— Нет, — отрицательно качает головой Мендыгуль, — не видела. Но я чувствовала, что Зикен что-то замышляет. Я хотела предупредить Виктора Николаевича, но не успела.
— Хорошо что крикнуть хотя бы успела, — ворчит Михаил.
Коля Турин лежит в постели и пытается улыбаться, но я понимаю, что ему вовсе не хочется улыбаться. Вообще наш небольшой номер как-то сразу превратился в больничную палату.
— Ну вот что, — я смотрю на Михаила, перевожу взгляд на девушку, — спасибо вам, Мендыгуль. А сейчас идите домой. Не боитесь? Кстати, вы приятеля Зикена не знаете? Этого, рыжего?
— Нет. — Она выходит, и я спрашиваю у Сенюшкина:
— Машину не отпустил?
— Нет. А что?
— Где сейчас Зикен Бейсеев?
— В горотделе. Мать его уже прибегала.
— Мать на то и мать!..
— Всыпать бы ему, мерзавцу! Ты что, хочешь с ним встретиться сейчас?
Он правильно меня понял. С Зикеном необходимо говорить немедленно, пока он “тепленький”. Кто с ним был — тот, второй? Его нужно задержать. Вряд ли он, предполагая, что Зикен арестован, вернется домой и станет дожидаться нас Постарается исчезнуть. Может быть, укроется здесь же, в Салтановске. Не исключено, что уедет из города. Следовательно, от информации Бейсеева зависит очень много.
— Миша, — говорю я, — перекинемся вопросиками? — Я уже почти одет, осталось только взять пиджак — Коля, не скучайте, — бросаю я, и мы выходим из номера.
— Нет, — говорит Сенюшкин, семеня рядом со мной по коридору, — ночью он никуда не денется.
Как приятно разговаривать с майором Сенюшкиным: ну, читает человек мои мысли!..
— Ночью через Салтановск поезда не ходят и самолеты не летают, — продолжает Михаил. — А в машине он не рискнет. У нас посты ГАИ кругом. Где-нибудь здесь будет ночь отсиживать…
12
Допрос начал Сенюшкин.
— Фамилия, имя, отчество?
— Бейсеев Зикен Халилович.
— Год рождения, месяц, число?
— Тысяча девятьсот сорок первый, пятнадцатое января.
— Образование?
— Девять классов.
— Профессия?
— Шофер.
— Где вы работали последнее время водителем?
— В таксопарке и на почте.
— Сколько времени таксистом?
— Месяц.
— На почте?
— Месяц.
— Почему так мало?
— Не устраивала работа. Мало платили.
Сенюшкин бросает на меня взгляд. Мы договорились в машине, что по анкетным данным спрашивает он, а потом и я включаюсь в допрос. Мне хотелось со стороны понаблюдать за Зикеном, увидеть, как держится, как говорит, как реагирует на вопросы. На меня Зикен не обращал внимания, отвечал спокойно. И если бы не кадык, дергавшийся у него перед каждым ответом, можно было и в самом деле подумать, что он спокоен. Нет, Зикен нервничает, но пока держится… Мы с Михаилом догадываемся, почему он “спокоен”. Доской меня ударил не он. Другой человек, которого он, разумеется, не знает. Познакомились за столиком в ресторане. Где этот человек сейчас — тоже не знает. Как зовут? Не помнит… Вот примерно такой пасьянс мы разложили, готовясь к встрече с Зикеном, пока машина везла нас от гостиницы в горотдел. Я был Сенюшкиным, он — Зикеном. Мы еще кое о чем договорились с Михаилом.
СЕНЮШКИН. Бейсеев, с кем вы распивали водку в парке тринадцатого июня сего года?
ЗИКЕН (вздрогнул). Какую водку?
Я. А чью “душу раба божьего” вы помянули?
ЗИКЕН. Это не я!..
Я. Что не вы?
ЗИКЕН. Я… я… я…
СЕНЮШКИН. Кто был с вами в парке? Фамилия, имя, адрес?!
Я. Зикен, это вы подожгли дом учителя Клычева?
ЗИКЕН (вскочил со стула, рванул ворот рубашки). Не-е-е-ет!..
СЕНЮШКИН. Тот, кто был с вами в парке?
ЗИКЕН. Я… не знаю..
Я. Зикен, сейчас все складывается так, что вы убили Клычева и подожгли его дом. Если это сделал кто-то другой, зачем его прятать за своей спиной? Он ведь убежал, бросил вас.
СЕНЮШКИН. Послушай, паренек, поджог дома, убийство учителя, нападение на работника милиции…
Я. Зикен, вы попали в серьезную ситуацию. Или вы преступник, или из вас хотят сделать подставную фигуру. Кстати, чем было вызвано нападение на меня? Тем, что мы занимаемся расследованием поджога или вашей ревностью к Мендыгуль Оразбаевой?
Он молчит. У него крупная, красивой формы голова. Прямой нос, узкое, нервное лицо, стремительный разлет бровей и четко очерченные полные губы. Красивый парень — первенец Зинаиды Гавриловны Хромовой и Халила Бейсеева, павшего в боях за Сталинград…
Зикен поднимает голову, быстрым движением поправляет черную прядь волос, сбившуюся на лоб. На мгновение перед моими глазами встает лицо дворника из дома Галицкой, а в голову приходит вопрос, который мы не обговаривали с Сенюшкиным. Я спрашиваю Зикена, был ли он в моем городе.
— Был, — тихо отвечает Бейсеев.
— А четвертого июля вам сразу удалось найти улицу Панфилова? Дом номер двадцать?..
Он бледнеет, на лбу выступает маленькая капелька пота и начинает медленно катиться к носу.
