ль, что пришлось оставить тебя, — и непонятно добавил, поджав губы: — Жаль, что вообще отпустил к рыжему Псу… Пытался поступить правильно, но видно это не для меня.
Лампа под потолком снова мигнула, вместе с ней потухли и зажглись глаза Павла, словно отправляя мне сигнал бедствия. Я отстранённо заметила, что совсем не волнуюсь о том, что свет потухнет вовсе. Страх темноты уступил место куда более жутким фобиям. Гулко и протяжно стучало в груди сердце.
— Как считаешь, — вдруг спросил Павел, не сводя своего пробирающего до костей взгляда, — я хороший человек?
— Да, — слетело с моих губ.
Он по волчьи ухмыльнулся, посылая по моей спине мурашки:
— Слишком поспешно. Откуда такая уверенность? Доверчивая, как я и говорил. Не хочу, чтобы ты обманывалась на мой счёт… Знай, всё то что говорили и делали падальщики находясь под моей личиной ничем не отличается от того, что могу и даже хочу сказать и сделать я сам.
— В смысле? — растерялась я.
— Не перебивай, послушай, — Павел говорил медленно, делая ударение на каждом слове, словно желал вколотить их мне в голову. — Основа иллюзии этих близнецов — зеркало. Всё равно что отражение, хоть и кривое. Находясь под чужой личиной, они могут делать и говорить лишь то, что сам оригинал способен говорить и делать. Отличие только в том, что их не сдерживают сомнения и страхи. Ерундовая техника, ведь запах она отразить не в силах. Ты поверила им из-за своей неопытности… Почему кстати на Узы не посмотрела?
— Не… не знаю.
— По ним бы могла сразу понять… Ну ладно хорошо, что мы выбрались. Эти охотники больше тебя не обманут, однако, ты должна знать — их слова были и моими тоже. Разве что я не выпускал их наружу. Ну что, всё ещё считаешь меня добряком? — он криво с издёвкой усмехнулся. Но его глаза жили своей жизнью. Глаза всматривались, искали что-то на моём лице, жадно ждали ответа.
Лампа под потолком снова мигнула и вдруг погасла. Помещение погрузилось в темноту, и голодный взгляд Койота так и не успел поймать то, что отразило моё лицо.
Шорох нашего дыхания на мгновение замер.
— Тогда и ты послушай, — медленно сказала я в темноту, — если после всего этого ты плохой, то я и вовсе ужасна. Запуталась в себе. Запуталась в чувствах. Как капризный ребёнок, требую всего и сразу. Мучаю тех, кто мне дорог. И даже сейчас, услышав про зеркала, узнав, что те грубые слова двойника были в том числе и твоими словами, я вовсе не расстроилась, — голос дрожал, торопился, — наоборот… эгоистично рада. Ведь это значит, не я одна схожу с ума. От Уз. От их чувств. От ревности. И если те признания не были шуткой — так даже лучше. — Я порывисто коснулась пальцами метки на своей шее. Голос свалился в лихорадочный шёпот: — Так лучше, если это от тебя. Один Дьявол знает, что услышал бы мир, отрази Гиены мои мысли. Если бы сейчас здесь сидел мой двойник, но не скованный страхами, то… то…
Я почувствовала движение воздуха, хрустнули тетрадные листы, а в следующий миг Павел уже отчаянно целовал меня, прижав спиной к стене. Его ладони залезли под кофту и обжигали кожу, посылая разряды по всему телу. Дыхание, губы, запах — в полной темноте, без единого слова. Мы задыхались, тонули в сумасшествии, я сжимала его плечи, то ли отталкивая, то ли притягивая ближе, цепляясь и всё равно падая в омут, погружаясь с головой, теряя сознание от ужаса происходящего.
За дверью послышались шаги.
Павел отскочил в сторону, гулко ударился чем-то о стену. А в следующую секунду под потолком, как ни в чём не бывало, вновь зажглась лампа, на миг ослепив наши привыкшие к темноте глаза.
Секунду мы смотрели друг на друга, а потом, точно по команде отвели взгляды. У меня горели ладони, щёки и уши. Я вся была объята пламенем стыда. Свет в один миг обратил наши чувства, поцелуи и слова в нечто постыдное.
Не удивительно, что большинство преступлений совершается именно ночью…
***
От чая нещадно вязало во рту, но из вежливости я всё же сделала ещё один малюсенький глоток и с кислой улыбкой отставила горячую чашку подальше, покосилась на Павла, который к своей порции не притронулся, вместо этого он бесцельно обводил сонным взглядом стены и загадочно ухмылялся. Мне же хотелось забиться под стол от стыда.
Мы втроем находились в той самой аудитории, через которую попали в подсобку. Ящер заглянул к нам спустя какие-то секунды после того, как зажёгся свет, и буднично поведал, что:
“Проблема Корректоров улажена, Александра я отправил отдыхать в мед-пункт. Отоспится и хоть в десант, а вас, господа, приглашаю на занимательную беседу”.
Но вместо разговора, принялся потчевать круто заваренным чаем.
Сидя на длинной скамье в паре метров от Павла, я всеми силами пыталась не думать о произошедшем в подсобке, и о том, что это значит для нас, но красные уши Старосты и его затуманенный взгляд не давали мне шанса забыть своё сумасшествие. Ну что на меня нашло?! Минутное помешательство и все запуталось в тысячу раз сильнее! Что будет, если Койот расскажет о случившемся Алеку? Пусть я ничего определённого Псу и не ответила, но всё же наш разговор был так похож на обещание быть вместе… Как теперь вообще смотреть им обоим в глаза? И что обо всём этом думает Павел?
