Тут он и стал замечать странности, каких не видел прежде. Спокойствие Генриетты, которое для любого врача являлось признаком душевного благополучия, теперь вдруг показалось Бурже неправдоподобным. Человеку свойственны незначительные перепады настроения, Генриетта же отказывалась от проявления эмоций, и это не могло не вызывать подозрений у чувствительного француза. Девушка держалась одинаково невозмутимо в моменты общения с детьми и со слугами, была так же приветлива с врачом, как и с супругом, ее вечной спутницей стала легкая полуулыбка, которая придавала лицу очарование, но вводила в замешательство доктора Бурже. Ему стало труднее вызывать Генриетту на разговор, теперь она держалась отстраненно, хоть и дружелюбно, а ее поведение так резко контрастировало с буйным помешательством, что Бурже казалось, что то состояние хоть и вызывало оторопь, но все же было более правдоподобным, чем нынешнее непоколебимое благополучие.
Как-то раз он застал Генриетту за секретером, где она увлеченно делала записи. Разумеется, она не позволила Бурже ознакомиться с ними, лишь смущенно поведала, что в свободное время сочиняет стихи. С того дня Бурже вознамерился во что бы то ни стало добраться до этих записей, подозревая, что в них скрыта отгадка странного спокойствия его пациентки и, возможно, объяснение периода буйства. У него оставалось не так уж много времени, всего неделя до отъезда во Францию, срок его службы подходил к концу, и глава семьи больше не видел необходимости присутствия постороннего человека в доме.
Трагедия случилась за день до отъезда доктора. В то утро Генриетта приказала нарядить детей в лучшие платья. Она сказала, что ожидает приезда матери и хочет, чтобы они выглядели «словно с картинки». Сама Генриетта тоже была хороша в голубом шелковом платье с кружевным отворотом, подчеркивающим статность ее утонченной фигуры.
Ровно в три часа подъехал экипаж матери Генриетты. Джейкоби Хэнс встретил даму и препроводил в дом. В тот момент, когда они переступили порог, наверху раздались три выстрела, спустя несколько секунд за ними последовал и четвертый. Мать Генриетты тотчас упала без чувств, перепуганный Джейкоби бросился на второй этаж только для того, чтобы застать страшную картину: посреди комнаты стояла Генриетта, в руках она держала револьвер, а на диване без признаков жизни лежало трое детей, одетых в нарядные костюмчики. Они истекали кровью; двое из них, увы, были мертвы, средний ребенок все еще жив – хотя четвертый выстрел и предназначался ему. Вот, на двести пятой странице имеется описание состояния пациентки в тот страшный миг.
Арлин протянула Чаду бумагу, и он с замиранием сердца прочитал:
«…Она стояла прямая, как изваяние, руки свисали вдоль тела, в складках платья виднелся револьвер, который она крепко держала напряженными пальцами, я видел тыльную сторону ее ладони, измазанную чернилами. Генриетта не двигалась, не моргала, лицо ее было похоже на посмертный слепок самой себя, жутко глядеть на нее такую, забывшую собственное имя, безжалостно погубившую маленькие безвинные души. Ни капли сочувствия не нашел я в этом лице, некогда прелестная улыбка теперь превратилась в оскал, а глаза потемнели, отравленные грехом детоубийства. Кажется, что Генриетта не осознавала, что натворила. Последствия страшного деяния еще доберутся до ее сознания, но тогда она была блаженна, ослеплена спасительным туманом неведения…»
Арлин вернула себе документ и продолжила:
– Бурже повествует, как разворачивались события дальше. Читать это тяжело, и я не стану перегружать тебя деталями. Могу лишь добавить, что после похорон двоих детей – третьего мальчика все же удалось спасти – Генриетте грозила смертная казнь. В те годы психическое расстройство, за редким исключением, не являлось смягчающим обстоятельством. А в случае с Генриеттой, из-за шокирующих деталей преступления, ее вероломства, цинизма и чудовищного хладнокровия в отношении собственных сыновей, было очевидно, что она понесет самое жесткое наказание.
Доктор Бурже понимал, что повлиять на вердикт судей будет непросто, но он мог попытаться спасти Генриетту, надеясь все же когда-нибудь излечить ее. В день трагедии, воспользовавшись страшной суматохой, он бросился в комнату к Генриетте и вскрыл секретер, из которого извлек несколько десятков тетрадей, исписанных женской рукой. Оказалось, что Генриетта страдала болезненной графоманией, документируя буквально каждую мысль и намерение, все, что приходило ей на ум, не делая различий между реальным и вымышленным, каждый вывод и каждое слово, которое было сказано в ее адрес. Обескураженный Бурже мог только гадать, когда и как находила Генриетта часы для того, чтобы исписать такое количество тетрадей, и он принялся изучать их, шаг за шагом погружаясь в пугающий, изобретательный мир своей пациентки, узнавая заново и складывая невидимую мозаику ее душевного недуга.
Она вела дневник с первого дня замужества, и поначалу заметки лучились счастьем. Она рисовала моменты семейной жизни, описывала мечты и планы, первую брачную ночь и ласковые повадки мужа. Она и думать не смела, что жизнь откроет ей столько приятных сюрпризов: оказалось, брак – это не тюрьма, напротив, он дал Генриетте большую свободу, чем та, к какой она привыкла, и та, какой ожидала.