— Значит, в двенадцатую квартиру, в квартиру Галицкой, вы не рискнули подняться? — продолжаю я, не спуская с него глаз — Решили просто потолкаться среди старушек? Или перед вами поставили какую-нибудь другую задачу? Кто поставил?!
Перехватываю недоумевающий взгляд Сенюшкина. Чаще всего, когда говорят об интуиции работников уголовного розыска, это вызывает ироническую усмешечку.
А она ведь существует, интуиция, и порой срабатывает.
— Почему же вы меня раньше не арестовали? — Он всхлипнул.
Это уже почти признание.
— Кто убил Галицкую и Клычева? Вы?
— Что вы!.. Я все скажу… Все, что знаю..
— Хорошо. Успокойтесь. Давайте по порядку. Кто сегодня с вами был в ресторане “Весна”?
— Ковальчук… Федор…
— И он же был с вами в парке?
— Да.
— И дом Клычева он поджигал?
— Не знаю!.. Наверное… Да…
— Его адрес?
— Улица Молодежная, восемь, квартира четыре…
Он называет еще четыре адреса, где может быть в настоящий момент Федор Ковальчук, адреса его приятелей и приятельниц. Ни по одному адресу Ковальчука нет: проверку сделали мгновенно. Вокзал и аэропорт были перекрыты, посты ГАИ оповещены. Судя по всему, Ковальчук все-таки решил исчезнуть из города, если уже не исчез. Утром станет яснее. Мы проводим обыски в доме Зикена и в квартире Ковальчука. У Ковальчука в письменном столе обнаружено незначительное количество наркотика — гашиша.
Очень любопытно!
Раннее утро. Небольшой аэропорт. Уже ушли два полупустых самолета, но я терпеливо жду. А что мне еще остается делать? Только надеяться: быть может, Ковальчук все-таки по каким-то причинам не успел выбраться из Салтановска. Если он вообще решил уехать, а не отлежаться “на дне”… Слишком много в нашей работе “если…”, “быть может…”, “в том случае…”.
Третий — и последний сегодня — рейс на Дарьинск. Он наиболее заполненный. Ну, слава тебе! Вот и “мы”… Кассир показала глазами на молодого человека, только что купившего билет. Собственно, эта немудреная “сигнализация” и не нужна была. Мы бы его и так не прозевали, лишь бы он сам решился улететь либо уехать из города. У всех предупрежденных сотрудников милиции — размноженные фотографии Ковальчука.
Вот он идет мне навстречу — здоровый, плечистый. Смотрит злобно: узнал и все понял, конечно. Тем более, что около него — впритирку — двое наших сотрудников.
Наверное, он посчитал, что мы будем ждать его на двух первых рейсах, а потом решим, что он уже ускользнул…
Впрочем, у меня нет ни малейшего желания гадать, о чем он думал, когда рискнул улететь дарьинским рейсом.
Ну что ж, сведем их вместе с Зикеном. Может, что-нибудь выясним сразу, по горячим следам, во время “свидания”. Я не ошибся в своих предположениях…
Через несколько часов, закончив все формальности, я готовлюсь к отъезду.
Да, пора уезжать. Прощаясь, мы обнимаемся с Мишей Сенюшкиным.
— Ты вроде бы еще пару килограммов сбавил в весе! — говорю я ему.
— Приезжай почаще, изящным стану, — отвечает он.
Откровенно говоря, нам грустно расставаться.
Коля Турин занимает мое место — в качестве пассажира. Рука у него добротно упакована. Я разворачиваю “газик” и медленно выезжаю из ворот Салтановского горотдела внутренних дел.
Позади остается почтовое отделение А–88. Можно, конечно, забежать на несколько минут туда, где за окошком “Заказная корреспонденция” сидит девушка по имени Мендыгуль, и сказать ей на прощание что-нибудь шутливое или… серьезное., Нет, серьезного мне нечего ей сказать, а шутить почему-то тоже не хочется. Наверное, можно просто попрощаться. Но я не делаю этого. Я мимолетно, но довольно шумно вошел в ее жизнь — с хрипом драки и ранением человека, с арестом парня, который из-за нее натворил кучу глупостей. Ну, а что касается моего отношения к ней?.. Да, да, все правильно, нет никакого отношения…
А вот здесь я, пожалуй, остановлю машину.
— Коля, я на несколько минут покину вас.
Я застаю их дома обоих. Увидев меня, Ангелина Федоровна бледнеет, а Пономарев медленно встает с дивана.
Черт возьми, а зачем я пришел к ним? Я вовсе не убежден, что им хочется видеть меня. Мое вторжение в их жизнь ничего радостного не принесло этой чете.
Впрочем, как знать?..
— Вот, — говорю я, — проезжал мимо и решил зайти. Я сегодня уезжаю. От души желаю вам счастья.
Господи, неужели я становлюсь сентиментальным? Я вижу, как кровь медленно приливает к щекам Ангелины Федоровны.
Пономарев протягивает мне руку. Ого, вот это пожатие!..
Около телефона-автомата я снова торможу.
К сожалению, Барманкулова в редакции нет. Его вызвали в горком партии.
— А что передать Хайрулле Жакеновичу, когда он вернется? — строго спрашивает женский голос.
— Передайте, что звонил Шигарев и велел кланяться…
Прощай, Салтановск!..
Зикена Бейсеева и Федора Ковальчука доставят в наш город под конвоем, поездом…
На повторном допросе Зикен Бейсеев сказал, что в ночь пожара в машине, кроме Ковальчука, сидел еще третий человек, которого Ковальчук назвал “Махмуд-ака”. Махмуд-ака… Зикен его не знает и до этого никогда не видел. Приезжий? Возможно… Тем более, что в ту ночь Зикен отвез его прямо на вокзал!