Ответил инквизитору Эбайл, таким бесстрастным тоном, словно все, что здесь происходило, было чистой формальностью.
– Отец Николас, перед вами выездной суд сеньоров долины. Кроме нас с братом, в него входят мои паресы – сеньоры Бард, Арно, Куарт, Нус, Сен-Мартен и сеньор Семурел, кастелян замка Уссель. Также по нашему приглашению здесь присутствует епископ Аосты Эймерик де Куарт.
Инквизитора мало интересовала личность епископа, и он даже не знал, какое у него имя. В глазах Эймерика зажглось любопытство. Прелат, постарше лет на десять, был чем-то похож на инквизитора, вот только лицо его скрывала маска добродушия и доброжелательности, а морщин было больше. Он смотрел на Эбайла, будто ждал, что тот скажет речь.
Чтобы дать себе время на размышления, Эймерик неторопливо сошел с лошади, отец Хасинто с аптекарем сделали то же самое.
– Я благодарю всех сеньоров за визит, – наконец произнес инквизитор насколько мог сухим, но не оскорбительным тоном. – Но вынужден повторить, что вижу среди вас недостойного человека, на котором лежит тяжкая вина ереси. Я имею в виду сеньора Семурела.
Один из паресов, представленный Эбайлом как сеньор Бард, вдруг заявил возмущенным голосом, соответствующим мрачному выражению его лица.
– Мы говорим не о Семуреле. Здесь судят вас.
– Меня? – Эймерик разразился наигранным смехом. – Позвольте заметить, сеньор, что я инквизитор, назначенный Его Святейшеством Урбаном V лично. Никто кроме понтифика не может предать меня суду. Даже находящийся здесь епископ.
Эбайл хотел было что-то гневно возразить, но властный жест брата Франсуа остановил его.
– Мы еще обсудим ваши полномочия, отец Николас, – сказал тот низким, спокойным голосом. – Сейчас вы обвиняетесь в организации восстания во владении Шатийон в сговоре с другими доминиканцами и примкнувшими к вам плебеями; в подстрекательстве жителей деревни к свержению сеньора Семурела и установлению самовыбранной коммуны; в поджоге домов и убийствах. Мы лично убедились, какой ущерб причинен вами всего за неделю, а ведь здесь вас встретили со всевозможным уважением.
Эймерик не ожидал, что дело примет такой оборот. Необходимо было вернуться к главному:
– А известно ли вам, сеньор, что в этой долине живет катарская община, совершающая сатанистские обряды среди бела дня, ни от кого ни скрываясь? Что катары обитают здесь уже не одно десятилетие, время от времени перерождаясь? Что, когда они достигают Совершенства, дух покидает тела, но те продолжают существовать – катары называют их лемурами? Вам известно, что эти горы населены ужасными чудовищами – полулюдьми, полуживотными?
Эймерик вдруг замолчал. При первых же его словах паресы начали хихикать, а потом откровенно захохотали. Смех заразил сидевших на возвышении Шалланов и епископа, который изящным жестом прикрыл рукой рот. Улыбнулся даже сеньор де Берхавель. В конце концов засмеялись все собравшиеся, в том числе и солдаты.
– Перестаньте! – воскликнул красный от возмущения отец Хасинто, выходя вперед. – Этот человек говорит правду!
– Хватит! – Эбайл остановился и вытер слезы. Поднялся, лицо помрачнело, взгляд, пронзающий Эймерика, стал ледяным. – Зачем вы рассказываете нам легенды обо всех орках и мантейонах, в которых верят местные жители? Это что, ваши оправдания? Отвечайте, вы действительно подстрекали население Шатийона к восстанию?
Гнев в душе Эймерика сменился чувством беспомощности. Однако он нашел в себе силы повторить:
– Люди протестовали против податей, которые заставлял платить Семурел, чтобы содержать чудовищ-еретиков Беллекомба.
Молчавший до этого кастелян с усмешкой повернулся к Эбайлу.
– Он называет «чудовищами-еретиками» прокаженных и калек Беллекомба! Я кормлю их с вашего разрешения.
– Это прекрасный пример христианской благотворительности! – учтиво заметил епископ.
– Нет! – Эймерик чувствовал себя загнанным в угол. Психологическое давление толпы всегда вызывало у него раздражение и враждебность. – Я говорю о чудовищах, а не о прокаженных! О монстрах-полукровках! О еретиках, катарах, альбигойцах!
– Альбигойская ересь, – снисходительно улыбнулся епископ де Куарт, – вымерла более века назад, и здесь она никогда не процветала.
– А где эти чудовища? – спросил Франсуа де Шаллан. – Покажете их нам?
– Нет, – тяжело дыша, покачал головой Эймерик и хрипло добавил: – Я их сжег.
– Что я говорил? – торжествующе воскликнул Семурел.
Вне себя от раздражения, отец Хасинто побежал к возвышению, огибая сундуки-скамьи, на которых сидели паресы.
– Я видел этих чудовищ собственными глазами! Каждый житель Шатийона знает об их существовании!
Двое солдат оттолкнули его в сторону.
– Неправда, – робко сказал аптекарь. Потом, поувереннее, добавил: – Я родился в Шатийоне и никогда не слышал ни о чудовищах, ни о еретиках.
