Насколько, конечно, может потемнеть глубокая ночь.
— Мисс Руа, — Винсент остановил меня жестом, хотя я собиралась подняться. — Доброго дня.
Он обошел стол, чтобы занять свое место, следом тут же скользнул лакей с подносом, на котором стояла прикрытая крышкой супница.
— Доброго дня, ваша светлость.
— Рада, что ты все-таки успел к обеду, — Луиза ослепительно улыбнулась.
Настолько ослепительно и тепло, что оживила даже жесткое, словно выточенное из камня, лицо мужа. Улыбка тронула уголки его губ:
— Да, я на это уже почти не надеялся.
— Тебе нужно предложить закон, по которому работа в выходные будет строго запрещена.
— На меня он все равно не будет распространяться, — герцог расстелил салфетку и снова переключил внимание на меня. — Мисс Руа, не ожидал вас увидеть. Какими судьбами?
— Я… — Под взглядом этого мужчины я терялась. Он словно хотел разглядеть, что у меня внутри, поэтому приходилось тщательно подбирать слова. — Я вышла на прогулку и встретила вашу супругу, леди Хлою и леди Лавинию.
— На прогулку? Не знал, что мы соседи.
Что я там говорила о неловких вопросах? Вот это было оно.
— Мы не соседи, ваша светлость. Я оказалась в Дэрнсе потому, что здесь живет мой учитель.
— Месье Орман, я полагаю.
— Винсент, — Луиза чуть подалась вперед.
— Да, Луиза? — он встретил ее взгляд с непробиваемым жестким спокойствием.
— Мне кажется, ты смущаешь нашу гостью.
— Мне кажется, наша гостья не из тех, кто смущается, в противном случае мы сейчас не сидели бы с ней за одним столом. Не так ли, мисс Руа?
К щекам прилила краска. От ледяного тона, от намека, завуалированного вежливостью, от того, что по сути, его светлость был прав.
— Месье Орман, — я вскинула голову и спокойно посмотрела на него, пока его светлость хлебал… простите, вкушал суп со всем своим герцогским величием.
— Чему же он вас обучает? Живописи?
— Магии.
После этих слов за столом воцарилась тишина. Такая, что даже треск пламени в камине показался оглушающе громким.
— Магии? — переспросил его светлость.
— Магии, — жесткий сарказм в голосе герцога отбил всякую охоту теряться. — Магии жизни, которая у меня проснулась совершенно внезапно, и о которой я не имела ни малейшего представления. Если бы не месье Орман, вероятно, я бы уже была мертва, что, конечно, не имеет ни малейшего отношения к моей магии, но является неоспоримым и очевидным фактом.
Я понимала, что меня несет, но остановиться уже не могла.
— Что касается моего смущения, тут вы правы. Не вижу смысла смущаться, сидя с вами, вашей супругой или вашими близкими за одним столом, потому что считаю вас в высшей степени достойными людьми. К моему глубочайшему сожалению, я только что вспомнила о неотложных делах. Поэтому прошу прощения и от всего сердца благодарю вас за гостеприимство, — перевела дух, отложила салфетку и поднялась. — И за чудесное утро, которое стало для меня удивительно светлым. Пожалуйста, не беспокойтесь и не провожайте.
Я улыбнулась Лавинии, Луизе и Хлое, после чего сделала реверанс и вышла, осторожно прикрыв за собой дверь. Еще бы не заблудиться: в этих богатых домах Дэрнса можно экскурсии устраивать, каждая из которых займет по меньшей мере день. Так, кажется, мне сюда, вон те ряды светильников очень знакомые. Свернула налево и ускорила шаг, только оказавшись в холле, замерла.
Артефакт вызова был расположен на виду, рядом с зеркалом, но я все же немного помедлила, собираясь с духом. После разговора с его светлостью оставаться один на один с Гиллом и его обо мне мнением не хотелось, хотя особого выбора не было. Потянулась к каплевидной кнопочке, но меня опередили. Луиза коснулась артефакта раньше, чем я успела до него дотронуться.
— Всевидящий, Шарлотта, — произнесла она, когда я обернулась. — Я прошу прощения за своего мужа. Не представляю, что на него нашло… — герцогиня осеклась и вздохнула. — Представляю, но не могу тебе рассказать. Или ты уже знаешь?
Луиза пытливо заглянула мне в лицо, но я покачала головой.
— Не знаю, ваша светлость. Мы не настолько близки с месье Орманом.
Увы, это даже не было ложью, и горечью отозвалось гораздо более сильной, чем могли ударить самые жестокие слова герцога.
— Все равно это было очень грубо, — произнесла Луиза. — И никакие серьезные обстоятельства этого не оправдывают. Ты добрая и светлая девушка, Шарлотта. Мне бы очень не хотелось, чтобы прямолинейность моего мужа причинила тебе боль.
— Ваша светлость, я же не слепая, — улыбнулась. — Я была в театре и видела то же, что и вы. Не знаю, о чем речь, но пусть это останется тайной. Там, за столом, я сказала вам правду. Вы сделали мое утро солнечным и теплым, и я была искренне рада провести с вами все это время.
Она закусила губу, покачала головой, а потом шагнула ко мне и мягко обняла. Впрочем, тут же отстранилась.
— Это правда? — внимательно глядя мне в глаза, спросила она. — Правда — то, что ты сказала про магию жизни? Откуда она?
