[136], держал такое же крохотное предприятие в другом месте, пока к семидесяти четырем годам ему не отказало здоровье. А его сестра разносила «дурные книги», пока полиция не упрятала ее в тюрьму Фор-Л’Эвек где-то в начале 1770‐х. Не похоже, чтобы члены этой семьи читали те сочинения, которые продавали. Ламарш не была неграмотной, но ее письма из Бастилии написаны примитивными каракулями и с такими ошибками, что иногда приходилось читать слово вслух и догадываться о его значении по звучанию.
В декабре 1774-го, а это первая дата в ее досье, Ламарш было тридцать восемь лет. Она жила вместе с вдовой, которая работала у нее служанкой, в квартире на шестом этаже в задней части здания над табачной лавкой на улице Сент-Оноре. Это означало, что ее жилье было дешевым, ведь на рынке парижской недвижимости экономическое расслоение было, как правило, вертикальным: чем выше этаж, тем беднее жилец. Пьер-Огюст Гупиль, инспектор по книжной торговле, начал готовить для Ламарш ловушку после того, как получил донесение от осведомителя, купившего с ее прилавка запрещенную книгу и описавшего общество, собирающееся возле него:
Все дворяне, ищущие последние новинки, библиофилы, которым привозят заказы, и дамы, желающие иметь книги на своем туалетном столике, обращаются к этой женщине. У нее всегда находится что-то, чтобы разжечь их любопытство: «Письмо герцогу и пэру» [Lettre à un duc et pair], «Письмо от господина де Соруэ господину де Мопу» [Lettre du sieur de Sorhouet au sieur de Maupeou], «Подлинные воспоминания о жизни мадам Дюбарри» [Mémoires authentiques de la vie de Mme du Barry], «Ужины короля Пруссии» [Les soirées du Roi de Prusse] и т. д. Нет такой книги, которой у нее бы не было и которую бы она не стала продавать[137].
Как можно понять из названий, ассортимент Ламарш во многом состоял из политических памфлетов и скандальных сочинений. Многие из них были направлены против решений канцлера Рене-Николя-Шарля-Огюстена де Мопу, который спровоцировал реорганизацией судебной системы, приведшей к усилению королевского произвола, поток протестной литературы в 1771–1774 годах. Правительство делало все возможное, чтобы избавиться от подобных сочинений, даже после падения Мопу и вступления на престол Людовика XVI в мае 1774 года. Памфлетом, который они особенно хотели уничтожить, было «Письмо г-на аббата Террэ г-ну Тюрго», Lettre de M. l’abbé Terray à M. Turgot, где проводилась связь между протестами против Мопу и назначением нового министра, Анна-Робера-Жака Тюрго[138]. Генерал-лейтенант полиции Жан-Шарль-Пьер Ленуар приказал Гупилю найти этот памфлет, что тот и сделал, приобретя через своего осведомителя два экземпляра из лавки Ламарш. Потом он написал еще один доклад о ее предприятии:
Девица Ламарш продолжает продавать «Письмо г-на аббата Террэ г-ну Тюрго» в Пале-Руаяле. Люди толпятся у ее прилавка, как будто там играют новую пьесу, это разжигает любопытство. Кроме того, памфлет служит причиной разговоров об особах, которых компрометирует, и, хотя он довольно плохо написан, запах скандала, который от него исходит, гарантирует, что это сочинение будет продаваться и читаться[139].
Выслеживая книги, полиция отмечала воздействие, которое они оказывают на парижскую публику. Остроумный памфлет или правильно расположенная лавка могли оказать нежелательное влияние на общественное мнение, и Ламарш знала, как играть на чувствах своих покупателей. Гупиль отмечает, что она пыталась привлечь его тайного агента такими словами:
Понизив голос, она спросила, знает ли он о «Жизни мадам Дюбарри». «Конечно, – ответил он. – А что?» – «А то, что у меня есть еще несколько экземпляров из тех двухсот, что мне прислали из Фландрии две недели назад». Потом она игриво добавила: «Вы знакомы с этой книгой? Это „Требник руанских каноников“ [Bréviaire des chanoines de Rouen]. Пришло оттуда же». И она тут же вытащила из-под прилавка книгу, которую я прилагаю к докладу и за которую попросила два ливра девять су. Как вы можете заметить, месье, это собрание непристойностей, прекрасно подходящее для развращения умов[140].
Гупиль попросил разрешения обыскать квартиру Ламарш, где, по его мнению, она хранила запрещенные книги и где можно было найти указания на ее поставщиков. Ленуар согласился отправить его на такого рода «досмотр», и в десять вечера 23 января 1775 года Гупиль вместе с Пьером Шеноном, чиновником (commissaire) из суда Шатле, вошли домой к Ламарш. Они провели тщательный обыск, но обнаружили лишь три экземпляра «Письма г-на Террэ», два – порнографического трактата «Выбывший из строя сладострастник», Le Volupteux hors de combat, и простенькую счетную книгу. На следующую ночь в двенадцать часов они вернулись с подписанным письмом-ордером, lettre de cachet, на арест Ламарш и увезли ее в Бастилию.
