На этот раз обитатели дома уже не показались такими страшными. Глаза принадлежали трем лысым долговязым существам, сидевшим за очень грубо сколоченным столом. Они явно были мертвы, а по блестящим черепам и слишком длинным рукам и ногам ползали мухи.
Почти успокоившись, инквизитор подошел поближе, чтобы рассмотреть тела. Увидел жилки и сухожилия, пушок на месте бровей, нечетко очерченные природой линии носа и ушей. В горло каждого трупа была глубоко засунута тряпка.
Эймерик бросил взгляд на открытое Евангелие, лежавшее на столе, и вышел на улицу. Страх сменился ледяным презрением к самому себе за проявленную слабость.
– Осмотрите другие дома, – приказал он ополченцам. – Думаю, все жители мертвы. Но будьте осторожны.
Вооруженные люди разошлись по деревне, распахивая двери или вышибая те, которые были закрыты. Из каждого дома доносились восклицания – кто удивлялся, кто ужасался. Наконец все вернулись к Эймерику, ожидавшему их вместе с отцом Хасинто, Филиппом и аптекарем.
– Да, отец, все действительно мертвы, – доложил один из добровольцев, задыхаясь от волнения. – И у всех уродцев тряпка в горле.
– Эндура? – спросил Эймерик, многозначительно глядя на отца Хасинто.
– Видимо, да, – кивнул тот. – Ужасно.
– Эндура? – спросил аптекарь. – Что это значит?
– Это одна из самых варварских традиций катаров, – нехотя ответил инквизитор, помрачнев как туча. – В конце жизни или желая умереть, они едят пищу с кусками стекла или засовывают себе в горло тряпку, чтобы задохнуться. Так катары надеются избежать мук ада.
– Здесь что-то не так, – пробормотал отец Хасинто. – Если это лемуры, о которых нам говорили пленники, то с чего бы им волноваться о страданиях на том свете? Они же просто бездушные тела.
– Откуда мы знаем, – Эймерик махнул рукой. – Может, просто решили умереть, и сделали это так, как принято в их секте. Похоже, больше суток прошло.
– Именно так, – подтвердил аптекарь. – Вероятно, они покончили жизнь самоубийством, когда увидели, как горят дома еретиков в Шатийоне.
– Может быть, – согласился инквизитор, вытирая тыльной стороной ладони несуществующий пот со лба. Потом обратился к бледным и взволнованным ополченцам: – Я поручаю вам неприятное, но необходимое дело. Вытащите тела из домов на дорогу. И принесите сюда всю солому, которую сможете найти.
Нехотя, но не возражая, люди во главе с мастером Филиппом приступили к работе. Сейчас в их глазах инквизитор был единственной опорой в бездне зла и ужаса. И обладал властью несоизмеримо большей, чем власть любого судьи и феодала, будь то Шаллан и граф Савойский.
Через четверть часа Эймерик рассматривал десятки тел, выложенных в ряд. Лицо его выражало отвращение и тревогу. В основном это были юноши с очень длинными руками и ногами, на которых, несмотря на худобу, виднелись мышцы, говорившие о большой физической силе. Однако не обошлось и без исключений.
– Вот человек-осел, – пробормотал инквизитор, останавливаясь перед одним из самых нелепо выглядящих трупов. – Как в природе возможна такая мерзость?
– Там, в конце, лежит еще более отвратительный уродец, – сказал отец Хасинто. – Тело свиньи, но морда почти человеческая. А у некоторых вообще мышиные глаза и уши. Один ополченец видел в кустах крыс с руками, как у людей.
– Но вот же обычные мужчина и женщина. Они тоже лемуры?
Отец Хасинто склонился над телами. На его лице, похудевшем от переживаний, появилось недоумение.
– Боюсь ошибиться, магистр, но они кажутся мне знакомыми. По-моему, эти люди были жертвами солдат Райнхардта. А теперь от ран не осталось и следов.
– Довольно, хватит! – воскликнул Эймерик так, что все вздрогнули. – Хватит ужасов! Принесите солому и сожгите это скопище чудовищ! Господи, прошу Тебя, дай мне силы, помоги очистить долину от поселившихся тут демонов!
Ополченцы взялись за дело с какой-то звериной радостью, словно надеялись навсегда покончить со страхами, мучившими их в последнее время. Они быстро набросали огромную кучу смолистых дров, охапки соломы, а сверху навалили тела. Когда после многочисленных попыток удалось разжечь костер, первые языки пламени были встречены ликующими возгласами.
– Больше никаких податей на содержание приемышей Семурела! – злорадно выкрикнул аптекарь.
– Как же вы мне надоели! – яростно обрушился на него Эймерик, больше не в силах сдерживаться. – Вам плевать на ересь, вас волнуют только собственные интересы! Как христианин, вы ничуть не лучше этих чудовищ. Будьте осторожны, а то мы и для вас отыщем костер!
Аптекарь замолчал, радуясь, что еще легко отделался.
Взбешенный Эймерик вскочил на коня, растревоженного видом пламени.
– Сожгите всю деревню! – крикнул он ополченцам. – Пусть от этих ужасов и следа не останется.
Когда между Третьим и Шестым часом всадники отправились в обратный пусть к замку Уссель, зарево за их спинами было таким огромным, словно полыхала вся каштановая роща. Пурпурные отблески этого грозного, торжественного, ненастоящего заката, будто бы завершавшего день, отражались от далеких ледников.
