– Вот и вход в башню, – добавил инквизитор.
Несколькими сильными ударами он прорубил брешь в путанице ветвей. Открылась глубокая щель высотой примерно в две с половиной руки от плеча до пальцев, без дверей или ступеней. Словно рана в камне, при виде которой побежали мурашки.
– Нужны факелы, магистр, – голос отца Хасинто звучал неуверенно.
– Так как крыша обвалилась, внутри будет немного света. Я иду первым. Вы за мной, остальные пусть ждут снаружи.
Услышав, что ему не придется заходить в эту зловещую башню, аптекарь немного успокоился. Но правила вежливости обязывали предложить помощь, и он слабо возразил:
– Отец, там может быть опасно. Позвольте нам сопровождать вас.
– Не нужно. В башне, по-видимому, никого нет, – ответил Эймерик и повернулся к отцу Хасинто: – Идем?
– Идем.
1984 – Шестое кольцо
Лекционный зал корпорации Cetus в Эмеривилле постепенно заполняли участники традиционного ежегодного научного собрания. Гомер Лумис сразу заметил доктора Гэри Даллиса. Тот разговаривал с Джошуа Ледербергом, ректором Университета Рокфеллера. Оба рассматривали плакат со стилизованными изображениями ДНК, где вверху было написано ПЦР.
Лумис подождал, пока ректор уйдет, и подошел к Даллису:
– Доктор, позволите? Меня зовут Гомер Лумис из RACHE.
– RACHE, вы сказали? – энергичный, приятной наружности Даллис дружелюбно пожал ему руку.
– Да. Химическая компания, главный офис которой находится в Санта-Фе. Мы слышали о вашем открытии полимеразной цепной реакции.
– Приятно видеть ваш интерес. Похоже, – Даллис указал на присутствующих в зале, – кроме профессора Ледерберга мой плакат никого не заинтересовал. Признаюсь, я несколько разочарован.
– Не могли бы вы объяснить мне свое открытие как-нибудь попроще? Кое-что я уже знаю, но хотел бы иметь более полное представление.
– С радостью, мистер Лумис. Вы слышали о ДНК-полимеразе?
– Если я не ошибаюсь, это фермент.
– Именно так. Фермент, который дублирует ДНК. Полимераза связывается с отрезком цепочки нуклеотидов и удлиняет ее, добавляя следующие по принципу комплементарности с основной цепочкой ДНК. Зная, какие нуклеотиды полимераза добавила, мы поймем, какая последовательность нуклеотидов была у исходной цепи.
– То есть можно сказать, что одна нить – как бы «шаблон» другой? – сказал Лумис.
– Да, точно, – казалось, Даллиса порадовала догадливость собеседника. – Процесс остановится, когда вторая цепь ДНК сравняется по длине с первой.
– Но в вашей цепной реакции, если судить по ее названию, процесс не останавливается.
– Именно. Посмотрите на плакат. Я нагреваю две нити ДНК, чтобы они разделились; так на каждой остается небольшой кусочек другой. Потом охлаждаю их, и полимераза добавляет нуклеотиды к оставшимся кусочкам, восстанавливая их до исходного состояния. Таким образом у меня появляются две пары нитей, идентичные исходным. Повторяю процесс для каждой пары – получаю восемь нитей, абсолютно таких же. Еще раз – шестнадцать нитей. Еще раз – тридцать две. И так далее. Какое там клонирование!
Лумис разглядывал схему на плакате:
– Но таким образом…
– Таким образом я могу получить сто миллиардов копий молекулы ДНК за день, – подытожил Даллис с весьма самодовольным видом.
– И этими невероятными свойствами обладает только ДНК-полимераза?
– Ну, нет. Так можно сказать обо всех аналогичных полимеразе ферментах, которые активны при температуре до 60 градусов.
– А что, если ДНК претерпела мутацию?
– Что вы имеете в виду под мутацией? – вопрос застал Даллиса врасплох.
– Я имею в виду, что мутаген сделал последовательность нуклеотидов ДНК нечитаемой.
– Понимаю, – Даллис наморщил лоб. – Да, тогда будет дублироваться цепочка с измененной последовательностью. Обманутые нуклеотиды достроят ее в соответствии с перестановкой.
– Даже если мутаген – это тоже фермент?
– Тогда последовательность нуклеотидов будет нарушена на каждом этапе. Как я уже сказал вам, в моей реакции миллиарды шагов. Теперь надо найти возможность контролировать ее и предопределять последующие конфигурации, учитывая огромное их количество. Должна быть какая-то закономерность, которая позволит предсказать дальнейшие изменения. – Даллис оборвал объяснение и посмотрел на собеседника. – Но что собирается сделать RACHE? Создать новое человечество?
Лумис бросил на него мечтательный взгляд и ничего не ответил. Потом крайне неучтиво отвернулся и, даже не попрощавшись, исчез в толпе.
Даллис смотрел на нового знакомого недоуменным взглядом.
– Нужно попросить Джорджа Макгрегора собрать информацию об этом Лумисе, – пробормотал он себе под нос. – И о RACHE.
11. Приговор
Стена оказалась толстой – не меньше длины руки от плеча до кончиков пальцев. Стоило Эймерику и отцу Хасинто зайти внутрь, как в нос ударила отвратительная вонь, к которой примешивался запах серы и уксуса. Едва не поддавшись соблазну тут же уйти, доминиканцы собрали волю в кулак и, придерживая рясы, заставили себя сделать несколько шагов вперед.
