Это был карт-бланш на то, чтобы без помех заниматься делом всей своей жизни. Граф вскочил на ноги, поднял руку и крикнул: «Хайль Гитлер!» Выходя из кабинета в сопровождении унтер-офицера, он чувствовал себя на седьмом небе от счастья. И все же душу терзали сомнения. Трансформация евгеники из теории в практику в рамках программы очищения расы казалась трудной задачей – уж слишком мало было известно о механизмах дупликации и мутации в клетках человека.
Граф по-прежнему не нашел вещество, которое при правильном использовании позволило бы контролировать механизмы мутации и помогло бы запустить процесс регенерации арийской расы. Но зато теперь у него есть много времени для размышлений.
1. Сумасшедшие муравьи
Сержант Рик Да Коста выбрал довольно необычный способ скоротать время. Солнечным днем, сидя на доске, положенной на два бидона, на Шестой авениде, между Одиннадцатой и Двенадцатой калле он наблюдал за сумасшедшими муравьями, hormigas locas. Из-за огромного количества муравейников земля под ногами казалась пористой губкой. Крошечные насекомые, намного меньше муравьев, обычно встречающихся в Соединенных Штатах, беспорядочно сновали туда-сюда. Как сумасшедшие, потому и получили свое название. К тому же они жестоко кусали того, кто дотрагивался до них или имел неосторожность вовремя не стряхнуть их с одежды.
В Гвате стояла немыслимая жара. На несколько мгновений Да Коста оторвал взгляд от земли и посмотрел на вход в ресторан Peñalba – не самый роскошный, но не такой захудалый, как остальные в этом городе.
Если бы он мог, то с радостью присоединился бы к ребятам, которые, сидя в тени беседки, с нескрываемым удовольствием попивали пиво или кока-колу. Кое-кого из них он знал – например, Морта Лафферти, инструктора «Зеленых беретов», или Хосе Рамиреса Куадру, сурового, заносчивого унтер-офицера из роты «Кобра», с которым они вместе руководили первой операцией по «перемещению» индейцев; узнал Да Коста и нескольких рядовых, тоже из «Кобры». Но лишь неопределенно махнул рукой в ответ на их приглашение. Ему было приказано ждать здоровяка здесь, у ресторана, и следовать за ним, когда тот свернет в какой-нибудь пыльный переулок.
Да Коста снова принялся разглядывать насекомых, которые теперь занимались своим обычным делом. Сверху было видно, как между кучками песка – муравейниками – быстро перемещаются вертикально стоящие листочки. Их таскали муравьи; видимо, для них не составляло особого труда удерживать груз, весивший в несколько раз больше, чем они сами.
Когда сержант наклонился, чтобы получше их разглядеть, несколько капель пота со лба упали на землю между бежавшими муравьями. Те тут же побросали свои листья и беспорядочно засновали туда-сюда.
В этот момент здоровяк вышел из ресторана, кивнув кому-то за столиками под навесом. Он был одет в белый хлопковый костюм – такие обычно носят состоятельные американцы в жарких странах. Водрузил традиционную панаму на блестящий от пота череп, скользнул взглядом по лицу Да Косты и неторопливо зашагал прочь. Довольно заметное брюшко подрагивало при каждом его шаге.
Подождав несколько минут, Да Коста поднялся и направился вслед за ним. Движение на улицах было довольно оживленным, но прохожих попадалось мало. Слишком жарко. Торговцы авокадо с корзинами на головах, продавцы сладкой газировки, босоногие дети, нищие – вся эта галдящая убогая пестрая толпа, ежедневно собиравшаяся здесь, разбрелась по соседним улицам, где было больше тени.
Дойдя почти до конца проспекта, здоровяк свернул в немощеный переулок. Облезлые вычурные особняки в колониальном стиле сразу сменились хлипкими на вид лачугами из кусков листового железа, с дверными проемами, занавешенными разноцветным тряпьем, и кучами барахла во дворах. Растительность, которой не давали свободы на центральной улице города, здесь вела себя по-хозяйски, трава и лианы прорастали сквозь кучи хлама, заползали в валявшиеся трубы, обвивали чаны для белья и печки, сделанные из мусорных баков.
Возле домиков, которые годились только для сна – так темно было внутри, – большие индейские семьи собирались на обед, состоявший из риса и бобов. Старый черно-белый телевизор, привязанный проволокой к высокой палке в одном из дворов, показывал очередную серию бразильской мыльной оперы. Торговцы отлучились от прилавков, но держали их в поле зрения, принимаясь за еду со своим многочисленным потомством.
С белого костюма здоровяка и зеленого мундира Да Косты не сводила взгляд сотня непроницаемых черных глаз почти азиатского типа. Но ни того, ни другого это не беспокоило. Территорию за пределами пары приличных улиц Гвате (собственно они и были Гватемалой-Сити) держала под контролем прирученная полиция, и жители этих лачуг с получеловеческими лицами цвета меди не причинили бы незнакомцам вреда – по неписаным правилам, соблюдение которых гарантировало индейцам, по крайней мере, выживание, они ограничивали общение с чужаками до минимума.