Когда начались проявления ее болезни? Бурже упоминает бредовые переживания, которые шли в заметках наравне с бытовыми. Например, она подробно описывает ужин в сочельник, а после, когда гости разъехались по домам, упоминает о визите, который ровно в полночь нанес ей родственник по имени Блейк Саттон. Доктор Бурже опросил близких Генриетты, однако никого с таким именем они не вспомнили, из чего следует, что, скорее всего, девушка, сама того не подозревая, запечатлела свой первый галлюциноз. Возможно, чрезмерная эмоциональная нагрузка во время застолья послужила толчком к единичному эпизоду, потому что на протяжении более полугода Генриетта вела обычные записи. Но зато осенью она уже повествует о говорящих кошках, которые заполонили ее дом. Их писклявые голоса сводили с ума, и ей пришлось рассыпать крысиную отраву, чтобы прекратить невыносимое мяуканье. Удивительно то, что муж, сыновья и мать всегда существуют где-то в отдалении, о них упоминается вскользь, Генриетта описывает их простыми, малозначительными фразами, но в моменты спутанного сознания она употребляет наиболее яркие, выразительные эпитеты по отношению к вымышленным вещам, словно жизнь в воображении для нее стала более истинной, чем реальность.
Очевидно, у нее проявилось затяжное психическое расстройство, и вот уже муж стал участником галлюцинаций, а вскоре и главным подозреваемым. Судя по описанию доктора Бурже, у Генриетты развился бред преследования. Но вот что любопытно: поначалу она как бы пробует на ощупь свои обвинения, примеряет их на мужа, не вполне доверяя себе, но спустя время вера ее укрепилась, а подозрения усилились. За два месяца до поступления в Бетлем она вовсю вела за ним наблюдение, желая предотвратить собственную мнимую гибель. Она стала до того подозрительной, что не спала ночами, слушая дыхание мужа: ей казалось, что стоит уснуть, и он приведет в исполнение свой страшный план. Она не могла питаться – все, что попадало внутрь ее организма, по ее мнению, убивало ее. Затем она ослабела настолько, что уже не могла вставать с постели, писала, что Джейкоби держит ее в заточении. Единственное, что ей оставалось, – это писать, и делала она это с маниакальной регулярностью в те минуты, когда рядом никого не находилось.
В записях была одна примечательная страница. Именно по ней впоследствии доктор Бурже выстроил поддержку своей пациентки, и именно она помогла Генриетте избежать смертной казни. На этой странице Генриетта признается в том, что умерла.
– Не ищи здесь другого смысла, – пояснила Арлин, заметив удивление Чада. – Генриетта буквально считала себя мертвой. В конце концов мужу удалось свершить задуманное и убить ее – так, по крайней мере, она утверждала в своих записях, и ей нелегко далось это осознание. Она описывает собственную смерть как нечто ужасающее и в то же время неизбежное. Как это случилось? – спрашивает она себя и отвечает: «Мой муж отравил меня, он жаждал моей смерти, и она свершилась. Тело мое осталось на земле, а дух заключен в оковы, нет мне пути ни на небеса, ни в преисподнюю. Я блуждаю, проклятая, и буду блуждать, пока не найду избавления».
Вера в собственную смерть была столь сильна, что Генриетта описывала свои гниющие конечности и смрад разлагающегося тела. Она не понимала лишь одного: почему другие не замечают того, что с ней происходит, почему общаются так, словно она все еще жива? Любопытно, что ее больной разум помог справиться с этой задачей и придумал объяснение, лежавшее там, где доктор Бурже меньше всего ожидал его обнаружить.
Это объяснение брало начало из всепоглощающей любви к трем сыновьям, которые, как полагала Генриетта, теперь, после ее «смерти», оказались в плену у тирана, ее мужа Джейкоби, убийцы и предателя. Она воображала, что совсем скоро в доме появится новая женщина, которая станет мачехой ее детям и примется изводить их, а Джейкоби – потешаться над памятью бывшей супруги. Болезненное сознание Генриетты подсказало ей, что она получила шанс все исправить, а способность ступать по земле сочла за дар богов, за возможность спасти детей от мучителя, сведшего ее в могилу. Она задумала освободить их, забрать с собой на небеса. Генриетта, как бы цинично это ни звучало, все же была хорошей матерью и действовала из здравых побуждений, проблема лишь в том, что разум ее здравым не был. В период пребывания в Бетлеме помешательство под воздействием препаратов стихло, но не прошло окончательно. По возвращении домой Генриетта считалась выздоровевшей, но она все еще была больна. А блуждающая улыбка, которую ты видишь на этой фотографии, – лишь зловещее предупреждение о надвигающейся катастрофе.
– Зачем вы рассказали мне об этом? – только и смог вымолвить Чад.
– Эта история произвела на меня большое впечатление. Она из тех, что остаются в памяти и постоянно напоминают о себе. – Арлин встала, убрала папку в ящик и закрыла его, а затем подошла ближе к окну и подняла с пола несколько работ Мэри. – Я рассказала тебе эту историю для того, чтобы ты запомнил, что нельзя по-настоящему вникать в бред пациента. Что внешнее, видимое окружающим, не всегда оказывается правдой. Свои тайны они оберегают очень тщательно и сделают все, чтобы ты не сумел докопаться до них. Они стоят на страже собственных кошмаров, осмыслить которые смогут только подготовленные люди. Не позволяй себе погружаться в