Внутри башни ничего не было – только голые стены, тускло освещенные солнечным светом, проникавшим сквозь дырявую крышу. На них виднелась плесень и проделанные на разной высоте небольшие углубления. Сильный ветер закручивался вихрями, бил в стены и, попадая в углубления, приглушенно стонал. Монахи осматривались вокруг; страх боролся с любопытством.
Отец Хасинто, намереваясь получше разглядеть противоположную сторону зала, сделал шаг вперед. Наступил на что-то, поскользнулся и вскрикнул:
– Боже мой!
Под ногами копошились полчища тараканов. Эймерик опустил глаза и тоже не удержался от восклицания. Схватил отца Хасинто за плечи, рывком дернул его назад, наклонился к уху:
– Цистерна! – инквизитор старался перекричать вой ветра.
У отца Хасинто даже ноги подкосились. Оказалось, доминиканцы стояли на узком каменном выступе, опоясывающем стену. А в середине, от края до края, чернела маслянистая поверхность воды, на которой почему-то не было ряби от ветра. Как блестящий черный ковер, с редкими желтоватыми пятнами.
– Смотрите! – отец Хасинто показал рукой в сторону. – Это что?
По-прежнему встревоженный, Эймерик медленно повернул голову. Потом пожал плечами:
– Крысы. Что же еще?
Действительно, по дальнему краю цистерны бегали здоровенные крысы и время от времени шлепались в черную воду. Эймерик наклонился и, стараясь не касаться копошившихся на полу тараканов, которые вызывали у него омерзение, подобрал обломок камня и бросил в воду. Слабо булькнув, тот скрылся в глубине. Белесые обломки разошлись в разные стороны, а на поверхность всплыло несколько деревяшек.
– Я думал вода, а она густая, как слизь, – прокричал инквизитор. – Поэтому и ряби нет.
– Наверное, тут очень глубоко.
Они постояли еще несколько секунд, разглядывая внутренность башни. Ветер так яростно трепал рясы, словно хотел сорвать их. Наконец Эймерик крикнул на ухо отцу Хасинто:
– Идемте отсюда, а то задохнемся от этой вони. Мы здесь все посмотрели.
На свежем воздухе монахи вздохнули с облегчением – как будто гора с плеч свалилась. Немного приободрились и ополченцы.
– Что вы нашли? – полюбопытствовал аптекарь.
– Ничего, – ответил Эймерик, возвращая меч мастеру Филиппу. – Внутри башни цистерна с черной, вонючей водой. Уничтожить ее будет сложнее, чем я думал. Оставим это на потом.
– Теперь мы едем в Беллекомб?
– Да, в Беллекомб. Может, там найдем ключ к разгадке.
Всадники снова углубились в чащу, уже не испытывая такого сильного страха, как на пути к башне. На тропинке, которая, извиваясь, поднималась по хребту к деревне, Эймерик подъехал к аптекарю.
– А что произойдет, если порошок безвременника насыпать в воду?
– Не знаю. Но вода точно станет ядовитой.
– Да уж, ту воду из цистерны пить точно никто не будет, – пожал плечами Эймерик.
– Тем более что в ней должно плавать много костей – и человеческих тоже, – подтвердил аптекарь.
Тем временем ели сменились великолепными каштанами с толстыми стволами и могучими корявыми корнями, тут и там торчащими из земли в зарослях густого подлеска. В окружении этих величественных деревьев, цветущих папоротников, кустов дрока и черники и стояла деревушка. Но очарование местности не могло заглушить в душе инквизитора тревогу, которая становилась сильнее с каждым шагом. Лес словно скрывал что-то болезненно-ненормальное, извращенное до предела. От каждого шороха в ветвях, от каждого постороннего движения Эймерик вздрагивал, рискуя напугать и без того нервничающую лошадь.
Деревушка представляла собой два ряда крепких бревенчатых домиков на каменном фундаменте. Крыши были покрыты каменной черепицей.
На тропинке, ведущей к деревне, валялось много камней, но не было никакого мусора, говорящего о близости человеческого жилья. Возле домов – ни лавочек, ни домашних животных, только в конце центральной дороги, прямо на улице, стояли несколько длинных столов со скамейками, как будто жители обедали и ужинали вместе. На столах – ни еды, ни посуды. Деревня словно вымерла, нигде ни одной живой души.
Четырнадцать всадников доскакали до последнего дома в абсолютной тишине. Эймерик сошел с лошади и обеспокоенно огляделся по сторонам.
– Держите мечи наготове. Я осмотрю дома.
– Я пойду с вами, – сказал мастер Филипп.
– Нет. Если это ловушка, мы не должны оказаться в ней вдвоем.
Чувствуя, как бешено колотится сердце, инквизитор направился к ближайшему дому. Вместо двери на балке висел просто кусок холста. Эймерик резко сорвал его, зашел внутрь. И вскрикнул.
На вошедшего смотрели шесть огромных желтых глаз. Инквизитор инстинктивно отшатнулся, а ноги сами вынесли его на улицу. Навстречу вопросительным взглядам встревоженных людей. Стараясь скрыть свой испуг, он жестом дал понять, что ничего не случилось. Сделал глубокий вдох, положил руку на распятие, которое носил на шее, и вернулся обратно.