частников. Когда удавалось выудить компрометирующую информацию из одного подозреваемого, ее сопоставляли со словами другого, не говоря ему об этих новых сведениях, чтобы поймать его на лжи. Тогда ему рассказывали о показаниях подельника, пытаясь добиться признания. Кроме того, полиция пробовала докопаться до истины с помощью техники, известной как очная ставка. Они вызвали мадемуазель Бонафон и Мазлена из отдельных камер и зачитали их показания, стараясь вызвать взаимные обвинения. Когда это не сработало, привели Дюбюиссона и повторили процедуру. Версия издателя насчет ключа откровенно противоречила остальным, но никто не сдавался. Так что расследование не двигалось с места в течение нескольких дней, пока наконец следователи не заставили расколоться Майяра, консьержа маркиза де При. Он признался, что работал на потайном складе в городском особняке маркиза в Париже. Оттуда он снабжал парижских книгонош, а сам получал товар из Версаля: сорок пять экземпляров от Мазлена и двадцать пять от мадемуазель Бонафон, которая должна была получить по три турских ливра за каждую проданную книгу. (Ливр, наиболее ходовая валюта, в 1750 году был примерно равен дневному заработку неквалифицированного работника.) В посылке, пришедшей от Бонафон, был ключ, написанный ее рукой.
Признание Майяра дало генерал-лейтенанту нужную информацию для третьего допроса мадемуазель Бонафон. Он сначала не открывал своих карт, задавая привычные вопросы о ключе и получая в ответ привычное отрицание. Потом сделал выпад:
Знает ли мадемуазель Бонафон некоего Майяра, консьержа маркиза де При?
Она видела его однажды в Версале вместе с мадам де При.
Писала ли она когда-нибудь Майяру или отправляла ему экземпляры «Танастеса»?
Нет.
Ложь. Ему было уже известно, что мадемуазель Бонафон отправила двадцать пять экземпляров книги Майяру и участвовала в поставке еще сорока пяти, рассчитывая получить по три ливра с каждой продажи.
В этот момент пала главная опора защиты мадемуазель Бонафон, и ей ничего не оставалось, кроме как признаться, продолжая затемнять, насколько это было возможно, обстоятельства дела.
Да, признала она, это правда: она пыталась извлечь выгоду из продажи книг, которые оставались в ее распоряжении. Она вверила их слуге принца де Константена, который мог без затруднений провезти их через таможню в карете принца.
Был ли в посылке ключ?
Да, она не могла этого отрицать. Майяру нужен был ключ, чтобы продавать книги. Так что ей пришлось написать его своей рукой и отдать Мазлену для отправки Майяру, но с условием, что он будет служить только для пользования Майяра, а не распространяться вместе с книгами.
Тогда Марвиль показал бумагу, исписанную от руки. Это ключ?
Да, призналась она. Это был именно тот экземпляр, который она послала Майяру, написанный ее рукой. Единственное, что она могла сказать в свою защиту, так это то, что не получила от книг никакой прибыли.
Отбросив это оправдание, Марвиль начал вещать:
Я поставил ей на вид, что с начала заключения она взяла привычку признавать одну часть фактов, свидетельствующих против нее, и отрицать другую.
Она была виновна в создании и распространении литературы самого возмутительного и опасного рода. Она пыталась обогатиться, клевеща на короля. И может не сомневаться, что останется в тюрьме до тех пор, пока корона не соблаговолит помиловать ее.
На самом деле мадемуазель Бонафон провела в Бастилии четырнадцать с половиной месяцев. Ее здоровье было настолько подорвано, что, согласно докладу управляющего Бастилией, она могла умереть, если власти не переведут ее в более здоровую обстановку. Так что мадемуазель Бонафон отправили в монастырь сестер-бернардинок в Мулене, где она провела следующие двенадцать лет без права принимать посетителей и получать письма.
Почему я выбрал именно это дело из сотен, находящихся в архивах Бастилии? Современному читателю (это чистое предположение, скорее всего, я – единственный, кто читал этот текст за последние 250 лет) «Танастес» покажется просто скучным. Но для читателей XVIII века, вооруженных ключом, это была сенсация – первое сочинение о сексуальной жизни Людовика XV и придворных интригах, с нею связанных. Конечно, слухи в Версале держали двор в курсе романов короля, с их неловкого начала с тремя дочерями маркиза де Неля (особенно всеми ненавидимой графини де Шатору, сопровождавшей Людовика на фронт в Мец во время войны за австрийское наследство) до назначения мадам де Помпадур maîtresse en titre, официальной фавориткой, но в «Танастесе» все это было предано печати. С помощью ключа, в котором говорилось, что Танастес – это Людовик XV, Оромаль – кардинал де Флёри, Амариель – епископ Суассона и так далее, любой читатель мог понять хитросплетения власти и секса в сердце французской монархии. Так воспринимала книгу полиция. В докладе правительству о проделанной работе было написано:
Эта книга представляет собой аллегорическую сказку, из которой легко вывести оскорбительные приложения к особе короля, королевы, мадам де Шатору, герцога де Ришелье, кардинала де Флёри и других придворных мужей и дам. В ней рассказывается об обстоятельствах болезни короля в Меце в 1744 году, отставке мадам де Шатору, возвращении ей милости короля и восстановлении ее прежнего положения, о ее болезни, смерти и новом выборе короля – мадам де Помпадур[135].
