Отвергнув эзотерическую экзегезу, Доусон прибег к тому типу юридической герменевтики, который был выработан для Тилака в 1897 году, когда Справедливый Стрэчи прочитал речь перед присяжными, чтобы избежать излишних сложностей (дела о подстрекательстве к мятежу проходили в присутствии присяжных до 1908 года, когда судьям дали полномочия отказываться от разбирательства при них).
Оценивая намерения обвиняемого, нужно опираться не только на свои соображения по поводу влияния, которое его произведения могут оказать на читателей, но и на здравый смысл, знание жизни, понимание смысла слов и осознание того, как человек начинает писать, обуреваемый каким-то чувством. Прочитайте отрывки и спросите себя, какое впечатление они производят на вас, кажется ли вам, что это просто стихотворение или обсуждение исторических событий безо всякого крамольного умысла или это нападки на британское правительство под видом стихотворения и обсуждения истории. Бывает нелегко выразить разницу словами, но она есть в тоне и духе, а разница между двумя писателями, один из которых пытается внушить дурные намерения, а другой нет, обычно лежит на поверхности[284].
Когда задачей судов было остановить распространение бунтарских идей, власти Британской Индии не давали им углубляться в вопросы санскритского синтаксиса или ведической мифологии. Что ж, годился и просто здравый смысл – британский здравый смысл, хотя он и был мало понятен для индийцев. Поэтому судьи отметали «местные» аргументы, касающиеся значения слов, в целом ряде дел о крамольных публикациях. В типичном деле, которое слушалось четыре месяца спустя после приговора Мукунде и тоже включало «Песню о белой крысе», судья отверг хитроумный аргумент защиты насчет этимологии и предложил свою версию прочтения:
Нам незачем возвращаться к этимологическому значению слов. Это, по всей вероятности, извратило бы смысл всех песен. Только один из тысячи понимает санскрит или думает о санскритском аналоге, стараясь понять смысл какого-либо слова на бенгальском… Бенгальский [в «Песне о белой крысе»] до смешного прост, и абсолютно очевидно, какой смысл вкладывают в эту песню люди на улице… Песня подразумевает, что английские правители раздели страну до нитки и даже своего помощника бабу попирают ногами. Это неприкрытый призыв к мятежу[285].
Но в деле Мукунды было нечто куда большее, чем британские представления о бенгальской лингвистике. ИГС месяцами работала над ним, собирая информацию, которая позволяет увидеть, как эти песни сочетались с другими культурными практиками, охватывавшими широкие слои индийского общества. Один из рапортов сообщает, что Мукунда и его артисты гастролировали почти два года по сложной системе рек в дельте Ганга. Они странствовали от деревни к деревне, преследуемые окружными офицерами, которым было велено запретить представления. Когда один из них прибывал, актеры прыгали в лодку и переносили спектакль в новое место через границу округа, где были вне власти этого офицера. ИГС смогла проследить их перемещения по большой части восточной Бенгалии.
Благодаря информаторам представители власти также были неплохо осведомлены о том, что происходило во время ятр, или музыкальных спектаклей, Мукунды. «В излюбленном спектакле рассказывается о выступающем против свадеши заместителе судьи и его жене», – докладывал окружной полицейский. Согласно его рапорту, Мукунда «оскорбительно отзывался о лорде Керзоне и сэре Бэмфилде Фуллере (губернаторе Бенгалии)». Аллюзии были прозрачными сами по себе, а также их наличие уже было установлено на слушании по делу типографа, издавшего версию «Матри Пуджа» – пьесы, которую Мукунда превратил в ятру. Автор пьесы, Кунджа Бехари Гангали, бежал, так что суду пришлось удовлетвориться присуждением типографу штрафа в 200 рупий и прослушиванием лекции о мифологии и аллегории от Манматхи Натхи Рудры, бенгальского библиотекаря и составителя каталогов. Он подтвердил, что пьеса была «очевидной бунтарской аллегорией текущей политической ситуации в стране»[286]. На первый взгляд в пьесе не было ничего, кроме изложения древнего мифа, но Рудра заверил суд, что в ней легко увидеть комментарий к последним событиям:
Пьеса основывается на истории Чанди из Маркандея-пураны. Дайтья (великаны, населяющие нижний мир, сейчас обычно выступающие в роли демонов) под предводительством своих вождей Сумбху и Нисумбху силой захватили небесные владения дэвов (богов) и жестоко правили ими. Дэвы, числом триста тридцать миллионов, обычно разобщенные и испытывающие зависть друг к другу, столкнувшись с притеснениями захватчиков, наконец смогли объединиться и при помощи богини Чанди (матери всего мира), которая сама явилась на поле боя, оскорбленная правителями дайтьев, победили великанов и вернули себе свои владения.
Политические события, освещаемые в пьесе, таковы.
1. Предполагаемая попытка властей заглушить клич Банде Матарам и то, что называют поклонением матери-родине.
