Какой-то филиппинец, облокотившись на перила большого парохода, курил сигарету. Фишер помахал ему рукой, и тот ответил на приветствие. «Наверное, завидует. Думает: вот, напоил девушку до потери сознания и везет домой… Тупица».
– Где… что происходит… – Голос Уиллы прозвучал как щенячье поскуливание.
Он снизил скорость. Бросить якорь можно будет минут через двадцать.
– Всё в порядке. Мы едем на вечеринку. Лучшую из всех, которые ты видела.
– Кевин… будет… там? – спросила она.
– Конечно! – Он улыбнулся. – Будут все твои друзья.
Этого оказалось достаточно – Уилла успокоилась. Коснувшись платья кончиками пальцев и убедившись, что оно на месте, она снова уснула, так ничего и не заметив. Он сбросил скорость, причалил и выключил двигатель. Потом перекинул ее через плечо и направился к дому. Она не очнулась, когда он погладил ее между ног и вдохнул ее запах. Не очнулась, когда он положил ее на широкий мраморный стол в гостиной. И только когда из потрескивающих динамиков полились звуки старой греческой песни «To Minore tis Avgis», она потянулась на столе, как котенок, пробуждаясь от сна.
– Где я?..
Так много цвета в ночи! Тьма танцевала крошечными фигурками и гипсовыми ангелочками. Волны черного мрамора разбивались, превращаясь в выстраивающиеся рядами бузуки[34]. За ними она увидела перевернутое лицо с улыбающимся ртом на лбу, глазами там, где должен быть рот, и короткой, похожей на парик бородкой.
Она услышала кого-то.
– Я… устала.
– Ты во сне и поэтому здесь. Я – твой сон.
– Что… что мне нужно делать?
– Я хочу, чтобы ты открыла рот и пососала эту толстую соломинку. И когда я скажу, тебе нужно будет расслабиться, чтобы попробовать вкус, который я хочу тебе подарить.
– Это… шоколад?
– Я не могу сказать. Сама расскажешь мне.
– Я сосу соломинку…
– Видишь, какая она большая? Видишь, откуда она идет?
– Сосу…
– Она идет прямо с неба, видишь? Втягивает саму жизнь. Ты даже можешь поймать ее. Подними руки, хватай!
– Я могу…
– Поймай ее. Обними. Повернись всем телом, вот так! Красиво и высоко. Я собираюсь влить в тебя немного жизни – готова?
– Да…
Фишер провел воображаемую линию от ствола вдоль траектории выстрела и нажал на спусковой крючок. Гарпун издал звук внутри тела. Неужели сломался? Возможно, придется вытащить его из ее открытого рта. Возможно, придется попробовать еще раз. Но нет, гарпун прошел через горло, грудную клетку, живот и таз… Он сделал все правильно. Или нет? Нужно проверить. Сделать идеальный выстрел – дело тонкое, требующее практики. Гарпун убил ее мгновенно, но едва не прошел насквозь. Кончик торчал из тела примерно в пяти сантиметрах от ануса – он сидел достаточно глубоко, чтобы нельзя было вытащить гарпун обратно, но выступал не настолько сильно, чтобы можно было хорошенько ухватить его. «Ладно, и этого достаточно». Фишер вздохнул. Кровь вытекала с обеих сторон, из груди она поступала через горло в рот. Он приподнял запрокинутую голову и положил на мраморный стол. Кровь на лице беспокоила его больше – он не хотел, чтобы оно было испачкано. Фишер перевернул тело спиной вверх, подставил ведро, чтобы выходящие из тела жидкости и твердые частицы попадали в него, и переключил внимание на гарпун. «Вот так…» Он привязал к нему тонкий металлический трос, обмотав для верности несколько раз, а затем прикрепил к блоку шкива электрической лебедки. Самое трудное было позади. Остался только пот от хорошей, чистой работы. Он включил лебедку, но трос ослаб и свалился. Ничего страшного. Главное сохранять спокойствие и дышать ровно. Нет такой проблемы, которую нельзя было бы решить глубоким вдохом через нос и точно рассчитанным выдохом через рот. Он снова прикрепил трос и снова нажал кнопку «Пуск». Лебедка ожила и заработала. Когда появился хвост гарпуна, Фишер в очередной раз подивился прочности тонкой металлической лески, этой детали, благодаря которой все работало должным образом. Люди обычно восхищаются не тем, чем надо, – например, своими видеороликами на «Ютьюбе». Они не понимают. Величайшие чудеса человек творит из материалов и вещей. Человек и есть материалы и вещи, которые он использует. Этот тонкий гарпун и леска – то, из чего делаются мечты. Его мечты. Мечты о чудесном освобождении.
Теперь Фишер прикрепил леску непосредственно к барабану лебедки. Два поворота вручную – и готово. Теперь от него требовалось нечто совершенно иное: терпение. Не допускать, чтобы цепь двигалась рыками. Терпение. Использовать наименьший из возможных калибров. Использовать качественную, прочную цепь. Такую, какая была у него сейчас. Он тщательно прикрепил леску, идущую изо рта Уиллы, к почти такой же тонкой цепи и снова включил лебедку. Пошло легко. Главное – не торопиться, чтобы не возникла та же проблема, что и с Дженной. Чтобы леска не порвалась. «Терпение. Шаг за шагом. Мы не спешим. Мы все делаем медленно и аккуратно. Всегда. Мы потратим столько времени, сколько нам нужно. Уилле торопиться некуда – в ее распоряжении все время на свете. Она заслужила, чтобы ее освободили должным образом». Протянув цепь полностью, он прикрепил другую, увеличив диаметр всего на одну единицу, и снова включил лебедку. В самом медленном режиме. Включил и с тревогой прислушивался, надеясь, что цепь не застрянет в кишечнике девушки, расширит костный проход и наконец выйдет наружу.