Торговка пробыла в камере без каких-либо контактов с внешним миром до 27 января, когда Шенон приступил к первому из двух допросов. Он имел дело с множеством книгонош и торговцев такого рода и, как правило, не слишком усердствовал с вопросами при первой встрече, чтобы иметь возможность запутать подозреваемых на следующем допросе, имея на руках доказательства, добытые следствием. Когда ее спросили о поставщиках, Ламарш ответила что-то неопределенное о людях, которые приходили к ее прилавку с пачками книг и возвращались через несколько дней за оплатой. Она не могла назвать имена и дать описание, более точное, чем «среднего роста» и «несколько потрепанного вида». Ламарш сказала, что продавала такие же книги, как и другие bouquinistes в Пале-Руаяль, и думала, что полиция не имеет ничего против. Сама же она не знает об их содержании, так как не читала их. Она не имела понятия, что «Письмо аббата Террэ» запрещено. Покупатели спрашивали эту книгу, и, когда появился неизвестный человек с дюжиной экземпляров при себе, она их купила. Он продолжал приходить, а Ламарш, по ее словам, продолжала продавать, пока через ее руки не прошло около сотни экземпляров. Шенон пытался подловить торговку, указав на записи в ее счетной книге, где говорилось о 500 экземплярах «брошюры», но она ответила, что «брошюра» – общее слово, которое она использует, суммируя все продажи в конце дня. Она не помнила, какие именно сочинения подразумевались под этим смутным определением, и точно никогда не использовала названия книг в своих расчетах. Не продавала ли она «Жизнь мадам графини Дюбарри», спросил Шенон. Только два экземпляра, ответила Ламарш. Она приобрела их у одного из покупателей, у которого оказалось несколько лишних копий. Она не могла назвать ни его имени, ни адреса и могла описать только как благородного человека около пятидесяти лет[141].
В этот момент Шенон прекратил допрос. Он по собственному опыту знал, что готовность заключенных все отрицать часто ослабевала после того, как они проводили достаточно времени одинокие и забытые в грязной сырой камере. Ламарш казалась отчаявшейся через день после первого допроса в своем письме к Ленуару. Она писала, что одна содержит семью. Ее отец был болен, сестра – беспомощна, служанка – нездорова, а ее торговое дело, от которого они все зависели, – почти уничтожено. Письмо Ламарш, которое требует не только перевода, но и предварительной расшифровки, показывает одновременно ее грамотность и состояние ума:
La supliente in plor votre juistise vous prit de l’a regardé dun neuille de pitié je suis comme unemer de famille qui abesoins daitre ala taite de ses affair je un per de soisante e quinsans son et-tat nes pas sufisans pour le fair subsité et une seurs qui es dan la paine elle napoint dautre secour que de moy, je . . . ne ces de vercé des larme de sens.
[La suppliante implore votre justice [et] vous prie de la regarder d’un oeil de pitié. Je suis comme une mère de famille qui a besoin d’être à la tête de ses affaires. J’ai un père de soixante et quinze ans. Son état n’est pas suffisant pour le faire subsister, et [j’ai] une soeur qui est dans la peine. Elle n’a point d’autre secours que moi. Je . . . ne cesse de verser des larmes de sang.]
Просительница взывает к вашей справедливости и умоляет взглянуть на нее милосердным оком. Я все равно что мать для семьи, которой нужно быть во главе всех дел. У меня есть отец семидесяти пяти лет. Его состояние не дает ему достаточно средств для существования, и [у меня есть] сестра, которая страдает. Ей никто не окажет помощь, кроме меня. Я… не перестаю плакать кровавыми слезами[142].
Тем временем полиция продолжила работать по другим направлениям. С помощью осведомителей и подручных Гупиль обнаружил, что «Письмо аббата Террэ г-ну Тюрго» распространяет «жена Мекюиньона», bouquiniste с Майского двора Дворца правосудия, разносившая памфлет по частным домам и продававшая небольшие партии своим коллегам в других местах, в том числе в Пале-Руаяль. Она сообщила одному из агентов Гупиля, который приобрел несколько экземпляров книги, что заключила тайное соглашение с типографом, издавшим их. Он согласился сделать Мекюиньон своим единственным распространителем в Париже в обмен на часть от доходов. Секретность должна была защитить ее не только от полиции, но и от мужа, объяснила торговка, ведь если бы он узнал, сколько она зарабатывает, то потребовал бы себе долю[143]. В своем докладе Ленуару Гупиль советует использовать эту информацию, чтобы найти типографа, работавшего, по всей видимости, над вторым изданием, которое должно было включать в себя еще больше фальшивых писем, призванных скомпрометировать публичных особ.