— Не знаю, — пожала плечами. — Как я уже говорила, мне не довелось познакомиться со своими родителями.
Пусть сейчас я отчасти кривила душой, говорить о леди Ребекке у меня не было сил. Да и не нужно это ее светлости.
В ту минуту, когда я об этом подумала, в холле появился Гилл.
— Подай мисс Руа накидку, — распорядилась герцогиня.
К счастью, она не стала уговаривать меня остаться: мы обе прекрасно понимали, что это невозможно.
Дворецкий ненадолго исчез, а потом вернулся с моей одеждой. На лице его при этом играла такая торжествующая улыбка, словно он знал обо всем, что произошло в столовой. Впрочем, эта улыбка тут же превратилась в кривенькую, стоило ему наткнуться на холодный взгляд Луизы, а после и вовсе погасла.
— Прошу, мисс Руа, — мрачно пробормотал он, помогая мне с пальто и накидкой.
А после очень резво открыл дверь.
— Чудесного дня, — мягко произнесла Луиза.
— Чудесного дня, ваша светлость, — прошептала я и поспешила покинуть дом.
На глаза навернулись слезы: не потому, что произошло в столовой в особняке де Мортенов, нет. Просто сегодня мне удалось прикоснуться к семье, о какой я всегда мечтала. На миг стать ее частью, чтобы потом опять выйти на улицу, в лютую, обманчиво-подсвеченную зимним солнцем стужу. Еще немного — и оно упадет за красивые крыши, стремительно стемнеет и станет еще холоднее.
Слезы все-таки брызнули из глаз и потекли по щекам.
— Слезокапница! — в сердцах обругала себя я. — Тряпка! Нюня! Сейчас ресницы слипнутся, так тебе и надо!
Как ни странно, ругательства возымели действо, и к дому Эрика я подходила уже, слабо шмыгая носом. Достала платок, вытерла подсыхающие (или подмерзающие) дорожки слез, только после этого поднялась по ступенькам и коснулась дверного молотка.
Встречал меня, предсказуемо, Тхай-Лао, который спросил, когда мне подать обед, и я ответила, что не голодна. Сейчас мне отчаянно хотелось подняться к себе и воплотить… точнее, приступить к воплощению сюжета, который я «увидела» в парке.
— Подскажи, где мой мольберт? — спросила я, когда иньфаец уже собирался оставить меня одну.
— Мы не стали его перевозить.
— Почему?
— Потому что Пауль сказал, что у вас будет новый.
Чудесно.
Ладно хоть альбом с карандашами оставили, и на том спасибо!
— Эр… Месье Орман сейчас у себя?
— Нет, он еще не вернулся.
С прогулки с Камиллой, вероятно.
Не проронив больше ни слова, направилась к лестнице. Искренне надеясь, что сегодня вечером Эрик мне скажет, что мой мольберт жив. Потому что если нет, если его постигла та же участь, что мои платья, я… я просто не представляю, что сделаю!
Схватилась за перила так яростно, что края впились в ладони.
В ту же минуту до меня донесся голос Камиллы:
— Шарлотта, мы можем поговорить?
Глава 5
— Что вам нужно?
Да, возможно это прозвучало грубо, но я устала быть воспитанной. Устала быть милой с людьми, которые врываются в мою жизнь, делают с ней все, что им заблагорассудится, а потом с улыбкой на губах спрашивают: «Мы можем поговорить»?
Нет, не можем.
Улыбка сбегает с ее губ, и вот это мне нравится гораздо больше.
По крайней мере, это уже честно, а не как минуту назад.
На ней снова другое платье (интересно, сколько их у нее?), сейчас Камилла стоит так близко, что холодный аромат ее духов вплетается в образ, навевая странную ассоциацию.
Ледяная роза.
Да, пожалуй, точнее и не скажешь.
Я представляю эту картину еще более отчетливо, чем увиденную в парке: женщину в серебристо-голубом платье, меняющем цвет ее глаз почти до неузнаваемости, оттеняющем теплый шелк волос невидимым инеем. Ледяная роза в ее руках плачет каплями, а сама она улыбается, лишь сильнее сжимая ладонь на вонзающихся в кожу обжигающе холодных наростах шипов. Меня ударяет этими чувствами, как несколькими минутами ранее несбывшейся мечтой о семье.
Только сейчас это чужие чувства.
Всевидящий!
Откуда это во мне?
Образ настолько яркий, что я пытаюсь вытряхнуть его из сознания, но ничего не получается. Это удерживает меня на месте, не позволяет развернуться спиной, и это же позволяет Камилле произнести:
— Я уже сказала, Шарлотта. Просто поговорить.
Просто поговорить?
— У меня есть десять минут, — зачем-то говорю я.
Сама не знаю, зачем.
— Потом я хочу подняться к себе и отдохнуть.
— Боюсь, десяти минут нам не хватит, — она пытается улыбнуться. Снова. Но, видимо, понимает, что это не самый лучший вариант вызвать меня на разговор, и перестает улыбаться. Теперь уже окончательно. Совсем. Сейчас в ее глазах нет ни капли тепла, только сосредоточенность. — Но я постараюсь. Как ты смотришь на то, чтобы пройти в гостиную?
— Я попрошу не обращаться ко мне столь фамильярно. Мы с вами не настолько близки, мадам де Кри…
— Жаме. Де Кри — фамилия моего мужа, а я не очень люблю о нем вспоминать.