Ее охватил невыразимый ужас. Шанталь попыталась мяукнуть, но рот заполнила белая жидкость. Еще одна попытка. В горле булькнуло, и она захлебнулась. Больше ее никто не услышит. Никогда.
6. Допрос
– Вы не слишком жестоко обращаетесь с этими людьми, магистр?
Эймерик посмотрел на отца Хасинто чуть ли не с обидой.
– От вас, падре, я не ожидал услышать слов упрека. Вы ведь меня знаете. Это не пытка, а средство получить косвенное признание, без необходимости мучиться на допросе.
Отец Хасинто с сомнением снова посмотрел в маленькое отверстие. Толстая деревянная перегородка отделяла большую камеру от двух поменьше. Вот уже два дня двадцать шесть запертых в ней пленников стонали, кричали и трясли цепями, отгоняя гадюк, которые пытались заползти на сырые стены и со всплеском шлепались в зловонную воду на полу. Больше всех были напуганы четверо детей. Они беспрерывно рыдали, не обращая внимания ни на какие уговоры взрослых, тоже дрожавших от страха.
Видя, что его слова не убедили отца Хасинто, Эймерик дружески тронул его за плечо:
– Ну что вы, друг мой. Наверное, я зря не объяснил вам свои намерения и не рассказал об особенностях катарской ереси. Сейчас исправлю свою ошибку, только давайте уйдем из этого гиблого места.
Шлепая прямо по лужам, из двух соединявшихся между собой камер они вышли в коридор, где то и дело слышались звуки падающих капель. Появление доминиканцев пленники встретили хором мольбы и криков, пытаясь просунуть руки через решетку маленького окошечка. За проемом в массивной двери четвертой камеры, самой маленькой из всех, показалось грубое лицо Отье.
– Бог проклинает тебя, Святой Злодей, – прошептал он, то и делая кашляя от едкого дыма факелов. Но слова прозвучали не как угроза, а скорее как мольба.
Ничего не ответив, Эймерик быстрым шагом прошел мимо. Отец Хасинто поспешил следом:
– Откуда они знают, что катары Кастра называли вас Святым Злодеем? Это самая мрачная из всех загадок.
– Мы разгадаем ее, как и остальные. – Эймерик, очевидно, не хотел говорить на неприятную для него тему. Почувствовав это, отец Хасинто замолчал.
Наверху навстречу им попался отец Ламбер, который шел по коридору, читая вслух молитву Деве Марии. Увидев Эймерика и отца Хасинто, он закрыл маленький, очень богато украшенный оффиций [24].
– Отец Николас, не пора ли начинать допросы? Время идет, а мы топчемся на месте.
– Вы заблуждаетесь, отец Ламбер, – ответил Эймерик, – как заблуждается и отец Хасинто. Понимаю, что это моя вина – я был слишком краток. Где отец Симон?
– Молится в своей комнате.
– Пойдемте к нему. Я все вам объясню.
Поднявшись по винтовой лестнице на третий этаж, они немного запыхались от непривычной высоты ступеней. Отец Симон стоял на коленях на соломе, покрывавшей пол, согнувшись в земном поклоне. Было так холодно, что изо рта шел пар.
Монах прервал молитву с явным сожалением и недовольным выражением лица. Длинная белая борода и растрепавшиеся волосы вокруг бритого темени делали его похожим на дикаря.
– В этой комнате слишком светло, – пробурчал отец Симон. – И слишком много мебели. Садитесь на сундуки.
– Преподобные отцы, – заговорил Эймерик, когда все расселись по местам. – Я должен дать вам некоторые объяснения. Прошло уже два дня после ареста, а допрос все еще не начат. К тому же у отца Хасинто есть возражения против гадюк и ящериц в камерах.
– Ни одно наказание не является слишком мягким для тех, кто хулит Христа, – сурово изрек отец Симон, еще сильнее нахмурив белые мохнатые брови.
– С этим я согласен, но сначала следует установить их виновность, – возразил отец Хасинто. – И еще я против, чтобы пленников морили голодом, особенно после того как дали ножи, словно намекая на близость трапезы. Это издевательство.
Отец Ламбер тоже хотел высказаться, но Эймерик, подняв руку, его остановил.
– Отцы, всего несколько слов, и я объясню, почему так поступил.
Он обвел взглядом присутствующих, одного за другим, не в силах скрыть своего торжества, и уже предвкушая момент всеобщего удивления.
– Я действительно приказал запереть этих людей вместе со змеями, дать им ножи и только воду. Таким образом, не используя никаких пыток или допросов, я в полной мере продемонстрировал, что они принадлежат к секте катаров.
На пухлом лице отца Хасинто было написано изумление.
– Как это возможно?
– Кто-то из заключенных так испугался змей, что признался? – спросил отец Ламбер из Тулузы, удивленный не меньше отца Хасинто.
