659.
Казалось, что все закончилось в 1551 г., когда в Москву прибыли послы от Ямгурчи, «Ишим-князь с товарыщи, а били челом царю и великому князю от Емгурчея царя, чтобы его царь и великий князь пожаловал, велел себе служити и с юртом»660. Иван «пожаловал» хана, который в то время обретался, видимо, в Кабарде, у своих союзников, и «посадил опять на Астрахани»661. Ямгурчи, таким образом, обязался стать московским вассалом и, учитывая тот факт, что в Казани был посажен другой вассальный «царь», Шигалей (Шах-Али), Иван и Боярская дума могли рассчитывать на то, что теперь-то практически вся Волга находится так или иначе под их контролем.
Однако если состояние эйфории от одержанных успехов на дипломатическом поприще в Москве и было, то продержалось оно недолго – всего лишь несколько месяцев. Очень скоро все резко переменилось. Сперва Шигалей был вынужден бежать из Казани, где победила прокрымская партия, а затем пришли плохие вести и из Астрахани. С началом навигации на Волге туда отправился московский посланник Севастьян Авраамов вместе с Ишим-князем «видети царевы Емгурчеевы правды, на чем от него послы его били челом, и его и землю х правде привести»662. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, и пришло время платить по счетам. Однако Ямгурчи, полагая, что оказанная услуга – уже не услуга, решил, что можно забыть о данном обещании. Голландец Исаак Масса спустя шестьдесят лет после этих событий писал, что с царским посланником «обошлись весьма дурно, даже хуже, нежели с посланцами царя Давида, отправленными к Аннону, царю аммонитов, а сверх того с насмешками выгнали из Астрахани»663.
Грубо обошедшись с царским послом, Ямгурчи тем самым сам выкопал себе могилу – стерпеть такое оскорбление Иван IV не мог, тем более что сперва его унизили казанцы, изгнав его ставленника, а теперь еще и астраханцы. Тот же Масса, передавая слухи, ходившие в Москве, писал, что царь, получив известие об измене «Емгурчея, царя Азтороханьского», «сильно разгневался и поклялся: прежде, чем наступит зима, до основания уничтожить Астрахань, и никому не хотел больше оказывать милости и поклялся всех истребить мечом»664. Конечно, по прошествии стольких лет впечатления от этой новости поблекли и были перекрыты более свежими и яркими, благо их хватало, поэтому не стоит серьезно воспринимать слова голландца. Тем не менее вряд ли стоит сомневаться в том, что царь, обладавший горячим и пылким нравом, был взбешен, и только необходимость сперва разобраться с казанскими изменниками и отразить вторжение крымского «царя» Девлет-Гирея вынудили его отложить месть неверному вассалу до лучших времен. Но эта месть была неизбежна, ибо сведения, поступившие в Москву из Ногайской Орды и от Севастьяна Авраамова, рисовали картину весьма мрачную. Ямгурчи, стремясь укрепить свою власть, перебил своих родственников, способных претендовать на престол («побил всех Ямгурчей царь и братью и племянников, проча себе юрта, чтоб ему от них промешки не было…»665) и завязал сношения с новым крымским ханом, Девлет-Гиреем, который, свергнув Сахиб-Гирея, отнюдь не собирался отказываться от агрессивной политики своего предшественника. Не имея возможности оказать непосредственную помощь Ямгурчею людьми и деньгами (сперва надо было спасать Казань от гнева Ивана IV), крымский «царь» тем не менее не собирался оставлять астраханца без своей поддержки и отправил тому 13 пушек вместе с инструкторами (а это была по тем временам серьезная поддержка. Недаром одно только известие о том, что Сахиб-Гирей намерен отправить в Астрахань несколько пушек и пищалей, вызвало экспедицию ногаев на Крым зимой 1548/49 г., закончившуюся печально известной «Ногай кыргыны» – резней взятых в плен ногайских воинов)666. В противном случае его бы не поняли и его собственные князья и мурзы, и Стамбул был бы недоволен. Случайно ли в самом начале 1552 г. султан Сулейман Великолепный писал Девлет-Гирею, что, «поскольку вы обладаете разнообразными сведениями и познаниями обо всех делах, касающихся этих областей – как Астрахани, так и ногаев и Московии, все связанные с этими землями дела препоручены вашему ясному разумению»? Ну а раз так, то «царю» предписывалось принять «все необходимые меры, касающиеся дел в Астрахани, [дабы] враги не познали победы, и [эта область] была охраняема и защищаема от презренных неверных»667.
