ешил избавиться от материального тела, утопившись в водах Монсегюра. С согласия общины он назначил себе преемника.
– По всей видимости, тебя.
– Да. Как самую старшую. Эсклармонде было всего пятнадцать. А ее сестре Филипе, католичке, которая успела сбежать до расправы над нами, а позже присоединилась к нашей общине, на год больше.
– Мне нет дела до всяких мелочей, старуха. Рассказывай дальше.
– Церемония получилась необычной. В пещерах завывал ветер. Когда епископ бросился в воду, она начала вскипать. Но никто из нас не подумал, что в последнее время Марти, как и все мы, ел очень много травы здоровья. Вода успокоилась, тело епископа всплыло и потащилось по камням. Он похудел, облысел, однако оказался жив.
– Жив, но без души, – добавил Эймерик, делая вид, что ему стало нехорошо. В действительности уже некоторое время он придумывал, как освободиться.
– Да, без души, – старуха смотрела на отблески пламени, – глаза были пустыми, и он почти ничего не соображал. Разучился говорить. Мы поняли, что дух его наконец свободен, и вознесли хвалу Господу. Каждый раз мы благодарили Бога, когда кто-то из нас достигал Совершенства, а душа отделялась от тела.
– Но ты цела и невредима, значит, еще не стала Совершенной.
– Как епископ, – нахмурилась старуха, – я поклялась сделать все для того, чтобы наши верующие жили спокойно, и лишь потом стремиться к духовному освобождению. Но разве можно найти безопасное место, если весь юг Франции в руках инквизиции? Приходилось все время кочевать. К счастью, у нас были друзья – не катары, а те, у кого пережитое нами вызывало сострадание. Им мы и доверили заботиться об источниках и телах наших Совершенных, которых назвали лемурами.
– Почему именно лемурами? – спросил Эймерик.
– Но ведь эти тела и есть тени, оставшиеся от людей. Уничтожать их мы не можем – наша вера запрещает любые убийства. Приходится поручать заботу о них людям, о которых я говорила, – хранителям вод Вифезды. Любой из катаров может узнать их по имени – анаграмме слова лемуры, – которое они передают из поколения в поколение.
– Семурел, – пробормотал Эймерик.
– Да, Семурел. Мы пришли к нему спустя много лет, пережив немало страданий. Время от времени кого-нибудь из нас хватали и отправляли на костер. Иногда благодаря траве здоровья его удавалось спасти. Как Пьера Отье, сумевшего возродить нашу общину. Однако многие погибли. Разве ты можешь представить, что значит прожить сто двадцать лет, каждую ночь мучаясь кошмарами, в которых сгораешь заживо?
Эймерик собрался возразить, но старуха продолжала.
– Именно ты устроил одну из самых жестоких расправ – в Кастре. Тогда мы решили покинуть Францию и перебрались в Савойю, где много лет назад наши люди обнаружили источник Вифезды, про который потом забыли. Все оставшиеся в живых в очередной раз отправились в путь и перебрались через Альпы. В Шатийоне нас взял под свою защиту Семурел, сын Семурела, хранителя источника. Это был единственный знатный человек из хранителей, благодаря чему несколько лет подряд мы жили спокойно.
– Пока не приехал я, – ухмыльнулся Эймерик.
Старуха посмотрела на него серьезно, но без обиды.
– Трудности возникали и до этого. Долгие годы местные сбрасывали в цистерну Беллекомба трупы животных, больных язвой, чтобы не началась эпидемия. Когда Совершенные проходили обряд отделения души от тела и возрождались, некоторые становились полулюдьми-полуживотными. Первым был человек-осел, потом остальные. Я видела одного с телом крысы и человеческими руками – наверное, в цистерне утонула крыса, их там полчища.
– Это лишь доказывает, что воскрешение – дело рук дьявола, а не Бога.
– Почему? Если душа освобождена, неважно, каким стало тело, – старуха отошла в сторону. – Я все рассказала. Теперь ты догадался, что за участь тебя ждет.
Разговор закончился внезапно, а Эймерик все еще не придумал план побега.
– Что же? Костер? – с некоторым недоумением спросил он.
– Нет. Палач бросит тебя в цистерну в башне.
При воспоминании о зловонном колодце Эймерика охватила дрожь.
– Значит, меня утопят? – его голос охрип.
– Нет, ты не умрешь, – лицо старухи было совершенно каменным. – Мы не убиваем. Ты выйдешь из воды живым – может быть, почти бессмертным.
– Моя душа отделится от тела?
– Твоя душа уже отделена от тела. Quod divisum est divideri not potest.
В сердце Эймерика зажегся слабый огонек надежды.
– То есть я останусь самим собой. И буду жив!
– Конечно, ты будешь жив. – Старуха холодно смотрела на инквизитора. – Но потеряешь рассудок. Навечно.
М
ного часов спустя тело осужденного всплыло на поверхность кипящей воды. Вместе с полчищами тараканов, которых оно увлекло на дно, когда нанятый Семурелем палач бросил его в бездну.
Порыв ветра ударил несчастного по плечам. Тот зажмурился и снова открыл глаза, но увидел лишь тьму.
Коснулся рукой камня. Схватился за него, не понимая, что происходит. Вокруг все было окутано тьмой, но самый непроглядный мрак царил в его сознании.