– Этот трус был зачинщиком восстания! – воскликнул Эймерик, резко повернувшись к аптекарю и бросив на него свирепый взгляд. – А теперь делает вид, что он тут ни при чем, – стараясь сдержать эмоции, инквизитор обратился к Эбайлу. – Правдивость моих слов может подтвердить сеньор де Берхавель, который служит при суде Каркасона; я вижу его рядом с монсеньором.
– Не вздумайте приписывать мне свои заблуждения! – запротестовал нотариус, выглядевший изумленным. – Я ничего о ваших выдумках не знаю и слышать о них не хочу! – Всем видом выражая крайнее возмущение, сеньор де Берхавель спустился с помоста, отошел и скрылся в толпе.
Эймерик, потерявший дар речи, проводил его взглядом. Потом снова посмотрел на Эбайла.
– Подлый предатель! – сглотнув, с трудом выдавил инквизитор. – Не слушайте его! Лучше спросите двух монахов, преподобных отцов Ламбера из Тулузы и Симона из Парижа.
– Слишком поздно, отец Николас.
– Слишком поздно?
– Ваших сообщников, – снова вмешался с ехидным выражением на грубом лице сеньор Бард, – курия осудила еще до вашего приезда, как и двух мальчишек, которых вы взяли с собой. Многие признали в них зачинщиков бунта. Мы решили пощадить этих людей и не лишили жизни, но подрезали языки, чтобы им больше неповадно было подстрекать к непослушанию христианские души. Солдаты сеньора Семурела уже исполнили приговор.
Эймерик посмотрел на несчастных. Видеть их страдания и отчаяние в глазах было невыносимо. Он отвел взгляд, сгорбился и, почувствовав слабость, схватился рукой за грудь.
– Что вы теперь скажете? – спросил Эбайл де Шаллан.
– Пленные катары прекрасно знают – я говорю правду, – ответил инквизитор, которому ненавистный голос вернул немного сил.
– Мы тщательно обыскали замок, – негромко возразил Семурел. – И не нашли никаких следов заключенных.
Эймерик понял, что совершил ошибку. Он вступил в спор и стал защищаться, тем самым косвенно признав законность суда. Значит, Семурелу все-таки удалось заставить его поучаствовать в дерзкой комедии, которую он разыграл.
Нужно срочно менять тактику.
– Повторяю, – гордо сказал Эймерик, – что я инквизитор, назначенный понтификом. Суд не имеет права судить ни меня, ни моих товарищей. Прошу проверить мои полномочия.
Эбайл снова уселся на импровизированный трон. Протянул правую руку брату Франсуа, куда тот незамедлительно вложил свиток.
– У меня есть письмо Папы Римского, которое вы, обманув мое доверие, вручили мне неделю назад. Прочитаю начало, – он развернул бумагу. – «Урбан, епископ и слуга слуг Божиих, приветствует и дает апостольское благословение отцу Эймерику, поручая ему провести инквизицию над еретиками в землях благородного сеньора Шаллана», – Эбайл свернул свиток. – Избавлю вас от чтения остального. Очевидно, Папа Урбан V хотел предоставить полномочия инквизитора присутствующему здесь епископу Аосты, Эймерику де Куарту, и вовсе не собирался присылать к нам человека, не знакомого с обычаями этих земель. Вы воспользовались похожими именами и присвоили себе чужие права.
Эймерик и отец Хасинто были поражены подобной наглостью. Даже не нашли слов для возражений. Выходит, они попали не просто в сети Семурела, а в ловушку заговора местных сеньоров, которые решили от них избавиться, заручившись согласием епископа.
Чувствуя, что проигрывает, Эймерик пустил в ход последнюю оставшуюся у него карту, не возлагая на нее никаких надежд.
– Я послал просьбу о помощи понтифику. Ваше посягательство на нашу безопасность вызовет его гнев.
– Пару дней назад, – епископ немного подался в сторону Эбайла, – ко мне заявился молодой человек, некий Бернье, видимо слабоумный, с просьбой дать ему лошадь взамен своей, уставшей. Сказал, что ему нужно в Авиньон. Я доверил беднягу августинцам – уж если слабость ума не исцелить, там он хотя бы не причинит никому вреда. У этого мошенника при себе было письмо, полное клеветы и нелепых выдумок.
– Вы хотите ли добавить что-нибудь еще? – спросил Эбайл де Шаллан, не сводя с Эймерика ледяного взгляда.
– Вы всего лишь вассал, – рассвирепел инквизитор. – Требую, чтобы меня судил граф Амадей Савойский, ваш доминус.
– Амадей сейчас в Аосте, – весело улыбнулся Эбайл. – Он приехал, чтобы обсудить со мной крестовый поход против сербов и турок. Мы договорились, что я предоставлю в распоряжение графа своих людей, которые составят добрую треть его войска. В знак благодарности Зеленый граф передал нам, Шалланам, «право меча» и право единолично осуществлять судебные функции на наших землях.
Круг замкнулся. Савойский и Шаллан пришли к согласию, а значит, первый перестал интересоваться еретиками Шатийона, а второй получил свободу действий. Возможно, даже Урбан потерял интерес к этому делу, ведь теперь участие Амадея в крестовом походе было обеспечено. Осталось только устранить инквизитора, который всем мешал, – и это превратилось в политическую необходимость.
Поняв, что выхода нет, Эймерик потерял всякое желание бороться дальше и даже не запротестовал, когда отец Хасинто ласково обнял его за плечи. А Эбайл тем временем сообщил о решении собрания паресов предоставить сеньору Семурелу право выбрать, в какой форме будет исполнен смертный приговор.