Если бы рядом никого не было, я бы, наверное, побилась лбом о столешницу, так мне было невыносимо от собственной глупости.
Ни Павел, ни Ящер моих метаний, кажется, не замечали. Первый витал в облаках, периодически позёвывая, а Декан, зажмурившись от удовольствия и облокотившись на стол перед нами, потягивал свою порцию желто-коричневой чайной бурды, высокопарно называемой им самим “напитком Богов”. Над чашкам неспешно вились облачки пара.
— Ещё в древнем Китае, — по-стариковски хрипло сказал Ящер, подняв вверх указательный палец с чёрным звериным когтем, — знали о полезном влиянии на тонкое тело человека правильно заваренного зелёного чая. Чайные церемонии не забавы ради ввели в обиход, — он опустил пустую чашку на столешницу. — Однако, вижу, в данный момент вас одолевают вопросы иного толка. Не стесняйтесь, спрашивайте! — он перевёл на меня свои чёрные, с жёлтым ободком глаза.
“Действительно. Вопросов не счесть…” — горько подумала я. Сейчас бы зарыться в подушку и провалиться в сон, чтобы не думать ни о чём, дать сознанию время расставить всё по полочкам… Может я, как знаменитый Менделеев, проснулась бы с новой системой координат, разобралась бы, наконец, в своей жизни…
Павел выглядел измотанным, голова его сонно клонилась к столу. Казалось староста вот-вот уткнётся в столешницу носом. “Может это из-за ранения?” — с беспокойством подумала я. Потом, вздохнув, попыталась сосредоточиться на Ящере. Который, по совместительству, оказался тем самым загадочным Бароном, которого так недолюбливает Илона. Видимо с ним Павел и хотел проконсультироваться на счёт Уз.
— Спасибо за помощь, — сказала я, решив, что надо быть вежливой.
— Ни к чему благодарности. Это всё равно, что благодарить кошку, набившую свой голодный живот мышами. Кошка не могла поступить иначе, так я не мог позволить твориться безобразию на вверенной мне территории.
— Ну, тем не менее… Хорошо. Как скажете. Значит, э-э, вы тот самый Барон?
— Да, так меня называют. Стало быть, это моё имя. Второе… А первое я оставил в прошлом. Кое-кто зовёт меня Барон Гайдар Давидович, но всё же я предпочитаю озвученный вами вариант.
Барон производил впечатление этакого умудрённого и странноватого старика, который только и ищет, кого бы научить жизни. В боевиках подобные деды отращивают бороды и селятся отшельниками в горах, чтобы затем садистcкими методами вколачивать техники боя в доморощенных суперменов. Но кроме прочего Ящера окружала какая-то безмятежная энергетика уверенного в себе человека, которой хотелось довериться. Да и сила производила впечатление… Недаром после того, как Ящер превратил лапы в секиры, Гиены смылись, поджав хвост. Но Илона Барона недолюбливала… Впрочем, стоит ли доверять мнению этой стервы?
Из коридора, что был за стеной, послышался приглушённый женский смех и дробь каблуков, недовольный возглас по поводу предстоящих экзаменов и веселый стрёкот в ответ. Звуки словно доносились из другой, далёкой жизни, от которой я теперь была отделена чем-то гораздо более непреодолимым, чем фанерная дверь аудитории.
— Чтож, ладно… — пробормотала я. — А в тот раз, когда сказали про светящееся стекло и руку, которую нельзя отпускать, вы знали, что случится? Знали, что я прозрела?
Барон обменялся с Павлом взглядом.
— Нет, я не знал, — аккуратно ответил Ящер. — Но сознаюсь, у меня есть некоторая способность предугадывать цепь вероятных событий. Я не всегда вижу, что именно произойдёт, но могу понять, каких ингредиентов добавить, чтобы итог вышел в плюс, а не в минус. Подтолкнуть там, подсказать здесь, и вот, человек уже не собьется с пути.
“Человек? Или овца?” — подумалось мне. Ответ Ящера был более чем странным… Для себя я решила держать с Бароном ухо востро. Вслух сказала:
— Вы же наш декан? Мы, наверное, и раньше были знакомы. Но совсем не могу вспомнить вашего лица.
— Потому что теперь перед вами моё истинное лицо. Сейчас объясню… Это как с художником. Если он научился рисовать хорошо, то по-детски у него уже не выйдет. Даже сложно будет вспомнить как неправильно держать кисть. Так и тут. Ваше зрение просто стало лучше.
— А у других я могу различать человеческую личину из-за того, что слияние Рамны и Эмона началось, но не закончилось? А если только, например, глаза звериные — то процесс прошёл, частично?
— Всё верно! Радует, что вы оказались такой понятливой. Скажу вам по секрету, милая, — Ящер заговорщически понизил голос, — наш Староста, когда проходил лекции о Зрячих, такой проницательностью не отличался. Только вообразите, трижды пересдавать теорию!
Койот впервые за все время навострив уши, неодобрительно хмыкнул, всем видом показывая, что всё сказанное — пустые наговоры. Ящер по-стариковски хмыкнул. Сразу становилось понятно, что у этих двоих есть какая-то общая история за плечами. Если верить Илоне, то не самая лучшая…