– Это его личное мнение, – вздохнул он, останавливаясь.
На Миконосе садилось солнце. Тысячи людей собрались на дороге у выхода из города, среди ветряных мельниц, чтобы полюбоваться поверженным кроваво-красным солнцем Эгейского моря и сделать лучшие селфи.
– Ты куда сейчас? – спросил Манос.
– В офис. Надо перезапустить модели для этих шестнадцати.
– Где ты собираешься их найти?
– Новак найдет мне исходный код греческого «Фейсбука».
– В час ночи? Он же уходит в пять вечера!
Об этом Мэй не подумала. На линии повисло молчание. Манос даже испугался, что она дала отбой.
На самом деле Мэй засмотрелась на футболку, выставленную в витрине сувенирного магазинчика зоопарка. Пара больших пытливых глаз. Принт в виде интригующих узоров. Симметричные ромбы. «Ночное сафари, Сингапур». Мэй никогда не интересовалась одеждой, но всегда питала слабость к паттернам. Паттерны были удобной средой обитания.
– Мэй, – прозвучал в ушах его голос. Манос, он далеко отсюда, на Миконосе. – Может быть, твой друг хочет получить исходный код по каким-то своим причинам. Что делают, когда данных недостаточно?
– Бросают затею?
– Нет, учатся использовать воображение.
– Это так по-западному! Имитировать деятельность, пока само не получится.
– Я пришлю тебе другое решение, – сказал Манос. – Ты точно в офис?
– А ты точно завтра утром не найдешь еще одно тело?
Нет, не точно. Ранее в этот же день прошел слух, что полиция разыскивает двух новых пропавших, парня и девушку.
– Ты молодец. Даже если запала на старичка.
– Я не запала! И Цзао…
Внимание Маноса привлекли туристы, любующиеся величественным средиземноморским закатом у белых ветряных мельниц. Как танец пчел. Сотни людей, словно выполняя какой-то тайный договор, делали одно и то же. Прогуливались, зачарованные зрелищем. Останавливались, околдованные собственными мобильными телефонами. Искали своих спутников и лучшую позу. Одинаковые объятия. Одинаковые улыбки. Одинаковые девайсы. Одинаковый #summertime. Но… так ли уж важен спутник?
В его голове зашевелилась идея.
– Мне нужно, чтобы ты сделала еще кое-что, – сказал он. – Политические критерии. Мы не учли политические нюансы убийств.
– Свобода воли… – подхватила Мэй. – Он считает, что ни у кого из нас ее нет. Что он один может освободить своих жертв от цифрового рабства. Их освобождает смерть.
– Луддит[36]. Проследи, куда это приведет. Прокрути связанные темы. Нам может не хватить времени на хаки, которые предлагает твой приятель.
– Поняла тебя. Воображение.
48
Туристы в Матогианни не вызывали у Лены Сидерис ни раздражения, ни интереса. Она наслаждалась ощущением свободы. Свободы от оков профессора Франца Хансена и любви, которая мучила ее со студенческих лет в Кембридже. Их последние утренние ласки были прощанием. Она почувствовала это.
Предполагалось, что они просто поговорят о конференции. Франц сказал, что возвращается в Англию через день-два и займется публикацией их изысканий. Он бы и не признался, но его выдавали виноватый вид и нервная дрожь. Времена изменились, наступала новая эра, которая грозила оставить его без работы. Горячее обсуждение – нейрокриминология против социокриминологии – свелось к мелочной перебранке. Все прояснила речь, с которой выступил Манос. Когда дело доходит до реальных убийств, не так уж важно, родился ли кто-то убийцей или стал им. Важно то, что он убивает. Приближалось время, когда «цифра» будет прогнозировать криминальные тенденции. И тогда социальный работник – или полиция – сможет вмешаться до совершения преступления. Беда, горе, отчаяние из-за бессмысленной потери близкого человека, члена семьи, сына или дочери не коснутся тысяч людей. С преступностью будет покончено.
– Как славно, – пробормотала Лена, кончиками пальцев поглаживая парео.
– И принт красивый, – добавила, подойдя к ним, продавщица.
Но, в отличие от Мэй, Лену не интересовали паттерны. Другое дело – тактильные ощущения, ласкающее прикосновение ткани к коже. «Какая приятная на ощупь…»
Она прочитала сотни научных исследований – ныне безнадежно устаревших. Но ей еще не поздно измениться. Сделать карьеру.
Другие, однако, отреагировали иначе. Некоторые делегаты конференции уже покинули Миконос в подавленном настроении. И лицо Франца в то утро… Появившийся на его губах намек на улыбку, которая так и не оформилась до конца, придавал лицу выражение безнадежности, отчаяния. Лена чувствовала в нем ненависть к Маносу Ману. Глубокую ненависть. Она почти читала его мысли. «Неужели все? Какой-то программист, щенок, сваливается невесть откуда – и вот уже все внимают ему, открыв рот». А как же их исчерпывающие, всесторонние исследования? Как быть с психографикой, определяющей, кто берет в руки нож, нажимает на спусковой крючок, сжимает чье-то горло? А что же Ломброзо, Энрико Ферри, Ханс Айзенк или Роберт Хэйр? Станут ли их исследования всего лишь еще одним программным средством среди миллионов других? Неужели человеческий дух конвертируется вот в это? Сведутся ли высшие устремления человека… к существованию в виде строки кода?