Десять минут тревоги, страха и пота, и все это время Фишеру оставалось только повторять про себя: «Терпение… не спеши…» Закончив этот этап, он прошел в другую комнату и нашел цепь следующего размера. Цвет значения не имел, только калибр и прочность. Еще через два часа, когда все будет закончено, эти цепи будут тщательно вымыты, смотаны и подготовлены к следующему использованию, к другому телу. Единственные цепи, которые он терял навсегда, это тяжелые трехсантиметровые. К одному концу приваривался якорь, к другому, выходящему из раскрытого рта, – буй с запечатленным на нем криком освобождения.
Труд был нелегкий. В какие-то моменты лебедка барахлила, и Фишер ощущал себя Леонардо, пытающимся нанести легкий мазок толстой высохшей кистью. И все же он справился. На пике триумфа Фишер выпрямился и отступил – пришло время сделать перерыв. Он прошел в ванную – ополоснуть лицо. Посмотрел на себя в зеркало, погладил пальцами щеки. Высунул свой широкий язык. «Никто не справился бы с этим лучше». Снова потер щеки, теперь уже сильнее. Этого не должно быть. Не должно быть. Но что-то все-таки было… «Вырвать свои глаза… проглотить…» В конце концов он заставил себя ополоснуть лицо и вытереть слезы полотенцем. Работа еще не закончена, а она всегда на первом месте. Да и времени в его распоряжении не так уж много. Приближался рассвет, и его ждала еще одна цепь. Силы были на исходе, пришло опустошение, ноги дрожали от слабости. Он встал перед ней, глядя на собственное отражение во внутренностях, крови, дерьме и слизи, вытекающих у нее изо рта, из заднего прохода и раны, оставленной гарпуном.
– Ты будешь красивой! Я сделаю тебя красивой! Прости меня!
Фишер прикрепил к лебедке трехсантиметровую цепь. Убедился, что рот Уиллы широко открыт и он не сломает ей зубы. Протянуть цепь вручную не получилось – она застряла в грудине. Значит, без лебедки не обойтись. Он включил ее, но даже со своей мощностью в 300 ватт та запнулась, попав на кость. Выходя через задний проход, цепь тащила с собой кусочки плоти. Сколько же работы впереди… Протянуть цепь. Припаять якорь. Прикрепить к другому концу буй. Вымыть тело. Разложить все так, чтобы сумка для виндсерфинга застегнулась. Вымыть с отбеливателем мраморный стол. Сесть в лодку, выйти в море и сбросить тело.
Она будет ждать его, когда он вернется. И вот-вот забрезжит рассвет.
А что, если не получится?
Фишер присел на корточки. Задумался. Вокруг него по полу растекалась кровь. Ноги дрожали. Хотелось есть. Но он знал, что должен держаться. «Как и все мы». Нет ничего, кроме полосы для разбега и нескольких дружеских улыбок в небе.
«Вот почему мы здесь.
Чтобы освободиться».
42
Десять утра. Час, когда на квадратный ярд Миконоса приходится столько же света, сколько на самые яркие участки нашей Солнечной системы. Поднимается ветер. Но прежде чем мельтеми наберет силу, остров наполняется резкими тенями. Фишер смотрит на свою, допивая четвертый за утро кофе. Усталый, но счастливый. Моторка у причала. В доме чисто, нигде ни пятнышка. Уилла свободна. В его преисполненной радости душе царит мир и покой.
Он счастлив. И ждет женщину.
Счастлив, потому что она его не подводит. Она и сейчас вовремя – в шикарной одежде и на битой машине. Паркуется, выходит, сверкает улыбкой. Она не видит его глаз, не замечает его ночную работу. Когда она подходит ближе, Фишер сразу же заключает ее в объятия – чтобы скрыть сделанное.
– Ты проснулся? – Ее голос доходит до него через ее мягкие волнистые волосы.
– Ле-е-ена Сиде-е-ерис, – с шутливой укоризной говорит он. Ему нравится произносить ее имя с фальшивым греческим акцентом. – Не просто проснулся. Я влюблен.
Часть VI. Парадная форма Мэй
43
Если хорошие данные представляют собой смесь науки и искусства, то Мэй Ни в этой смеси была наукой, а Манос Ману – искусством. На их первом свидании в ресторане «Маленькая Индия» она принимала каждый визуальный сигнал, методично обрабатывая данные. В какой-то момент Манос создал для нее неожиданную ментальную модель, сказав, что она выглядит точь-в-точь как актриса Сунь Ли[35]. После этого он взял ее за руку, словно ожидая какого-то сигнала. Поступающую из его взгляда информацию Мэй обрабатывала со скоростью компьютера из 80-х, и результат выдала уже после того, как они разошлись: «Думаю, он хотел меня поцеловать. Мне определенно не хватает оперативной памяти!»