То, как неблагонадежный автор мог быть лишен всех этих благ, можно увидеть на примере дела Райнера Кирша, писателя без постоянного места работы, которого исключили из партии в 1973 году за то, что он допустил нелестные высказывания о социализме в своей пьесе «Путешествие Генриха Шлагхандса в ад», Heinrich Schlaghands Höllenfahrt. Она была опубликована в полуофициальном журнале Theater der Zeit по ошибке, как утверждал редактор журнала, старавшийся снять с себя ответственность в объяснительной записке первому секретарю Союза драматургов ГДР. Редактор заверял, что был в отлучке, а его заместитель принял текст в последний момент перед сдачей номера и не успел тщательно проверить его. К своему ужасу, редактор обнаружил крамолу сразу, как только взял журнал в руки. Он был готов напечатать опровержение, подчеркнув несовместимость пьесы с культурной политикой партии, и поклялся, что в будущем ничто не будет опубликовано без его одобрения. Эти оправдания были отправлены вместе с письмом, содержащим извинения от первого секретаря союза, главе отдела культуры ЦК, предшественнику Рагвиц, Вальтеру Фогту. Кирша с позором выгнали из партии[317].
Понимая близость катастрофы, Кирш пытался обратиться за помощью к Хагеру. Он добрался до его помощницы Эрики Хинкель, которая выслушала его оправдания на встрече в Берлине. Кирш говорил, что, хотя он принял решение партии, в его пьесе не было сказано ничего неуважительного о социализме и у него не было никакого злого умысла или критических мыслей. Наоборот, Кирш хотел жить в согласии с партией и правительством и был готов доказать свою верность в будущих работах. Все, чего он просил, это разрешение переехать из Галле в Берлин, получить квартиру (трех с половиной комнат будет достаточно его семье из трех человек) и должность драматурга в театре[318].
Партия проигнорировала эту и следующую просьбу, из которой явствовало, что Кирш в Галле скатывался во все большую нужду. Отношения с местными коллегами и представителями власти ухудшились до такой степени, что он сообщал в письмах к обер-бургомистру (мэру) Восточного Берлина и фрау Хинкель: «Жизнь в Галле почти невыносима, потому что я чувствую себя в полной изоляции»[319]. Кирш жил со своей женой и семилетней дочерью в обветшалой трехкомнатной квартире, выходившей на грязный внутренний двор. (В 1968‐м он расстался с первой женой, поэтессой Сарой Кирш, которая эмигрировала в Западную Германию вместе с их сыном в 1977‐м, после протеста против высылки Вольфа Бирмана.) Его вторая жена, русская, занималась преподаванием, но сильно страдала от загрязненного воздуха в Галле. У нее начались хронический бронхит и ларингит, которые могли перейти в опасную форму астмы, если не сменить обстановку на более благоприятную. Это вынудило Кирша снова подать прошение о переезде в Берлин, где можно было надеяться получить работу в журнале или издательстве. Десять лет спустя он каким-то образом смог перебраться в столицу, но все еще молил дать ему хорошее место. Идеально было бы получить должность преподавателя, как трое других писателей, отмечал Кирш в письме к Хагеру. Тот переслал его Рагвиц, которая ответила посланием, строго запрещавшим какое-либо покровительство. Она проконсультировалась с членами партии в Союзе писателей, и они осудили «политико-идеологическое поведение» Кирша[320].
Рагвиц часто использовала подобные фразы в докладах и письмах. Она говорила на языке силы. Цензура, которую она осуществляла через манипуляции или прямое преследование, была частью монополии коммунистической партии на власть. И все же неправильно было бы воспринимать этот обмен письмами внутри номенклатуры только как старания поддержать линию партии. У Рагвиц были собственные «политико-идеологические» убеждения, равно как и у ее коллег, что можно более подробно изучить по делу Вольфганга Хильбига.
