На примере Уильяма Лоулера, главы Бенгальской библиотеки, крупнейшей в Британской Индии, можно в подробностях увидеть, как этот дискурс формировался. Лоулер составил каталог всех книг, опубликованных в Бенгалии за 1879 год, пересказывая содержание романов, стихотворений и пьес таким образом, чтобы их мораль была понятна его читателям, то есть людям из ИГС, управлявшим бенгальцами. Вот его отзыв о бенгальской эпической поэме «Лесная дева-птица» (Vana-Vihangini):
Следующее произведение из восьми глав начинается с трогательного воззвания к Матери Индии, переживаний о ее скорбной доле и о названных в тексте непереносимыми страданиях в руках яванов (то есть иностранцев). Первая глава повествует о брахмане, который со своей женой жил в лесу подаянием, пока однажды наваб [провинциальный правитель] Бенгалии, приехавший поразвлечься охотой, не увидел его жену и, воспользовавшись отсутствием мужа, не увез ее с собой. Во второй главе говорится о возвращении брахмана с ежедневного сбора милостыни. В третьей он обнаруживает, что его жена пропала, и пребывает по этому поводу в глубокой печали. В четвертой главе жителям Бенгалии советуют сплотиться и действовать сообща, чтобы собрать силы и вернуть себе утраченное. Пятая рассказывает о страданиях Сундари в доме набаба, где она отказывается есть и готовится убить себя, и о том, как в какой-то момент жена набаба ее освобождает. В шестой главе брахман и его жена снова встречаются в лесу и счастливо проводят время вместе, пока в седьмой главе их не арестовывают по приказу наваба. И наконец, в восьмой главе мужа Шарата казнят, а его жена Сундари умирает от разрыва сердца. Начиная с 50–55‐й страницы третьей главы, поэт постоянно отвлекается, чтобы с негодованием упомянуть о подчинении расы ариев-бенгальцев чужеземцам, поправшим авторитет брахманов, и предречь, что придет день, пусть и нескоро, когда арии освободятся от оков[202].
Как бы Лоулер ни старался придерживаться содержания работы, он передавал историю так, чтобы у окружного судьи в мофасселе (сельской местности) или у секретаря из Министерства по делам Индии в Лондоне возникло ощущение, что они знают, что задумывали индусы, когда публиковали книгу.
Ничего хорошего они не задумывали. Да, в некоторых книгах прославляли преимущества британского правления: суды, железные дороги, электричество, крокет и все остальное. Например, «Вьюнок Провидения», Daiva-lata: «Автор… хвалит англичан за их справедливую власть и надеется, что они еще долго будут править страной, и утверждает, что Индия должна быть благодарна за те блага, которые предоставляет английское правительство». «Равенство», Samya, даже включает в себя цитаты из Милля и Карлайла, осуждающие кастовую систему: «Еще несколько сочинений в таком духе могут произвести революцию в вялой и примитивной бенгальской современной литературе». Но такие похвальные труды были исключением. «Туземцы» все время норовили искать в книгах развлечения: «Если бы кто-то это увидел, он бы рассмеялся», Dekhila-hansi-paya, повесть о неудачах туповатого младшего брата, была «одной из тех абсолютно бессмысленных сказок, которые легко находят читателей среди местных, поскольку вызывают смех». С точки зрения Лоулера, индийцы были детьми, которым нравились рассказы о приключениях и волшебные сказки, печатные версии пьес, основанных на «Рамаяне», или, что еще хуже, фривольные развлечения Кришны с доярками, всеми любимая история, заимствованная из «Махабхараты». «Женское удовольствие», Jagannather Rath-arohana-o-Kamini-ranjana, выводило тему похождений Кришны далеко за пределы пристойного, как их понимал Лоулер. Он описывал книгу как собрание «самых вульгарных и оскорбительных наблюдений, которые только когда-либо делались и которые не имеют и тени оправдания нуждами общественного блага». По его мнению, книгу «следует немедленно запретить». «Разоблаченные тайны», Rahasya-pratibha, – документальное описание преступлений в Калькутте – тоже задевала викторианские чувства Лоулера:
Это сочинение лишено каких-либо достоинств, написано разговорным языком с возмутительными рассуждениями… Сам факт его публикации дискредитирует бенгальскую литературу и вкусы местных читателей… Искренне хочется, чтобы можно было принять какие-то меры и помешать выходу второго тома такого хлама, и так находящемуся под угрозой[203].
