребывания под Дерптом и попытаться совершить набег в глубь занятой русскими территории, перенеся боевые действия в псковские земли, тогда как коадъютор и его дворяне настаивали на продолжении осады. Спор разрешился сам собой, когда отправленные по приказу Ивана Грозного «стрельцы многие» (по сообщению Реннера – 1 тысяча) прошли в Юрьев. 29 ноября Кетлер и Христофор Мекленбургский снялись с лагеря и отступили к Фалькенау (Мукову), «городом и людем государевым не сотворили зла ничтож» (о чем писал, к примеру, и Б. Рюссов)