Я до последнего надеялась, что Барон знает, что делает. Надеялась, что он на моей стороне, на моей и Павла. Прыгнула в лисёнка, как он и просил, а сразу после Тень влилась в моё свободное от разума тело. Даже тогда я держалась за надежду, верила, что всё под контролем. Что всё идёт так, как должно…
И теперь слова Алека произвели эффект газовой бомбы, от которой пережало лёгкие, перед глазами заволокло, а мысли спутались в один беспорядочный ком. “Нет… не правда! Этого не может быть! Алек должно быть ошибается. Павел, умоляю, возрази ему! Ты же всегда готов с кулаками защищать истину!”
Но Павел молчал. Он уже не прятал лицо в ладонях. Лицо его таило скорбь и одновременно было решительным, как у смертника-террориста. Он не собирался защищаться. Неужели всё — правда?
У меня из-под ног словно выбило почву, а вместо неё осталась одна пустота, в которую я бесконечно падала. Что-то внутри рассыпалось, ухнуло вниз, а потом восстало, снова собралось воедино — криво и уродливо, порождая новое чувство, похожее одновременно на отчаяние, бессильный гнев и тягучую, беспросветную обиду, от которой кости ломит, а голова становится похожа на разбитый фонарь.
Я всегда подозревала, что Барон темнит, но Павел… Как он мог быть замешан? Как это возможно!?
Мог ли Алек ошибаться? Даже если Барон всё подстроил, Павел не мог знать!
"Ну же, Павел, прошу, скажи, что это неправда!" — хотелось крикнуть мне, но лисёнок мог только скулить, дрожать и беспомощно наблюдать через стальные прутья клетки, как Тень, притворяясь мной, говорит Алеку ужасные вещи.
— Я с тобой никуда не пойду, — произнесла Тень моими губами и моим голосом, глядя моими глазами на единственного человека в этой комнате, а может и в целом мире, который несмотря ни на что, оставался на моей стороне. И тем страшнее было видеть, как каменеет его лицо, а голос скатывается в глухой надтреснутый хрип:
— Ты… — Казалось, что Алеку не хватает воздуха, чтобы говорить. — Ты мне не веришь? Не веришь, что Койот предатель?
— Нет. Но это и неважно, — отмахнулась Тень, вальяжно раскинувшись на стуле. Она с любопытством пощупала подлокотники, потом поднесла к глазам свои руки, покрутила ими так, словно видела впервые. — Просто ты… хм-м… жалкий. Да, это пожалуй правильное слово — жалкий. Ни рыба, ни мясо. Слабый, да ещё и трус. Но ты и сам это знаешь, не так ли? Да и мои хвосты снова со мной, так что, извини, чувства больше не туманят разум… А как ты это ощущаешь? Разве не рад освободиться?
"Я тут! Да посмотри же сюда!" — мысленно умоляла я Алека, но внимание всех было приковано к моему человеческому телу, в котором хозяйничала Тень. Не удивительно, что Алек не видел, не понимал, кто им управляет. Тень полностью скрылась внутри, распознать её чёрного силуэта было нельзя. Мой Эмон — моя белая лисица, тоже осталась при ней, только выглядела как чучело набитое ватой, точно из неё забрали нечто, что делало её живой.
Я посмотрела на Павла… Взлохмаченный, до серости исхудавший, напряжённый, как перетянутая струна. Он глядел исподлобья так, словно в любой момент был готов вцепиться Алеку в глотку. Павел ненавидел Пса — и не собирался этого скрывать. Неужели… неужели он действительно сам заключил Узы? Неужели сам навлёк на нас то, что случилось? Неужели врал обо всём?
Мне было сложно и страшно в подобное верить и одновременно с тем, странности между нами вдруг обрели смысл.
То, что он следил за мной в день, когда Гиены впервые напали. Шептал что-то странное, перед самыми Узами. Навязался помогать. Почему так не хотел идти к корректорам. Почему так странно отзывался о Бароне… И все эти непонятные разговоры с Илоной… Но разве кто-то его заставлял быть со мной милым? Утешать и защищать от тех же однокурсниц… Или это Узы двигали им, когда он делал мне бутерброды и оставлял заботливые записки? Он хотел, чтобы я повелась? Доверилась? Так и вышло. Он своего добился. И всё же… всё же, не смотря на предательство, я была рада, что с ним всё хорошо. Что он вернулся из того безумия, в которое его погрузили Гиены.
Только обида от этого никуда не девалась. Обида жгла. В конечном итоге я оказалась не нужна ни Павлу, ни Барону. Алек больше не был привязан ко мне хвостами… Пустое место — вот моё имя. Просто разменная пешка в чужой игре.