Он выбрался на каменную плиту и, лежа на ней всем телом, пополз вперед, извиваясь и скользя. Попытался что-то сказать, но изо рта, набитого безвременником, вырвался лишь гортанный звук, который тут же утонул в вое ветра.
Хотел подняться и только успел встать на колени, как одна нога соскользнула в горячую воду. Он выплюнул безвременник и закричал. Истошный вопль, громче завываний ветра, эхом отскочил от стен башни.
– Кто я?
И снова:
– Кто я? Кто я? Кто я?
В ответ – тишина.
RACHE – Последнее кольцо
– Что вы об этом думаете? – спросил белый как полотно Лумис.
Главный врач выглядел уставшим.
– Не знаю. Без сомнения, это бред, но удивительно последовательный. Что очень нехарактерно для пациентов в состоянии гипноза.
Грузный священник, похоже, заснул, как случалось каждый раз, когда допрос прерывали. Измученная девушка-доктор опустилась на стул и сжала переносицу двумя пальцами.
– Бред, значит? – ответил Лумис. – А разве в бреду человек не говорит правду? Хотя бы какую-то ее долю?
– Да, говорит, – задумчиво кивнул Семурел. – Но в словах этого человека единственная правда – моя фамилия. Хотя, может, он вообще имел в виду моих предков. Фамилия древняя; здесь, в долине Аоста, сменилось не одно поколение Семурелей.
– То есть, – лицо Лумиса вытянулось, а глаза сузились в щелки, – вы не исключаете, что священник сказал правду?
– Что я могу вам ответить? Если рассуждать логически, то это невозможно, но он описывает такие подробности… Как тут не вспомнить о парапсихологии, метемпсихозе и тому подобном.
Из переговорного устройства раздался голос врача.
– Доктор Семурел, я могу закончить сеанс?
– Нет, – хмыкнул Лумис. – Пока нет. Вам нужно изменить подход. Заставьте его меньше вдаваться в детали, пусть излагает суть. О Средневековье мы уже достаточно наслушались.
Девушка посмотрела на него, не пытаясь скрыть неприязнь.
– Я подчиняюсь доктору Семурелу.
– Который подчиняется мне, – ухмыльнулся Лумис. – Не так ли, доктор?
Психиатр, казалось, не обратил внимания на эту колкость.
– Если можно, – попросил он доктора, – пусть опускает подробности. Нам важно узнать о его нынешней жизни.
Пожав плечами, врач склонилась над пациентом.
– Отец Хасинто… Отец Хасинто Корона… Вы меня слышите?
Священник открыл глаза. Казалось, ему совсем не мешает яркий солнечный свет, проникающий с улицы.
– Да, но я устал, – прошептал он.
– Мы скоро закончим. Расскажите, что происходило в вашей жизни после суда над Эймериком и как вы жили до сегодняшнего дня. Очень прошу вас быть кратким.
Пациент глубоко вздохнул. А потом заговорил – не спеша, размеренно. Без пауз.
– Меня заперли в камере, в подземелье замка Уссель. Когда магистра увели, пришла катарская старуха. Рассказала, что ждет Эймерика, рассказала об осаде Монсегюра и о том, что получится, если горячую сернистую воду смешать с безвременником. За два следующих года я больше не видел ни одной живой души, кроме слуги сеньора Семурела, который каждый день приносил мне еду…
– Не нужно подробностей, – еще раз попросила девушка. – Говорите о самом важном.
– Это нелегко, – со вздохом ответил отец Хасинто. – Может, обо мне забыли или просто не знали, что со мной делать. Я не был такой важной фигурой, как Эймерик, и, наверное, моя вина казалась им не так уж велика. Однажды слуга оставил дверь камеры открытой. Уверен, он сделал это намеренно. Я сбежал. Добрался до Прованса, хотел через Пиренеи вернуться в Испанию. С собой у меня был пакетик с семенами безвременника, которые я собрал в Альпах. Остановившись в Каркасоне, я познакомился с местными доминиканцами. Они с радостью приняли меня и восстановили мое членство в ордене благодаря заступничеству старого друга. По пути в королевство Арагон мне пришлось провести ночь в Лурде…
Лумис раздраженно махнул рукой. Врач заметила его недовольство и устало попросила:
– Отец Хасинто, пожалуйста, без подробностей.
– Но это важно! – запротестовал священник, на секунду оживившись. – Именно в Лурде я проглотил семена безвременника. Там было очень ветрено, а в пещере, где я остановился на ночлег, бил горячий источник. Я съел семена и окунулся в бегущий между камнями ручей, хотя не очень-то верил во всю эту историю…
Лумис резко отпихнул в сторону главного врача и схватил трубку телефона, хотя в этом не было никакой необходимости.
– Мы здесь уже несколько часов, – рявкнул он. – Хватит с нас подробностей о чудодейственных источниках! Заставьте его рассказать, чем он занимался в последние годы! У меня вечером самолет.
– Подождите, – неожиданно твердым голосом приказал главный врач. Лумис бросил на него злобный взгляд, но прервать не решился. – Подождите, – повторил Семурел. – Доктор, спросите пациента, знает ли он, почему колхицин не повлиял на его умственные способности, как это было с Эймериком и теми, кого он называет лемурами.