Время, отведенное Ямгурчи, истекло в 1554 г. В октябре предыдущего года в Москву прибыли ногайские послы, доставившие Ивану IV послание от Исмаил-мурзы и его союзников. В послании «Смаиль-мырза» со товарищи изъявляли желание, чтобы «их государь царь и великий князь пожаловал, оборонил бы от Емгурчия царя Азстораханского, отпустил бы на Азсторохань Дербыша царя Азстораханского да рать свою послал, и посадил бы на неи Дербыша царя, а Смаил и с иными мурзами его царево дело учнут делати, как им царь и великии князь велит»668. Явление послов от Исмаила и его союзников было как нельзя кстати. Дальнейшее промедление с разрешением астраханского вопроса грозило укреплением в астраханском улусе позиций Девлет-Гирея. Этого же в Москве никак допустить не хотели по двум причинам. Во-первых, тогда под угрозой оказались бы отношения с Ногайской Ордой, и без того достаточно сложные, ибо ногайский бий Юсуф, старший брат Исмаила, все более и более ориентировался в своей политике на Крым; а вовторых, в недавно завоеванной и так до конца и не замирившейся Казани можно было ожидать новых выступлений против московской власти. Одним словом, астраханский узелок надо было развязывать, и быстро. Поразмыслив с боярами и припомнив Ямгурчи все его вины, «за свою обиду и срамоту, яже царь Ямгурчей обеты своя изменил и посла ограбил, и по Нагайских мурз челобитью» Иван решил отправить рать против астраханского царя и посадить на астраханском троне прежнего астраханского «царя» Дервиш-Али, с осени 1551 г. обретавшегося в России669.
Отправленную против Ямгурчи трехполковую рать возглавил князь Ю.И. Пронский «с товарищи», а с ними вниз по Волге, «как лед вскроется», отправились «дворяне царского двора и дети боярские из розных городов выборов, да стрелцов и казаков» и даточных людей с Вятки, Перми и Нижнего Новгорода670. Вместе с ними был и Дервиш-Али. Сам Исмаил, «завоевавшийся» со своим братом Юсуфом, к экспедиции присоединиться не смог, да в этом и не было особой нужды – сил у князя Пронского и без того было достаточно. По опыту аналогичных походов 50-х – начала 60-х гг. XVI в. у него могло быть до 10 тысяч ратных людей. Ямгурчи был разбит, бежал, бросив победителям свой гарем, полученную от Девлет-Гирея артиллерию «да и набаты царевы». 2 июля 1554 г. князь Пронский «с товарыщи» посадили Дервиш-Али ханствовать в Астрахани, привели «х правде» астраханцев (тех, кто не бежал, не был убит и полонен русскими и присоединившимися к ним ногаями) и обложили их данью в пользу русского царя. Поймать Ямгурчи, несмотря на все предпринятые попытки, Пронскому не удалось. Оставив в городе небольшой гарнизон из казаков под началом сына боярского П. Тургенева, воевода со своими людьми, освобожденным русским полоном, царским семейством и трофеями отправился в Москву. В Москву они прибыли в октябре того же года «дал Бог здорово, и государь их (Пронского и его людей. – В. П.) жаловал великим жалованием»671.
А теперь, после несколько затянувшейся предыстории «астраханского вопроса», вернемся к судьбе нашего героя. К сожалению, нельзя с уверенностью сказать, участвовал ли Григорий Кафтырев в экспедиции князя Пронского. Однако осмелимся предположить, что он все же побывал тогда в Астрахани в качестве стрелецкого сотника в статье Г.В. Пушечникова. В самом деле, в следующем году Пушечников уже командует детьми боярскими в «Польском» походе воеводы И.В. Шереметева Большого, а наш герой во главе стрельцов отправляется в Астрахань. Следовательно, нет ничего невозможного в том, что стрелецкий сотник Григорий Кафтырев за отличие в первом астраханском походе получил повышение и был пожалован царем в стрелецкие головы одной из первых шести стрелецких статей, заменив убывшего на «крымский фронт» своего бывшего командира. Кстати, можно даже примерно прикинуть, когда состоялось повышение Кафтырева. Отправляя 9 марта 1555 г. посольство к ногаям, Иван IV писал, что он намерен послать на Волгу Григория Жолобова (Пушечникова. – В. П.). 11 же марта Иван IV с боярами «приговорил» «послати на крымские улусы воевод боярина Ивана Васильевича Шереметева с товарыщи», а Григорий Жолобов был назначен одним из голов в эту рать672. Следовательно, назначение Григория Кафтырева стрелецким головой вполне могло состояться 10 марта 1555 г., и в этом новом качестве он оказался в самом водовороте политических страстей и дипломатических интриг.
Но вернемся обратно к астраханской истории. Казалось, что с посажением на астраханский стол Дервиш-Али астраханский узелок был развязан, и можно было вздохнуть с облегчением. В Москве продолжали «жаловать» своего астраханского вассала, рассчитывая на его верную службу и далее. Так, отправляя в начале марта 1555 г. посольство к ногаям, Иван IV писал, что «присылал к нам бити челом Дербыш царь о Ямгурчеевых царицах, и мы к нему царицы отпустили с своим сыном боярским с Левонтьем Мансуровым и Астараханской юрт велели есмя беречи тому ж Левонтью. А с Левонтьем есмя послалил казаков и пищальников многих»673. Спустя месяц в Москву прибыл гонец от сына Дервиш-Али Джан-Тимура, который привез грамоту, а в ней было сказано, что Ямгурчи попытался взять реванш. Получив поддержку Девлет-Гирея (хан прислал астраханцу некоего Шигая-богатыря с «крымцы и янычане») и Юсуфовичей, сыновей ногайского бия, убитого своим братом Исмаилом, в марте 1555 г., Ямгурчи явился под Астрахань. Бывший астраханский «царь» и его люди, сказано было в послании, «приступали к городу, и Дербышь царь и все астороханьцы, наряд на горе исправя и казаков с пищалми царя и великого князя приготовив, с ними билися и побили у города многых ис пушек и ис пищалей и прогнали их»