– Нет и еще раз нет, – ответил Эймерик с чувством превосходства. И развернул листок, который держал в отвороте рукава. – Отцы, позвольте прочитать вам положение consolamentum, церемонии, которая, как вы теперь знаете, является подтверждением катарской ереси. Мы обычно называем ее haereticatio[25].– Он еще раз оглядел всех слушателей, кашлянул и начал читать: – «Предаешься ли ты Богу и Евангелию? Тогда поклянись, что не будешь есть ни мяса, ни яиц, ни сыра, ни какой-либо другой пищи, которая не происходит из воды, как рыба, или из растений, как масло. Кроме того, не будешь лгать, ругать и убивать рептилий, не будешь предавать свое тело какой-либо похоти, никогда не пойдешь один, если можешь взять товарища, никогда не будешь спать без штанов и рубахи и не отречешься от веры даже под угрозой смерти в огне, воде или любой другой».
Закончив чтение на латыни, Эймерик поднял глаза, которые сияли гордостью.
– Теперь вы понимаете, отцы? Nec occidas quickquam ex reptilibus.[26] Катарам запрещено убивать рептилий. Именно поэтому я посадил к ним в камеру этих мерзких змей и дал ножи, поставив под угрозу безопасность тюремщиков. Любые заключенные, имея оружие, попытались бы убить гадюк, ведь они не знали, что у них нет яда. Любые, только не катары, которые обязаны уважать рептилий. Два дня и две ночи они лишь стонали и кричали, но ни разу не попытались защитить себя. Мы получили почти что коллективное признание.
Изумленное молчание, повисшее после этих слов, нарушил отец Симон.
– Вижу, что слава, которая ходит о вашей мудрости и проницательности, заслуженна, отец Николас, – сказал он, медленно кивая головой в знак одобрения. – Полностью заслуженна.
Остальные согласились с этими словами – отец Ламбер из Тулузы с восторгом, отец Хасинто – несколько более сдержанно.
– Не достаточно ли было просто дать им мясо, – спросил он, – и удостовериться, что они не будут его есть? Это ровно так же доказало бы их принадлежность к еретикам.
– Таким способом я пользовался раньше, но потом отказался от него, – Эймерик, похоже, ожидал подобного вопроса. – Многие убеждения – ложные, но не обязательно опасные – запрещают употребление мяса. Но запрет убивать рептилий есть только у катаров. Кроме того, змеи у многих вызывают отвращение и страх; увидев их в непосредственной близости, человек может начать действовать импульсивно. Чтобы обуздать подобные инстинкты, необходима укоренившаяся вера. – Для большего эффекта Эймерик сделал паузу, а затем добавил: – Еще я подумал о том, что далеко не каждый способен побороть отвращение и убить гадюку ножом. Поэтому велел принести в камеры ящериц – такую мерзкую тварь может раздавить даже ребенок. Но их тоже никто не тронул.
Оба монаха-утешителя и отец Хасинто смотрели на инквизитора с нескрываемым восхищением.
– Какая странная заповедь, – почесал безволосый подбородок отец Ламбер, – не убивать рептилий. Интересно, откуда она взялась?
– Из Деяний святых апостолов, – уверенно ответил Эймерик. – Помните, что говорит центурион Корнелий? Петр, мучающийся от голода, видит, как с неба спускается большое полотнище, а в нем – всякие животные, змеи и птицы. Однако он отказывается убивать и есть их, утверждая, что не хочет скверной или нечистой пищи. Примитивное богословие катаров довело эту идею до абсурда и породило нелепый запрет убивать рептилий.
– Какие ужасные, грубые богохульства! – отец Симон возвел глаза к небу.
– Таким образом, главное обвинение подтвердилось, – продолжил Эймерик. – Эти люди – действительно катары и достойны сожжения, если не отрекутся от своей веры. Однако наша работа только началась.
– Почему вы так говорите? – спросил отец Ламбер.
– Потому что сделанные нами выводы доказывают связь между распространением ереси и местными чудовищами. Я рассказывал вам, что по дороге в Шатийон встретил безволосого монстра, похожего на тощего, как скелет, ребенка. Это существо прыгнуло под копыта моей лошади, спасая змею, которую та чуть не растоптала. Очевидно, оно живет по тем же законам, что и наши пленники. А так как уродцев опекает сеньор Семурел, то он наверняка обо всем этом знает.
– Понятно, – сказал отец Симон. – Чудовища изобличили присутствие греха.
– Не обязательно, – возразил отец Хасинто. Манера отца Симона говорить явно раздражала кастильца. Не удержался он и на этот раз. – Вы же несомненно слышали о мужчинах-собаках на Андаманских островах, о которых писал Марко Поло…
– Я не трачу время на светское чтение, – сухо перебил его старик.
– Как я уже сказал, – вмешался Эймерик, чтобы не дать разгореться спору, – нам пора приступить к работе. Я немедленно прикажу убрать гадюк из камер осужденных – теперь мы вправе их так называть, – и накормить пленников. Сейчас Девятый час. После вечерни, если все согласны, мы допросим первого.
– Отье, я полагаю, – сказал отец Ламбер.
– Да, хотя вряд ли нам удастся что-то узнать. Отье, безусловно, Совершенный, поэтому не имеет права лгать. Вы увидите, насколько хитро предводители еретиков уклоняются от самых прямых вопросов. Но с кого-то надо начать.
Все согласились. Прежде чем приступить к подготовке допроса, Эймерик ненадолго ушел в свою комнату, пытаясь справиться с беспокойством и неприятными ощущениями, которые вдруг появились.