[429]. Партийные консерваторы остались недовольны. Некоторые из них отправили осуждающие книгу письма Гюнтеру Миттагу, могущественному секретарю ЦК по вопросам экономики. Одна жалоба, датированная 21 августа, пришла от Курта Тидке, ректора партийной школы (Parteihochschule Karl Marx), бастиона традиционного коммунизма. В ней роман описывался как низкопробное и бесстыдное извращение политики партии и осуждалось решение разрешить его к печати[430]. Кроме этого, Миттагу пришли еще три обличительных письма, и другие члены Политбюро тоже получили подобные протестующие послания[431]. Все это могло быть частью продуманной кампании, потому что в письмах одни и те же доводы излагались почти одними и теми же словами.
В жалобах разбиралась каждая деталь текста и цитировались наиболее спорные отрывки, трактовавшиеся с точки зрения партии. Авторы ставили вопрос, как следует воспринимать эту книгу. И отвечали: не как легкомысленную сатиру, вдохновленную Дидро, а как открытую критику партии и ее политики. Браун использовал сложные литературные приемы, чтобы замаскировать основной посыл романа, но, изобразив Кунце аморальным аппаратчиком, он ясно дал понять: «Таковы люди, которые правят нами»[432]. Все в этой книге: описание убогого быта, бессмысленность жизни и всепроникающий пессимизм – дополняло осуждение социализма в том виде, в котором он существовал в ГДР. Сатирические выпады Брауна нельзя было счесть невинными шутками. Как, например, читатель воспринял бы следующую насмешку над мышлением и привилегиями партийной элиты: «Они думали за всех остальных, так что им стоило думать и о себе. Они были лучшими из лучших, почему бы им не иметь лучшее?»[433] Это не было поводом для смеха. Это была клевета. Похожие замечания, разбросанные по тексту, наводили на мысль о том, что в ГДР было классовое общество – партийная верхушка эксплуатировала рабочий класс. При правильном прочтении книга давала понять, что Восточная Германия предала свое революционное наследие: «В целом книга Брауна передает такое ощущение, будто социалистическая революция исчерпала себя и в настоящем ничего не значит»[434]. Это правильное прочтение противоречило доводам в защиту Брауна, выставленным Шленштедтом и Хёпке. Его также можно было использовать против других писателей, таких как Франц Фюман, Гюнтер де Бройн и Криста Вольф, которые пользовались вседозволенностью, свойственной позднебуржуазной литературе, чтобы оспаривать традиции партии, как это сделал Браун[435]. «Роман о Хинце и Кунце» был симптомом более широкой проблемы, не сводившейся к особенностям конкретного романа, борьба шла из‐за его смысла и затрагивала самые основы идеологии ГДР. Доклады из ЦК предупреждали лидеров партии, что эта борьба была в конечном счете вопросом о власти. Чтобы выиграть в ней, им следовало перевести спор из области герменевтики в область политики и принять политические меры.
Перед надвигавшейся бурей цензоры старались изо всех сил обезопасить себя. MDV подготовило длинный доклад, чтобы продемонстрировать свою лояльность, описывая четырехлетнюю борьбу редакторов над очищением текста Брауна. Там говорилось, что благодаря их усилиям социальная критика в «Романе о Хинце и Кунце» являлась по сути своей конструктивной, то есть, в марксистских терминах, ограниченной «невраждебными возражениями», и потому в конечном итоге parteilich, то есть верной принципам партии[436]. Клаус Зельбиг написал похожий доклад (в нем даже дословно повторяется несколько фраз), чтобы защитить своих коллег из ГАП. Они очистили книгу от множества «спорных и неприемлемых политико-идеологических» фрагментов, но Браун не согласился последовать их рекомендациям[437]. После долгих колебаний цензоры сочли, что лучше опубликовать книгу в таком несовершенном виде, чем отказать в публикации, так как это, весьма вероятно, негативно сказалось бы на будущем творчестве Брауна и привело бы к нелицеприятным отзывам о культурной политике ГДР на Западе. Доклад Зельбига был отправлен Хагеру и Хоффману. Но одновременно с этим Хагер получил сведения из другого источника, возможно от Миттага, где приводились другие аргументы: «Это отвратительная низкопробная книжонка, где вся политика нашей партии и нашего государства переворачивается с ног на голову и критикуется в самых разных областях»[438]. Все эти документы попали в кабинет Хагера в первую неделю сентября, и тогда же он должен был принять решение. Он давно считал Брауна «великим писателем», которого партийным покровителям следует поощрять и опекать[439]. И все же постоянный конфликт из‐за недопустимых эпизодов в его романе внушил Хагеру уверенность в том, что Браун нередко переступал границы дозволенного[440]. «Роман о Хинце и Кунце» выходил далеко за эти границы и разозлил нескольких влиятельных членов ЦК партии. Что можно было предпринять?
