Камилла помолчала, а потом отстранилась. Отвернулась, обхватив себя руками, словно пытаясь согреться, но тут же выпрямилась и раскрылась.
— Ты спрашивал, что тебе делать, — она внимательно взглянула на него. — Для начала… тебе придется ее отпустить.
Глава 3
Шарлотта
Утро согрело щеку солнечным лучом: обманчиво, обещая тепло и маня за собой. Разумеется, когда я открыла глаза, в комнате ничего не изменилось. Не считая того, что теперь все платья были аккуратно развешены. Мне нужно было чем-нибудь заниматься, чтобы не сойти с ума, и я решила, что платья вполне подойдут. Теперь они томились за закрытыми дверями шкафа, запечатанные в темноте, как я в этой комнате. Воспоминание о случившемся вернуло меня в реальность, выбросило из уютной на первый взгляд комнаты в холод клетки.
А комната и впрямь была уютной. В отличие от смежной, в которую вела наглухо закрытая дверь, эта выглядела очень светлой. Все оттенки зеленого, от светло-зеленого до изумруда на темной подушечке, наводили на мысли о лете. Особенно сейчас, когда сквозь раскрытые портьеры в спальню втекал солнечный свет. Я поднялась, подошла к окну, глядя на искрящийся снег. Такой хрустит под ногами, пока ледяной воздух пощипывает лицо.
Мороз я любила не меньше снегопада или дождя, летнего зноя и звенящей осенней прохлады, капели, наполненной свежестью или неожиданных холодов, когда аромат сирени сводит с ума. В городе они не настолько яркие, как на природе. Там, где над головой смыкаются кроны деревьев, образуя живую крышу. Шелестящую на ветру, в такт негромкому шуму реки, идущей вдоль берегов. Усилием воли прогнала мысль о нашей с Эриком поездке и поцелуе. Жаль, у меня не было времени выбираться на природу, да и экипаж за город стоил столько, что позволить себе это я не могла.
Хлопнула дверь.
— Доброе утро, Шарлотта.
Услышав его голос, сжала кулаки так, что ногти вонзились в ладони.
Вчера я пообещала себе (или это было уже сегодня?), что не стану больше из-за него плакать. Не пролью ни слезинки. Их достаточно пролилось, пока я сидела в комнате после нескольких безуспешных попыток выйти: невидимая стена не пускала меня, хотя мисс Дженни совершенно спокойно зашла и вышла, а потом снова зашла, когда ей потребовалось. Умение открывать двери лапами, видимо, досталось кошке из предыдущей суровой жизни, когда нас не было друг у друга.
Плакала я, правда, не из-за клетки. Ну или не только из-за нее.
Разбирая платья, подсознательно ждала, что Эрик вернется. Наверное, развесить их можно было бы гораздо быстрее, но я разглаживала каждую складочку. Устроила на спинке кресла послужившее мне накидкой покрывало, потом аккуратно сложила его на сиденье. Время шло, а Эрик не шел, и с каждой минутой я все отчетливее понимала, что он уже не придет. Зачем ему ночевать в своей комнате, если есть Камилла? Камилла, готовая исполнить любую его прихоть, любую фантазию.
Пусть даже самую жестокую.
Сейчас эта мысль не вызывала во мне ничего, кроме какой-то горькой усталости, но тогда, вернувшись из ванной, я безвольно оставила дверь между нашими комнатами приоткрытой. Ворочаясь, прислушивалась к каждому шороху, к каждому звуку, чтобы уловить даже самый тихий, но так ничего и не услышала. Он остался с ней, и это было настолько больно (куда больнее прочего), что я не выдержала и заплакала. Глухо, в подушку.
Мисс Дженни, облюбовавшая соседнюю, тут же пришла ко мне и принялась мурлыкать, но очень скоро поняла, что неблагодарное это занятие: залитая слезами шерстка в ее планы не входила. Поэтому кошка вывернулась из моих рук, укоризненно на меня посмотрела и отправилась на середину кровати. Подальше ото всяких рыдающих девиц.
В ту минуту я себе и пообещала, что больше никаких слез не будет.
Поэтому сейчас обернулась, и ровным, ничего не выражающим тоном (как могла бы говорить с незнакомцем), произнесла:
— Добрый вечер, месье Орман.
Я старалась смотреть куда угодно, только не на него. Например, считать наливающиеся золотом виньетки на обоях.
— Утро, — поправили меня. — И ты можешь называть меня Эрик.
— Могу, но не стану, — ответила я. Мне сейчас было все равно, что я путаюсь во временах дня и ночи. — Вы что-то хотели?
— Да. Я хочу извиниться, Шарлотта. За то, что случилось вчера.
А вот это было нечестно. Нечестно, и больно. Так же больно, как осознавать, что ночь он провел с Камиллой. Я просыпалась перед рассветом, от дурного сна, который сейчас не могла вспомнить, но Эрика в соседней комнате не оказалось. Поэтому ходила в ванную ополоснуть лицо и на обратном пути наглухо запечатала ход между спальнями дверью.
Поэтому сейчас вскинула голову, встречая его взгляд: уставший, внимательный.
Желание приблизиться, стереть залегшие в уголках губ морщины кончиками пальцев, было настолько отчетливым, что впору по рукам себя бить.
— Давайте уточним, за что, — произнесла я. Негромко, потому что боялась, что голос будет дрожать. — За то, что посадили меня за стол со своей любовницей, за то, что из-за него выставили, или за то, что заперли здесь? Надолго, кстати? Или я смогу выйти, когда соберусь на работу?
