Конечно, часть сочинений, особенно в таких непривычных жанрах, как роман, многое заимствовала из западной литературы и делала бабу воплощением современности[244]. Но народные жанры, в первую очередь пьесы, выставляли бабу символом развращающих последствий вестернизации. В 1871 году традиционный фарс пришел к тому, что «цивилизованность молодых бенгальцев состоит в том, чтобы есть мясо и напиваться до полусмерти»[245]. К 1900 году англизированный индиец стал постоянным персонажем пьес, направленных не только на то, чтобы рассмешить публику, но и на то, чтобы уязвить британские власти[246]. Поэмы и песни наполнены тем же духом возмущения[247]. В типичном стихотворении говорится: «арийская раса бранится и недоумевает, как англичане, нация лавочников, умудрились занять престол в Дели»[248]. Повсюду древние арии служили упреком своим деградировавшим потомкам[249]. Подражать ариям означало отказаться от западных манер и вести себя более мужественно, более агрессивно и (по крайней мере, что касается бенгальцев немусульман) с большей преданностью индуизму[250]. Все эти мотивы, тщательно задокументированные и каталогизированные библиотекарями, свидетельствуют не просто о недовольстве, но о страстном национализме. В самых громких проявлениях они напоминают призыв к революции:
Бенгальца называют трусом и дразнят за то, что он так привык к рабским цепям и так доволен ими, что забыл само значение и звучание слова «независимость». Поэт напоминает своим соотечественникам об их благородных предках и их славных деяниях, описывает «независимость» как драгоценность, как слово, само звучание которого способно вернуть мертвых к жизни, а также упоминает, что американцы сочли это сокровище столь ценным, что все вместе встали на его защиту с оружием в руках[251].
Насколько серьезны были эти симптомы? Чтобы поместить их в историческую перспективу, я составил статистику из большого количества выдержек из ежегодных рапортов и попытался обрисовать общую картину производства книг в конце XIX века[252]. Но, к сожалению, статистические таблицы, основанные на таком материале, неизбежно содержат ошибки. Каталоги разбивали книги на категории вроде «художественной литературы» или «философии», хорошо известные британцам, но мало соотносившиеся с индийскими представлениями и жанрами. Более того, множество книг печаталось без отправки властям для регистрации. Согласно рапорту из Калькутты 1898 года, эта пропорция могла достигать двадцати пяти процентов[253]. Не внесенные в каталог книги, с точки зрения библиотекарей, были малозначительным бульварным чтивом, но они пользовались огромным спросом и часто содержали в себе выражения политического протеста, как в случае с «Ниль Дурпан», которую можно было бы отнести к такой же бульварной литературе, если понимать последнюю достаточно широко[254].
Тем не менее, хотя имеющаяся статистика остается относительной, она все же показывает объемы индийского книжного производства, равно как и попытки британцев его контролировать. К 1900 году из-под печатных прессов выходило более пяти тысяч новых книг в год, всевозможных жанров и на разных языках. Растущее число публикаций включало и некоторое число радикальных книг, что отмечали в своих рапортах Лоулер и его преемник. Их точное количество установить невозможно, но оно было недостаточным, чтобы всколыхнуть огромное море литературы, которая казалась британским властям вполне пристойной. В подавляющем большинстве случаев литература представляла собой древнюю классику, религиозные трактаты, религиозную поэзию, мифы, профессиональные руководства, учебники, календари и дешевое бульварное чтиво[255].
После 1900 года кое-какие антиимперские сочинения стали присылаться по почте из‐за рубежа или издаваться в иностранных анклавах вроде Пондишери или Серампора. Но в Индии не возникло сложной системы подпольной литературы, сравнимой с литературой в предреволюционной Франции или коммунистической Восточной Европе[256]. Наоборот, государство позволяло публиковать книги, которые людям, регистрировавшим их, казались откровенно мятежными. Замечания в каталогах и рапортах губернаторам показывают, что ИГС реагировала на потенциально тревожные сигналы, не испытывая особой тревоги. Индийские уроженцы могли быть непокорными, но британцы были уверены, что держат все под контролем.
Репрессии
Столетие спустя, после двух мировых войн и бесчисленных колониальных переворотов, информация из каталогов кажется куда более зловещей, чем во времена расцвета Британской Индии. Она выдает взрывоопасные настроения – националистические. Пока противоречия между либерализмом и империализмом оставались невыраженными, эти настроения можно было контролировать. Но, когда империализм стал демонстрировать власть по праву завоевателя, а печатное слово распространилось до самых глубин индийского общества, национализм поднял голову – книги стали опасными, и колониальные власти начали прибегать к репрессиям. До 1900 года записи вроде бы подтверждают убеждение империалистов, что они либерально относятся к индийской литературе: Британия правила, но печать была свободной, свободной настолько, что даже могла выражать скорбь о нехватке свободы[257]. Позже все начало рушиться. Событием, которое обнажило противоречия в самом сердце Британской Индии, стал раздел Бенгалии в 1905 году.