9 сентября Хагер распорядился приостановить распространение книги. Все экземпляры (4295 штук), остававшиеся на складе в Лейпциге, были опечатаны, а те, что уже разошлись по книжным магазинам (6670 штук), – изъяты с полок[441]. К этому моменту уже было продано 3700 экземпляров, из них 250 было подготовлено для продажи во время презентации книги 26 сентября. На этой презентации Брауну позволено было сделать несколько осторожных замечаний перед зрителями, по большей части, «молодыми интеллектуалами»[442]. Разрешив провести это мероприятие, власти заявили, что тираж распродан, чтобы не признавать, что они запретили продажу романа. Скорее всего, все конфискованные экземпляры были уничтожены, как обычно поступали, когда запрещали уже напечатанную книгу. Но в Западной Германии вышло издание Suhrkamp, как и было оговорено – с согласия ГАП. Это делало невозможными попытки отрицать или скрыть, что книга попала под удар, несмотря на очевидную выдумку о распроданном тираже. И как только продажи были остановлены, лидеры партии должны были решить, как действовать дальше.
9 сентября, когда вышло постановление остановить продажи, Урсула Рагвиц послала Хагеру очередной доклад. Как там говорилось, она со своими коллегами из Kultur внимательно просмотрела текст. Они не были обмануты сложной словесной игрой. Браун отказывался признавать главенствующую роль партии, прогрессивную политику государства и легитимность социализма в том виде, в каком он существует в ГДР. Некоторые сцены – особенно фантазия насчет народного восстания во имя Люксембург и Либкнехта и диалог о гонке вооружений и движении за мир – были как кость в горле для преданных партии граждан. Уже давно сталкиваясь со склонностью Брауна к отступлению от линии партии, Рагвиц видела в «Романе о Хинце и Кунце» высшую точку осуждения аппаратчиков, которое пронизывает все произведения писателя. Его следовало вызвать на ковер и заставить объясниться перед избранными представителями Союза писателей и берлинского отделения СЕПГ. Они могли бы рекомендовать исключить его из партии, а дополнительные дисциплинарные меры стоит поручить Хансу-Йоакиму Хоффману, министру культуры. Одновременно с этим стоило запретить всякие отзывы о романе в ежедневных газетах и подготовить полномасштабные развернутые обличительные статьи о нем в двух влиятельных журналах, Neue Deutsche Literatur и Weimarer Beiträge[443].
Согласно этому докладу, поведение Хёпке было более непростительным, чем поступки Брауна, потому что на нем лежала ответственность за обеспечение масс правильной литературой. В обсуждении плана с Kultur на 1985 год они предупреждали его о возражениях против публикации книги. Но Хёпке убрал роман из плана и дал разрешение на печать по собственному усмотрению, не проконсультировавшись с Kultur или Министерством культуры. В качестве обоснования этого неправомерного действия Хёпке цитировал отзывы рецензентов Шленштедта и Кауфмана, но проигнорировал мнение Нойберта и даже сам встал на защиту Брауна (хотя на самом деле он защищал собственные интересы) в статье, опубликованной в Die Weltbühne, которая тоже не была одобрена Kultur. Все эти действия привели к «серьезной политической ошибке», которая «опорочила реальный социализм и предоставила нашим врагам оружие в их действиях против нас»[444]. Такое поведение нельзя было оставить без внимания. Партии следовало решить, какого наказания оно заслуживает.
16 сентября Хагер вызвал Хёпке для объяснений на встречу, на которой кроме него присутствовали Хоффман и Франц Хентшель, заместитель Рагвиц из Kultur. Хагер спросил, как Хёпке может оправдать то, что разрешил напечатать это клеветническое произведение, особенно в то время, когда все готовятся к XII съезду партии. Хёпке ответил долгим перечислением попыток заставить Брауна изменить текст. После последних переговоров, приведших к нескольким существенным исправлениям, он вынужден был принять важное решение: либо разорвать отношения с Брауном и столкнуться со всеми плачевными последствиями, либо опубликовать книгу и приготовиться к критике. Хагер отверг эту аргументацию, процитировав множество отрывков из романа, которые показывали всю враждебность Брауна по отношению к социализму, существующему в ГДР. Он настаивал, что основной темой произведения является критика партийной элиты, которую автор высмеивает за наслаждение привилегиями в верхах общества, пока внизу страдает бессильное население. Это была не допустимая социальная сатира, а прямое оскорбление государства. Отчет о встрече заканчивается рядом резолюций, которые требовали крупномасштабной кампании в прессе по осуждению «Романа о Хинце и Кунце», а также мер, которые увеличили бы бдительность ГАП и усилили бы партийную дисциплину в области культуры