Это было литературное оскорбление величества.
Что еще примечательнее, учитывая старания государства контролировать мир печати, вся схема осуществлялась из комнат прислуги. Автор, ее посредник (Мазлен), перевозчик (слуга принца де Константена) и распространитель (Майяр) – все в разных должностях служили аристократам. Дюбюиссон был одним из многих издателей, которые вели дела в Версале, держа запрещенные книги на потайных складах и продавая их из-под прилавка или распространяя из-под полы (sous le manteau, как обычно говорили). Дворец был местом, где сходились пути литературного подполья. И некоторыми из тайных агентов были женщины. Генерал-лейтенант полиции с трудом мог поверить, что горничная написала скандальный роман с ключом, но у мадемуазель Бонафон набралась целая подборка трудов – стихотворений и пьес, помимо «Танастеса». Более того, эта книга была напечатана при лавке, которой владела женщина, вдова Ферран из Руана. Как и большинство вдов в книжной торговле, она взяла в свои руки предприятие мужа после его смерти. Литературная полиция обнаружила немало странных и неожиданных персонажей, чтобы сказать, что литература в широком понимании, включающем все стадии создания и распространения книг, проникала в обществе при Старом режиме куда глубже, чем это показывают труды, сосредоточенные на великих людях и великих произведениях.
Система распространения: артерии и капилляры
«Следствие» по книге часто начиналось с последнего пункта на пути ее распространения и продвигалось вверх к владельцам складов, извозчикам, типографам, издателям и авторам. Чтобы проследить эти нити, охотясь за запретной литературой, полиции нужно было ориентироваться в хитросплетении каналов торговли, ведущих в задние комнаты, по маршрутам книгонош и к палаткам под открытым небом, где беднейшие обитатели литературного мира пытались заработать на хлеб. Нищета часто приводила к преступлениям, ведь наибольшую прибыль можно было извлечь там, где риск выше всего – в подпольной торговле. Полиция часто задерживала маргинальных дельцов, действующих в этом опасном секторе, изо всех сил стараясь удовлетворить спрос, и архивы Бастилии полны историй этих «бедолаг» (pauvres diables) со дна книжной торговли.
Досье парижской bouquiniste (мелкой торговки книгами, обычно работавшей в палатке под открытым небом) служит богатейшим источником информации об этой стороне книжной системы распространения. Луиз Манишель, известная в торговых кругах как «девица Ламарш», держала палатку в переулке, соединяющем сад Пале-Руаяль с улицей Ришелье в самом сердце Парижа. Задолго до того, как Бальзак прославил его в «Утраченных иллюзиях», Пале-Руаяль стал важной точкой в издательской индустрии. Он воплощал другой аспект системы привилегий, свойственной Старому режиму. Так как Пале-Руаяль принадлежал герцогу Орлеанскому, члену королевской семьи, это было lieu privilégié (привилегированное место) вне досягаемости для полиции. Инспекторы и их осведомители могли осматривать товары, которые лежали на прилавках, рассеянных по саду, но не имели права проводить обыски или аресты без предварительного согласования с управляющим дворца, который обычно задерживал такие дела на достаточное время, чтобы виновники могли скрыться. В результате Пале-Руаяль, территория которого была открыта для всех парижан, давал приют множеству сомнительных занятий – проституции, азартным играм, политическим пересудам и продаже запрещенных книг. Девица Ламарш предлагала отборный товар покупателям, жаждавшим узнать об интригах министров, сексуальной жизни королевских особ и всякого рода вольностях, как философских, так и эротических.
Она не имела права этого делать. Формально все книгоноши и bouquinistes должны были получать разрешение от полиции и регистрироваться в Управлении книготорговли, но Пале-Руаяль защищал Ламарш и некоторых других мелких торговцев под сенью привилегий. Они устанавливали прилавки (étalages) под галереями, окружающими сад, и во всех соединенных с ним аллеях и переулках. Когда предоставлялся случай, они торговали между собой, сбивали друг другу цены и заключали союзы со своими коллегами из других относительно безопасных мест – Лувра и Дворца правосудия. Такие дельцы обычно получали книги от мелких книгопродавцев из Парижа, которых снабжали потайные склады и типографии в провинции или за рубежом. Ламарш знала все хитрости торговли. Она промышляла этим делом еще когда была маленькой девочкой и унаследовала лавку от матери, занимавшейся ею до своей смерти в 1771 году. Отец Ламарш, известный полиции как «негодный подданный, продававший очень дурные книги»