Конечно, Бенгалия не была всей Индией. Индийский национальный конгресс впервые собрался в Бомбее в 1885 году, и националисты впервые решили прибегнуть к террористической тактике в бомбейском президентстве, где Балвантрао Гангадхар Тилак всколыхнул страсти говорящих на маратхи индусов своей газетой Kesari. Группы интеллектуалов-националистов формировались вокруг газет в Мадрасе (Mahajana Sabha) и Лахоре (The Punjabee). Но Калькутта, центр индийской литературной жизни, равно как и британской власти, оказалась наиболее плодородной почвой для агитации. Национализм распространился среди бхадралоков, огромного количества интеллектуалов, мелких чиновников и рантье, пострадавших от нужды на рубеже веков, когда в экономике начался сильный спад и работы не хватало. К 1905 году молодые люди из этой среды были воодушевлены Бенгальским Возрождением и обновлением индуизма. Рассерженные, ясно мыслящие, слишком образованные и безработные, они заинтересовались культом Шиваджи, маратхского воина, одержавшего победу над моголами в XVII веке. Их вдохновляли книги вроде Yugantar Шибоната Шастри или «Мать Кали», Kali, the Mother, сестры Ниведиты (Маргарет Э. Нобль) и будоражили истории героического самопожертвования и националистического подъема среди карбонариев, декабристов, итальянских краснорубашечников, ирландских республиканцев, Русских анархистов и японских солдат, которые во время русско-японской войны 1904–1905 годов доказали, что азиаты могут победить европейцев. Раздел Бенгалии, предложенный вице-королем лордом Керзоном в 1903‐м и осуществленный в 1905 году, для этих людей был вопросом жизни и смерти, решавшимся в их собственном доме[258].
С точки зрения Британии раздел имел веские рациональные бюрократические причины. Бенгалия была огромной провинцией, занимавшей 189 000 квадратных миль, с населением 80 миллионов человек, что в два, если не больше, раза превосходило население Британии. Ею невозможно было управлять силами генерал-лейтенанта и разбросанных по провинции окружных офицеров. Но для бенгальцев раздел был смертельным ударом, глубоко проникающим в тело их государства. Они связывали его с циничным желанием разделять и властвовать: в новой провинции, Восточная Бенгалия и Ассам, британцы смогли бы рассчитывать на покорность мусульман, а в Западной Бенгалии бхадралоки Калькутты потеряли бы влияние в сравнении с небенгалоязычными ораторами. Речи, петиции, протестные собрания, демонстрации и громкое пение нового националистического гимна «Банде Матарам» («Славься, мать», то есть Индия) не были услышаны. Керзон был столь же несгибаем, как и стальной каркас, который он носил для поддержки спины. А лорд Минто, сменивший его в качестве вице-короля в 1905 году, выказал еще меньше внимания к желаниям местного населения, несмотря на понукание начальника, Джона Морли, занявшего должность министра по делам Индии в либеральном правительстве, назначенном в конце того же года. Морли приветствовал реформы любого рода, включая избрание индийцев в провинциальные советы, но, когда он признал раздел Бенгалии как «состоявшийся факт», местные интеллектуалы почувствовали себя преданными носителями тех либеральных принципов, которые они впитали в английских школах.
После неудачи «попрошайничества» – политики сотрудничества, которую предпочитало умеренное крыло партии конгресса, националисты перешли к «свадеши» – бойкотированию британских импортных товаров и использованию местных продуктов. Бойкот производства привел к бойкоту учреждений, судов, школ, общественных служб и требованию «свараджа» («самоуправления, независимости»). Группы активистов вдохновлялись обновленным индуизмом, определяя новые формы общественной жизни вроде «ашрамов» (сельских уединенных общин) или «самити» (собраний или ассамблей). Они основывали школы, где обучали молодых людей обращению с латхи, традиционным оружием, мечом-посохом, и нередко увлекались дикими разговорами о том, чтобы поддержать бойкот насилием и обратиться к политическому бандитизму («дакоити», или разбойному нападению). Недовольство было направлено на мусульман не в меньшей степени, чем на британцев, так как значительное мусульманское меньшинство, тридцать процентов населения Калькутты, осталось незатронутым обновленным индуизмом и, по большей части, безучастным к бойкоту. Создание Всемусульманской индийской лиги в конце 1906 года при поддержке Минто подтвердило ощущение, что британцы пытаются разделять и властвовать. Столкновения между мусульманами и индуистами в Комилле и Мименсингхе весной 1907 года окончательно испортили отношения между этими двумя группами населения. Под предлогом восстановления порядка британцы ограничили гражданские свободы и начали арестовывать агитаторов по всей Индии, от Бенгалии до Пенджаба. Но и сами индуисты разделились, когда конгресс распался на ежегодной встрече в декабре 1907 года. Экстремисты оказывались во все большей изоляции – с одной стороны, не желающие объединиться со старой умеренной политической элитой, с другой – не способные заручиться поддержкой нищих и неграмотных крестьян.