Мысль вполне понятная, но она обнажает ключевую проблему. Если читателями каталога были хозяева Индии, почему они не запретили книги, показавшиеся Лоулеру предосудительными? А если они не собирались контролировать туземную литературу, то зачем следили за выходящими книгами с такой тщательностью? Концепция надзора и наказания Фуко отчасти отвечает на этот вопрос, но нуждается в уточнении. Некоторые правители искренне заботились о благосостоянии индийцев. Лорд Уильям Бентинк, бывший генерал-губернатором с 1828 по 1835 год, не просто хотел увеличить свою власть, запрещая сати и принимая местных жителей в Ост-Индскую компанию: его советник Томас Бабингтон Маколей создал систему, в которой образование индийской элиты велось на английском не только для того, чтобы сделать бюрократию более эффективной. Они верили в достижение счастья утилитарным путем. Более того, отец и дед либерализма, Джон Стюарт Милль и Джеймс Милль, служа в Ост-Индской компании, создали на основе этого принципа целую философию. Доклад Дж. С. Милля о делах компании палате лордов в 1852 году предвосхищает его манифест либерализма «О свободе». А Джон Морли, убежденный либерал и биограф Гладстона, занимая должность министра по делам Индии, пятьдесят лет спустя пытался сделать эту философию основой государственной политики[204].
Да, Морли не смог соединить верность принципам свободы печати с необходимостью подавлять народные волнения, и пока утилитаризм обслуживал империализм как идеология, он усиливал британское господство в Индии. Распространяя практически полезные нововведения, такие как железные дороги, линии телеграфа и почтовые станции, англичане увеличивали свою власть над субконтинентом. Однако одновременно они занимались организацией ирригационных работ, полицейской защиты и судов в британском стиле. Окружные судьи иногда принимали сторону крестьян, а не землевладельцев, хотя и не опрокидывали этим индусскую иерархию. В отличие от жадных авантюристов XVIII века они следовали этике усердного труда и служения. И, несмотря на растущий расизм, между иностранной и «туземной» элитой образовался своего рода симбиоз. Распространялось английское образование, индусы пробивались в административную власть и науку, начинала формироваться индусская интеллигенция. Результатом стали не только появление всеми раскритикованных бабу, но и Бенгальское Возрождение. После основания в 1828 году Брахмосамаджа («Общества Брахмы») Рамом Мохан Роем, который начал карьеру как помощник сборщика налогов в Ост-Индской компании, индийские интеллектуалы начали создавать современную литературу на основе наследия древних классиков, ища вдохновения и у Шекспира наравне с «Упанишадами». На более скромном уровне, тысячи бабу на чиновничьих постах заполняли бланки и писали рапорты, формировавшие образ Британской Индии для нее самой. Они помогли ей возникнуть как культурному явлению, и это был очень сложный процесс, навязанный англичанами, но осуществлявшийся во многом самими индийцами. И ничто не дает об этом лучшего представления, чем столбцы книжных каталогов колонии[205].
Столбец 16, сводная категория под названием «Примечания», не встречался в каталогах до августа 1871 года. Первые библиотекари, которые его заполняли, сводили комментарий к минимуму, хотя и не сдерживались в суждениях о зарегистрированных книгах: «различные песни, в основном распутного характера», «описание первой любовной болтовни между Радхой и Кришной, в корне развратная книга», «индуистский миф. Самое нечестивое порождение поэзии», «стихотворения на разные темы, написанные, как утверждается, для чтения мальчиками, но совершенно не подходящие для этого»[206].
После первой стадии культурного шока столкновение викторианского и бенгальского воображения в 16‐м столбце стало приводить ко все более сложным реакциям, и «примечания» разрастались. Вскоре они вышли за пределы аккуратно расчерченных границ между столбцами, захватывая соседнее пространство, перебегая через страницу, заполняя целый лист потоком слов. К 1875 году столбец стал напоминать газетную колонку, а сами примечания превратились в рецензии. Придирчивые комментарии Уильяма Лоулера типичны для этого жанра. В целом его мнение не сильно отличалось от суждений других библиотекарей, включая индийцев. Бабу заменили британцев в 1879 году, когда Лоулера сменил Чандер Натх Бос[207]. С этого момента каталоги составлялись индийцами, несомненно, с помощью ассистентов, потому что никто в одиночку не смог бы уследить за всей литературой, выходившей из-под печатных прессов в конце XIX – начале XX века. Но тон примечаний оставался почти неизменным, хотя индийские библиотекари были в меньшей степени зациклены на сексе и больше внимания уделяли филологической правильности. Когда они замечали признаки недовольства среди индусов, то в их словах звучали те же обеспокоенность или возмущение, что и в репликах их британских предшественников. Чандер Натх Бос жаловался на бенгальский роман Surendra-Binodini Natak: «К любовной истории примешивается другая, предмет которой может вызвать в сознании местных жителей сильную ненависть к английской власти и английскому характеру. Там есть пассажи, в которых язык автора становится почти открыто бунтарским»[208]