Голос все-таки дрогнул.
Эрик шагнул ко мне, но я выставила вперед руки.
— Не подходите, месье Орман. Не приближайтесь. Не приближайтесь, или я закричу. Может быть, в доме этого никто не услышит, зато услышите вы.
Он остановился, словно наткнулся на невидимую стену.
— Уходите, — попросила быстро. — Уходите, пожалуйста.
Находиться рядом с ним в одной комнате мне противопоказано, потому что после всего я думала о темных кругах у него под глазами и о том, как хочется сократить расстояние между нами. Как хочется просто забыть все, позволить себе упасть в эти объятия, и обнимать в ответ. Обнимать так отчаянно, что заходится сердце, но…
Но за этими дверями, в этом доме где-то ходит Камилла.
И ночь он провел с ней.
Эта мысль отрезвила, хлестнула пощечиной решимости.
— Уходите, — добавила уже жестче. — Я бы ушла сама, но я не могу выйти.
— Можешь, Шарлотта, — Эрик отступил на несколько шагов, достал из кармана жилета сложенные вчетверо бумаги. — Клетки больше нет. Это — соглашение о расторжении договора. Все, как ты хотела. Если не передумаешь до вечера, мы его подпишем.
От такого во мне кончились слова. То есть слова, может и были, но они отказывались складываться в предложения, хотя на косноязычие жаловаться не доводилось.
— Завтрак Сюин принесет сюда, — он положил бумаги на комод, скользнул взглядом по моему лицу. — Ты спрашивала, за что я прошу прощения. За все. За все, что тебе пришлось пережить из-за меня. Не только вчера.
Он смотрел на меня, но я молчала.
Молчала из последних сил, и только когда Эрик вышел за дверь, медленно опустилась на пол. Подтянула колени к груди, кусая губы и глядя на краешек своей свободы. Сложенная бумага раскрылась и теперь уголками нависала над полом, а я смотрела на них и думала о том, что мне с этой свободой делать.
Наверное, мне стоило написать миссис Клайз, как я и хотела, спросить по поводу мансарды, но писать мне не хотелось. Мне вообще ничего не хотелось, кроме как свернуться клубочком на кровати и жалеть себя до умопомрачения. Может, если оно (умопомрачение) случится, мне будет проще все это забыть.
Я несколько раз перечитала соглашение: в нем не было никаких подводных камней. По большому счету, в нем ничего особо не было. Только строки о том, что мы расторгаем договор по обоюдному согласию, и что не имеем друг к другу никаких претензий. Ну да, разумеется. Желание свернуться клубочком чередовалось с желанием запустить в Эрика этим соглашением, а потом еще чем-нибудь потяжелее. Вместо этого я продолжала сидеть в комнате и смотреть на то, как по улицам Дэрнса проезжают немногочисленные экипажи и мобили (за все время «сидения» я насчитала от силы штук пять).
Дети с нянями потянулись к парку ближе часам к десяти, тогда как их родители, наверняка, еще спали. На выходные можно позволить себе безделье, особенно если ты аристократ.
Попытки собраться тоже ни к чему не привели: во-первых, у меня все валилось из рук, а во-вторых я поняла, что собирать мне особо нечего. Мой и без того хилый гардероб вчера окончательно поредел, так что уезжать предстояло, видимо, в этом желтом платье. Просто потому, что другого у меня теперь не было.
И я снова возвращалась к вопросу о том, куда уезжать.
Есть мансарда, где мне все привычно, включая ранние подъемы, чтобы добираться до работы. Вот только после случившегося вчера, когда на меня напал этот странный человек, туда мне не хотелось возвращаться. Хотя бы потому, что я теперь не смогу спокойно заходить в подъезд и шарахаться буду от каждого встречного. Особенно от тех, кто спит на лестнице.
Где мне найти жилье за день на выходных?
Этот вопрос не давал мне покоя. Разумеется, я не думала, что после расторжения договора Эрик выставит меня за порог, но оставаться в этом доме после всего, рядом с ним и с Камиллой, не представлялось возможным. Даже если я закроюсь за этими дверями и буду ходить по стенке, чтобы избежать нежелательной встречи, ничего хорошего из этого не выйдет. Я все равно буду знать, что она здесь.
Если бы он только сказал, что она не имеет для него значения… что ничего между ними не было и не будет, возможно, мне бы было проще с этим смириться. Но он не сказал, потому что Эрик никогда не лжет.
Не в силах больше выносить эти мысли, решительно поднялась. Мисс Дженни снова отправилась исследовать Дэрнс, так почему бы мне не заняться тем же. Возможно, на свежем воздухе станет легче, и я что-нибудь придумаю. Ключевое слово «что-нибудь», потому что сейчас у меня даже вариантов не было.
Глубоко вздохнула, выбирая между своими старыми башмаками и новенькими теплыми ботиночками. Изящными и удобными, насколько это возможно для зимней обуви, а главное, изнутри подбитыми мехом. В таких мне не грозило заледенеть через полчаса, поэтому я отмела сомнения и надела новую обувь. Шляпку тоже взяла потеплее: темно-зеленого цвета, она плотно прикрывала уши и завязывалась под подбородком широким атласным бантом. Наверное, не стоило, но я так устала от условностей, от собственных принципов, которые никому не нужны, от того, что всем можно все (например, Эрику и Камилле), а мне ничего, что сейчас отмахнулась от этих мыслей.