Здоровяк припарковал свой живот у прилавка с изделиями ручной работы: здесь были выставлены корзинки, вырезанные из дерева крокодилы, четки и изображение Девы Марии. Да Коста подошел ближе, притворяясь, будто хочет что-то купить.
– Вам все объяснили? – тихо спросил здоровяк. С алабамским акцентом.
– Да, мистер Оунби.
– Она должна быть свежей. Свежей, это очень важно.
– А как я-то узнаю, свежая она или нет? – с недоумением осведомился Да Коста.
– Ну, по цвету и запаху, не видно, что ли? – раздраженным тоном ответил здоровяк. – Меня не раз хотели надуть, хватит уже.
– Я тут ни при чем, – в свою очередь запротестовал Да Коста. – Я лишь исполняю приказы. И все.
– Да понимаю я, понимаю, – здоровяк заторопился, увидев, что приближается хозяин прилавка, оторвавшись от риса с бобами, которые ел на пороге своей лачуги. К тому же мимо медленно проходил, прихрамывая и опираясь на палку, бородатый священник. – Идите. Через час встретимся здесь же, хорошо?
– Ладно, – сержант пошел прочь, а здоровяк начал торговаться с продавцом о цене распятия.
Дорога становилась все более неровной, а зелень все гуще. В воздухе, насыщенном запахами, роились насекомые.
Мокрый от пота Да Коста пробирался между лачугами до самой аллеи, заваленной мусором. Оттуда уже оставалось пройти всего ничего; среди кустов торчали однобокие шалаши, где можно было переночевать. Листья пальм, переплетаясь друг с другом, склонялись над самой дорогой. Из-за разросшихся папоротников и лиан, обвивавших стволы, сюда почти не проникал солнечный свет.
В этом полумраке он и увидел первых двух детей. Они прятались за кустами, боясь выйти на дорогу и попасться кому-нибудь на глаза. Несмотря на пышную листву, нетрудно было разглядеть ненормальные пропорции их тел, покрытых шишками и наростами. Дети робко посмотрели на Да Косту и нырнули в густые заросли. Мальчик постарше тащил второго, который заметно прихрамывал.
Сержант давно перестал испытывать к ним сострадание. Способность жалеть умерла в нем много лет назад, еще во времена событий в Парраштуте. Теперь он чувствовал внутри лишь бездонную пустоту, но она не угнетала его. Скорее, окутывала будто вата, непонятно, как и почему.
За созданиями вроде этих детей он наблюдал с любопытством и спокойным удивлением, как за сумасшедшими муравьями. Как за чем-то инородным, принадлежащим к другой расе и, возможно, к другому виду.
Пальмы, лианы и кофейные деревья сплетались в темный коридор; в конце него в лучах солнца белела известью ограда клиники. Теперь в воздухе чувствовался какой-то запах, очень резкий, как от потных проституток, с которыми Да Коста провел немало ночей.
Отсюда уже слышались детские голоса. Но не громкий веселый гомон, не утихавший в кварталах бедняков, а какие-то каркающие звуки – визг, жалобные стоны и сдавленные завывания.
– Привет, Рик, как дела? – по-испански спросил охранник у входа.
– Хорошо, – ответил Да Коста, пожимая потную руку.
С Роберто Мериносом он был хорошо знаком, и тот ему нравился. Они вместе сражались с «командиром Майком» в лучшие годы «Кобры», когда сержант был его полевым советником. Города Чахуль, Небай до сих пор зализывали раны после их экспедиции.[2] Но главное, что тот поход привел Да Косту в Сан-Франциско, город муниципалитета Нентон. Именно там 17 июля 1982 года он навсегда распрощался со своими этическими принципами. Сохрани он их, чувство вины давно свело бы его с ума.
М-да, тяжелые времена тогда были. И все же лучше, чем то дерьмо, которое происходит сейчас.
– Да ты толстеешь прямо на глазах! – не удержался сержант, бросив взгляд на жирные складки у бывшего боевого товарища.
Меринос инстинктивно постарался втянуть живот и выпятить грудь, но потом расслабился и расхохотался.
– Еще бы тут не поправиться. – Он с ленцой облокотился на ствол автомата Галиль. – Охранять мальчишек – разве эта работа для меня?
Роберто вяло кивнул в сторону двора, где дети медленно пытались собраться в круг. Получалось у них не очень. Некоторые ползли на коленях, потому что слишком слабые ноги не выдерживали их веса, или опирались на тех, кому повезло больше. Время от времени кто-то падал в пыль, а потом долго вставал, с трудом поднимая свое раздутое тело.
– Скучная жизнь, – посетовал Меринос. – Семь лет назад все было иначе.
– Да, – согласился Да Коста. – Другие времена.
– Думаю, ты пришел за тем же, за чем обычно.
– Да, и у меня маловато времени. Доктор на месте?
– Он, наверное, уже пообедал, – Меринос указал на второй этаж клиники. – Скорее всего, оперирует.
– Интересно, сколько операций он делает в день?
– Не знаю, но очень много. Спрос большой. Не только тебе, гринго, нужен такой товар.
– Понимаю, – ответил Да Коста. И уходя, бросил через плечо: – Еще увидимся.
Шагая через залитый солнцем двор, он разглядывал детишек с уродливыми телами, бродившими туда-сюда, понурив головы.