В отличие от большинства восточногерманских писателей, даже таких известных диссидентов, как Криста Вольф и Фолькер Браун, Хильбиг не вписывался в систему. Он жил отшельником. Не желая делать карьеру в Союзе писателей, Хильбиг зарабатывал на жизнь трудом истопника в котельной[321]. Эта работа оставляла много свободного времени для изучения литературы и написания стихов, и Хильбиг не отдавал свои произведения для литературной оценки, как это было принято в ГДР. Он публиковал их в Западной Германии, не получив разрешения. После выхода его первого сборника «Отсутствие», Abwesenheit, изданного франкфуртским издательством Fischer в 1979 году, Хильбигу назначили штраф в 2000 марок. (Его дело в партийных архивах также упоминает о коротком заключении в тюрьме, но оно, очевидно, связано с арестом за агрессивное поведение (Rowdytum) при не связанных с литературой обстоятельствах[322].) В 1982 году, когда Хильбиг опубликовал сборник коротких рассказов «Под молодой луной», Unterm Neomond, чем привлек достаточно внимания, чтобы прославиться на Западе как поэт-рабочий, притесняемый на Востоке, и ГДР постаралась восстановить свою репутацию защитника рабочего класса, разрешив восточногерманское издание. Но его следующая книга «Голос, голос», Stimme Stimme, переданная тому же издательству в Восточной Германии, была еще большей проблемой для цензоров. Партия провозгласила, что литература должна придерживаться канонов соцреализма, а на двух конференциях в индустриальном городе Биттерфельде в 1959 и 1964 годах писатели обещали следовать по «биттерфельдскому пути», Bitterfelder Weg, то есть согласно программе солидарности с рабочими в общем стремлении создать уникальную социалистическую культуру ГДР. К сожалению, стихи поэта-рабочего Хильбига не вписывались в эту концепцию. Даже хуже, объясняла Рагвиц, передавая дело Хагеру 14 декабря 1982 года.
От лица Kultur она настоятельно не рекомендовала разрешать публикацию Stimme Stimme. Да, книга получила три положительных отзыва от рецензентов, и нельзя отрицать поэтический талант Хильбига. Но, если допустить выход сборника, он станет признанным автором, а если его присутствие на культурной сцене ГДР будет утверждено, Хильбиг станет дурно влиять на молодых писателей, от которых партия хотела бы получить здоровые, прогрессивные, оптимистические и социально ответственные произведения, посвященные рабочему классу. Хотя Хильбиг никогда не критиковал социализм или ГДР, пролетарское происхождение поэта делало его только более опасным, потому что его творчество, по самой своей сути, выражало неприемлемый взгляд на мир:
Его мировоззрение и художественная позиция далеки от нашей идеологии. Прибегая к реакционной позднебуржуазной традиции… Хильбиг использует мрачные тона и пессимистический стиль, чтобы распространять нигилистический и меланхоличный взгляд на мир и на жизнь человека… Из-за того, что он наделяет голосом обреченность, одиночество, тоску, страдание и желание смерти, преданность Хильбига идеалам гуманизма тоже подлежит сомнению. Хотя он часто показывает свое пролетарское происхождение, ничто не связывает этого автора с повседневным политическим самосознанием граждан ГДР[323].
«Позднебуржуазным» в Восточной Германии называли модернизм, в случае Хильбига – поэзию, напоминающую произведения Рембо или Рильке, у других авторов – романы, вдохновленные Прустом или Джойсом. Рагвиц в Kultur и цензоры в ГАП не требовали следовать «биттерфельдским путем», переставшим задавать жесткий стандарт литературного стиля в 1980‐м, но оставались преданны стилистической конвенции, которую можно условно назвать соцреализмом, и с подозрением относились к произведениям, в которых не говорилось о жизни при «реальном социализме», как они выражались, то есть конкретном бытовом опыте обычных жителей ГДР[324]. В 1960‐х и 1970‐х годах режим не позволял публиковать такого рода литературу. Но в 1980‐е репрессии были ослаблены, частично из‐за боязни скандалов, которые могли распространить СМИ Западной Германии, к радио и телевидению которой получало доступ все большее количество граждан ГДР. Если бы «Голос, голос» запретили публиковать в Восточной Германии, книга непременно вышла бы на Западе, нанеся урон репутации режима.
В итоге Хагер разрешил напечатать сборник: он получил письмо в защиту Хильбига от Штефана Хермлина, влиятельного писателя, у которого раньше были свои проблемы с цензурой. (Хермлин помогал организовывать протест против высылки Вольфа Бирмана в 1976 году, но сохранил хорошие отношения с партийными лидерами[325].) Он писал, что пусть стихотворения Хильбига не дышат оптимизмом, они не выражают ни малейшей критики социализма, а если писателям придется проходить проверку на жизнерадостность, от немецкой литературы ничего не останется[326]. Рагвиц в конце концов признала, что книга может выйти в свет, не причинив существенного вреда, но только при определенных условиях: Хильбиг должен был убрать некоторые стихотворения и умерить тон других, а его редакторы в Reclam – со всей тщательностью проверить готовый текст; следовало выпустить книгу небольшим тиражом и скорректировать ее восприятие заранее подготовленными рецензиями, обличающими неправомерность выраженных в ней «взгляда на мир и идеологической позиции»[327]. Как говорилось выше, через пару месяцев Хагер разрешил Хильбигу под бдительным надзором главы издательства Reclam Ханса Маркванда получить награду в Ханау в ФРГ.