2. Отказ жителей восточной Бенгалии выказать гостеприимство сэру Бэмфилду Фуллеру.
3. Желание аристократии потакать правительству, которое в пьесе высмеивают.
4. Голод.
5. Бойкот манчестерских товаров.
6. Наказание и порка студентов, выставленные как тираническое и неоправданное преследование.
7. Стойкость студентов во время текущих волнений.
8. Визит Его Высочества принца Уэльского в Индию и выраженное им по возвращении в Англию желание, чтобы к местным людям относились более снисходительно. Правитель дайтьев, показанный добрым монархом, искренне желающим справедливо править своими подданными, сожалеет, что отверг совет своего сына под влиянием доводов советников, группы писачей (демонов), которые заставляют слабых и нуждающихся лить слезы, чтобы самим увеличить свою власть.
9. Негодование женщин Бенгалии.
Генеральный адвокат Бенгалии дополнил эту интерпретацию, процитировав газетные отзывы, связывавшие пьесу с последними событиями. Он показал, что имена предводителей дэвов были акронимами имен ведущих политиков-националистов, а в главном антагонисте пьесы, Крурджане, однозначно угадывался вице-король лорд Керзон. Почти два года спустя британским властям наконец удалось изловить Гангули, автора пьесы, он получил довольно мягкое наказание в виде одного года тюрьмы, так как признал свою вину. Он также утверждал, что получил 400 рупий от Мукунды за право исполнять свое произведение[287].
Представления Мукунды давали тексту живое воплощение перед довольно простой публикой в сельской местности. Приговоривший его судья снисходительно признал, что актер умеет недурно обращаться со словами: «Обвиняемый, хоть и происходит из низов общества, обладает неплохими познаниями в литературе, что обычно несвойственно представителям его класса. Он, по крайней мере, может написать свое имя на английском языке и является составителем песенника»[288]. А окружные офицеры, несмотря на свою враждебность, свидетельствовали об умении Мукунды трогать души «туземцев». «Масштаб причиненного им ущерба соразмерен популярности его представлений, а в ней не приходится сомневаться». Кажется, Мукунда обладал выдающимся талантом как исполнитель и режиссер ятр, что требовало умения импровизировать, играть, петь и исполнять пантомиму. В его обработке текст Гангули превратился в своего рода водевиль. Мукунда превратил индийского помощника судьи, коллаборациониста, того самого «Помощника-Бабу» из «Песни о белой крысе», в комический персонаж и добавлял, когда считал нужным, оскорбительные ремарки в адрес британцев – от вице-короля до местных окружных офицеров. Пока Мукунда импровизировал, другие актеры подстраивались под него, часто переходя на пение. «В одном случае, – рапортует окружной офицер, – в его представлении был изображен сам император, которого оскорбляла и унижала группа людей, изображающая индийский народ»:
Хотя обычно труппа выступала в деревнях, иногда они играли перед более высокопоставленными индийцами и адаптировали свою постановку к случаю. В Манакхаре актеры исполнили спектакль в доме брахмана перед статуей богини Кали. В другом частном доме они исполняли песни о свадеши перед группой известных националистов, включая Асвини Кумара Датта, который «со слезами на глазах обнял его [Мукунду], и все собрание прокричало „Банде Матарам“». Некоторые представления были в первую очередь концертами, другие служили развлечением на собраниях националистов. Мукунда повсюду возбуждал чувства публики «Песней о белой крысе», «своим самым известным и самым скандальным произведением», согласно докладам агентов ИГС. В округе он был известен как «свадеши ятравалла».
Когда в ноябре 1908 года Мукунда закончил гастроли и вернулся домой в Бакаргандж, его задержала полиция. Они обыскали его дом и лодку, обнаружив огромное количество улик: «либретто» «Матри Пуджа», песенники, счетную книгу, показывающую, что Мукунда сколотил небольшое состояние в 300 рупий за 168 представлений, переписку с Асвини Кумаром Даттом, которая давала понять, что ятры имели отношение к обширной кампании, запущенной цитаделью Асвини – институтом Браджа Мохан в Барисале.
Институт Браджа Мохан был одновременно школой и своего рода самити, основной базой националистов. С точки зрения ИГС, внимательно следившей за его деятельностью, это была «революционная организация, созданная и подготовленная для восстания против британских властей»[289]. У института было 159 отделений в восточной Бенгалии, а его владелец Асвини Кумар Датт имел связи с самыми известными лидерами националистов, в особенности с Тилаком. Давая мальчикам основное образование, в институте их учили обращению с латхи (традиционной боевой дубинкой с металлическим наконечником) и распространению информации о свадеши. Представители института сопровождали осужденных публицистов по дороге в тюрьму и обратно, после их освобождения, выкрикивая «Банде Матарам», они продвигали идею бойкота британских товаров, сжигая импортные ткани, во время религиозных фестивалей (