При виде башни, которая возвышалась в стороне, у Эймерика, охваченного противоречивыми чувствами, в горле встал ком; казалось, она хочет схватить его и высосать душу. Инквизитор не мог избавиться от этого ощущения, пока его не отвлекли крики всадников, заметивших у дороги трех лемуров с перерезанным горлом.
– Наверняка это те, которых мы встретили в лесу, – сказал отец Хасинто. – Они увидели пожар в Беллекомбе и совершили самоубийство.
– Не имеет значения, – угрюмо ответил Эймерик, не повернув головы. – Вперед.
Когда отряд снова проезжал через деревушку прокаженных, из домов вышли убогие жители в лохмотьях; у кого-то на голову был накинут капюшон. Они не прятались, поняв, что карающий меч предназначался не для них. А просто молча провожали всадников глазами, в которых читались робость, страх, а может, даже и упрек. Удостоивший их мимолетным взглядом Эймерик видел лишь культи, разъеденные проказой лица, растрепанные волосы да беззубые рты. Аптекарь, помня о недавнем уроке, не произнес ни слова.
Наконец вдали показался массивный силуэт замка на скале. Погруженный в мрачные размышления инквизитор не заметил блеска стали между стволами лиственниц, как и другие всадники, то и дело оглядывавшиеся, чтобы посмотреть на пожар.
Первым, кто заподозрил неладное, был аптекарь.
– Кажется, в Усселе люди, – пробормотал он. А потом вполголоса вскрикнул: – Смотрите! Знамена Шалланов!
– Что вы говорите? – Эймерик резко поднял голову.
Но ответа не требовалось. Теперь, за последним поворотом тропы, ясно виднелся лес знамен с разными гербами, среди которых ярче всех блестело серебро на черно-красном поле.
– Значит, Семурел решил нам отомстить, – голос инквизитора задрожал от гнева.
– Что будем делать, магистр? – с тревогой спросил отец Хасинто.
– Едем вперед. – Эймерик, расправив плечи, не сводил взгляд со знамен. – Мы – посланники папы. Нам никто не может помешать.
Однако ополченцы придерживались другого мнения. Некоторые сразу развернули лошадей и галопом поскакали назад. Потом и остальные, с сомнением посмотрев на инквизитора, отправились следом.
– А вы? – Эймерик сурово посмотрел на апте-каря.
– Я останусь с вами, – ответил тот с испуганным лицом. – Моя лавка и все имущество находятся в Шатийоне. Куда мне бежать?
– А я, пожалуй, предпочел бы уехать, – заявил инквизитору мастер Филипп.
Несколько мгновений Эймерик раздумывал над его словами, исподлобья глядя на палача, а потом устало сказал:
– Понимаю. Желаю вам удачи.
– Вам тоже, отец, – Филипп натянул поводья и скрылся в зарослях.
– А теперь вперед.
Возле замка взгляду инквизитора предстало невиданное количество вооруженных людей, как пеших, так и конных. Вряд ли один Семурел смог бы собрать такую армию, пестревшую самыми разными гербами и знаменами. Однако, пройдя вдоль живой изгороди копий и доспехов, Эймерик удивился еще больше.
Прямо под сводом парадного входа, в начале ведущей к нему каменной плиты, был возведен помост с балдахином, где среди незнакомых инквизитору гербов красовался герб Шалланов. На некоем подобии трона восседал Эбайл де Шаллан, как всегда чрезмерно оживленный и энергичный. Место слева от него, на сундуке-скамье, занимал дородный мужчина, похожий на Эбайла, – вероятно, его брат, Франсуа.
Но не присутствие сеньоров заставило бешено забиться сердце инквизитора. А вид того, кто сидел справа от Шалланов. По широкополой шляпе, украшенному драгоценными камнями распятию, рясе и пурпурному плащу инквизитор сразу узнал епископа Аосты. Тот мило беседовал с сеньором де Берхавелем, который, казалось, чувствовал себя в его компании вполне естественно и непринужденно.
Эймерик не расслышал, что пробормотал отец Хасинто, и, собрав волю в кулак, направил лошадь к навесу, где теперь все молча смотрели на него. Строй солдат сомкнулся за спиной всадников, но инквизитор успел заметить отца Ламбера, отца Симона и двух помощников палача. Их глаза были полны отчаяния, а изо рта текла кровь. Перед возвышением, на сундуках-скамьях, поставленных в ряд, сидело не меньше дюжины богато одетых дворян. Среди них простым черным платьем выделялся сеньор Семурел.
Эймерик подъехал к помосту. За ним последовал отец Хасинто, а испуганный аптекарь остался позади.
Некоторое время все молчали. Инквизитор попытался расслабить мышцы рук и ног, чтобы унять дрожь. Хотя в душе боролись гордость, ярость, страх перед унижением, Эймерик понимал, что разум и истинная сила – за ним.
Он решил, что получит ценное преимущество, если заговорит первым.
– Приветствую сеньоров Шалланов и монсеньора, встретить которых не ожидал. Однако здесь же я вижу также еретика и покровителя еретиков, который должен держать ответ перед Святой инквизицией.
После этих слов Эймерик почувствовал облегчение. Голос звучал громко и уверенно, а дрожь прекратилась.