49
Быстрая езда – редкость в Сингапуре. Мэй стоило бы на всякий случай придумать для полиции какое-то оправдание, но даже с наушниками в ушах ей приходилось напрягаться, чтобы расслышать Маноса сквозь шум ветра.
– Новак рассчитывает заполучить для нас китайцев и русских.
– Отлично, но я сомневаюсь, что это что-то изменит. Послушай, единственный способ справиться с вортексами, о которых говорил твой друг, это найти уникальные сетки взаимодействия для всех шестнадцати.
Документации использования пользовательских интерфейсов! Как же можно было забыть?
Они напоминают точечные диаграммы, напрямую связывающие тип сообщений со взаимодействующими с ними пользователями; это как идентификатор, показывающий ответное поведение и частоту откликов в зависимости от представленного пользователю контента.
– Давай будем осторожны, Мэй. Если мы сможем сопоставить один из графиков с аналогичным из любой точки мира, то…
– …найдем других? – продолжила она.
– Мы обнаружим аналогичные преступления в тех странах, откуда они приехали. Все они иностранцы. Модель отрабатывалась там и воспроизводилась здесь. Они не просто так начали убивать на Миконосе.
– Они должны были практиковаться где-то в другом месте…
– И тела не были найдены.
Работа могла занять всю ночь. Мэй припарковалась наугад и побежала к входу. Сотрудники службы безопасности Глобального комплекса инноваций Интерпола выглядели как фигурки из конструктора в стоп-моушн-анимации.
– Разве они не появились в списке Интерпола? – спросила она.
– Тела обнаружили случайно. Первое – с одной стороны острова, второе – с другой, возле маяка. Никого не уведомляли.
– Хорошо. Почему их не утопили поглубже?
Манос ненадолго задумался.
– Он не хотел их прятать. Нужно скорректировать настройки – добавить склонность к риску. Наш парень – азартный игрок.
Мэй провела идентификационной картой по ридеру; охранники машинально поприветствовали ее своим обычным «Добрый вечер, мисс Ни».
Манос представил себе ее офис.
– Поручи это Яню. Как официальное задание. Он там?
– Ты сомневаешься?
– Я не знаю, какие у него могут быть дела.
– Он здесь со вчерашнего вечера.
«Надо было с ним на что-нибудь поспорить», – подумала Мэй. Створки лифта открылись – Янь действительно был на месте.
– Пора за работу, – коротко бросила она ему, прежде чем вернуться к разговору.
Но Янь уже догадался, кто на линии.
– Приве-е-ет, доктор Ману, – бодро пропел он, следуя за Мэй.
– Как мы получим все эти графы? Через Новака? – спросила она.
– Ни за что, – ответил Манос.
Мэй немножко запаниковала.
– Тогда как?
– Я тебе только что сбросил. Джаред – мой старый приятель.
– Джаред?
– Так он себя называет. Он предоставит вам графики в формате JSON[37], но, чтобы выявить закономерность, вам придется запустить их довольно быстро. Тебе нужен собственный компьютер.
– Янь, – кивнула Мэй. – Запускай свой «Слэк»[38]. Сортировка дополнений.
– Понял, – сказал Янь, садясь за клавиатуру.
– Основные критерии – эгоизм и чувство собственной исключительности.
– Поиск по базам данных.
– Все, что коррелирует со свободой воли.
– Свобода воли? А что, есть те, у кого ее нет?
– И склонность к риску.
В час ночи Янь играл на клавиатуре, как концертирующий пианист.
– Надеюсь, с валидационными наборами справлюсь.
– Справишься, – твердо сказала Мэй.
– Каковы вероятности? – спросил Манос.
Он поднимался к ветряным мельницам. С какой бы стороны она ни приблизилась, он бы ее увидел.
Но толпа не разошлась, и все что-то искали. Идеальную позу. Идеального партнера.
Идеальный хэштег. Солнце закатилось, оставив на горизонте лишь краешек своего царственного диска.
Вероятности уменьшались.
– Девяносто один? – спросил Манос. – Девяносто один процент?
Янь запускал модели с новыми конфигурациями. Мэй наблюдала за ним, понимая, что Маноса меньше волнует сокращение числа подозреваемых и больше повышение вероятности их связи с преступлением. Сколько бы их ни было – шесть, шестнадцать или двадцать шесть, – отыскать их предстоит полиции. Но если вероятность виновности упадет до 80 или даже 70 процентов, то такие результаты считать надежными уже нельзя. И тогда… «Нам понадобятся новые предположения…» Мэй не сводила глаз с приборной панели.
– Где ты взял девяносто один? – радостно выпалила она прямо в телефон – наушники остались на столе Яня.
«Ради таких моментов, как этот, мы и работаем!»
Манос добрался до ветряных мельниц и уже стоял между двумя из них, когда солнце полностью скрылось за горизонтом.