Вся злость и отчаяние, которые я сдерживала в себе последнюю неделю, вдруг вырвались, подминая, раскатывая, точно катком.
Тень оскалилась, как если бы почувствовала мою боль.
— Почему ты так странно говоришь? — спросил Алек, раскачиваясь на ногах, точно под порывами ветра. — Они что-то сделали? Твоя Лиса…
— А что с ней? — притворно удивилась Тень.
— Она… будто мёртвая.
Изобразив испуг, Тень коснулась белой шерсти Эмона:
— О, нет… Что с ней случилось! — Её (мои) глаза заблестели от подступивших слёз, как если бы она действительно испугалась того, что обнаружила. — Что же делать? — причитала она, на миг став похожа на потерявшуюся девочку.
— Мы всё исправим вместе, — Алек подошёл к Тени.
Эмон Павла нервно дернул ушами, прислушиваясь. Барон недоверчиво сощурил глаза. Илона громко шепнула:
— Отойди от неё, дурак!
Но Алек демонстративно не обращал ни на кого внимания.
— Исправим? … ты обещаешь? — жалостливо спросила Тень моим голосом.
Алек протянув ей руку. Он был уверен, что это я.
— Обещаю… — твёрдо сказал он. — Пойдём. Мы со всем разберёмся после. Пойдём со мной.
Все остальные настороженно наблюдали, ожидая развязки. Я сосредоточилась на глазах Тени. Попыталась прыгнуть в них, но ничего не вышло. Обычно при джампе я чувствовала душу зверя — живую искру тепла. Но в глазах Тени плескался один лишь мрак. Я словно глядела в бездонную ледяную бездну, в которой не за что было зацепиться.
Тень плотоядно облизнулась, подалась плечами вперёд, облокачиваясь на колени, попросила, глядя на Алека снизу вверх:
— Хорошо… я поверю тебе. Пойду с тобой. Но сделай кое-что для меня.
— Что угодно…
— Поцелуй меня, как тогда… на крыше.
У Павла окаменели плечи, он весь подобрался, внимательно следя за Алеком, который хмурился, явно не зная, что предпринять. Но спустя секунду, решительно наклонился так, что Тень тут же ухватилась за его воротник, подтягивая ближе.
“Прекрати!”, — мысленно крикнула я. Лисёнок, чувствуя моё отчаяние, заметался по клетке. Его сердце билось в груди, как пойманная пичуга.
— Стой! — вмешался Барон, но Алек уже коснулся губами моих человеческих губ. И поражённо распахнул глаза. Морда его рыжего пса стала стремительно терять краски, шерсть выцветала, точно к ней применили чёрно-белый фильтр. Пёс испуганно взвизгнул, клацнул зубами возле самого уха белой Лисы, которая ни на что не реагировала, пялясь в пустоту мутными глазами.
Тень ухмылялась сквозь поцелуй.
— Хватит! Что за цирк?! Прекратите немедленно! — приказал Барон. — Его душа вам не принадлежит!
— Но он не против, — осклабилась Тень, отстраняясь. — Ты же не против, милый, так? Не против уйти со мной? Навсегда остаться вместе?
Рыжий пёс тяжёло хватал пастью воздух и пока он искал, что ответить, Павел вскочил со своего места, в три шага добрался до Алека и коснуться его плеча. А когда Пёс в растерянности обернулся, очень чётко и весомо сказал ему всего одно слово:
— Спи.
Глаза Алека закатились. В следующий миг он свалился на пол, словно его подстрелили. Илона помогла усадить его обратно на стул. Он был без сознания, но цвет стремительно возвращался к его Эмону. Я мысленно перевела дыхание. Значит ничего непоправимого Тень сделать не успела. По крайней мере я очень на это надеялась.
Только тут я заметила, как Павел пристально вглядывался в моё человеческое лицо.
— Это ведь не она? Не Тина? — наконец, сказал он. Тень осклабилась:
— С чего ты взял, малыш волчонок? — её-моё лицо сделалось плаксивым, как у ребёнка. — Зачем ты так, я же люблю тебя! Давай будем вместе. На веки вечные.
Я с замиранием ждала, что ответит Барон. И что сделает Павел, когда поймёт, что я в лисёнке.
Койот повернулся к Ящеру, голос его звенел от тревоги: — Что с ней? Что с Тиной?
— Просто спит. Внутри своего тела, — соврал тот, и мне захотелось взвыть, когда Павел кивнул, поверив.
— А лисёнок?
— Его энергию уже использовали.
Павел мазнул взглядом по зверьку в клетке.
— Значит Тина не слышала? … про Узы? — напряжённо уточнил он.
— Нет, но… Александр всё равно ей расскажет позже, так?
— Но ведь можно … можно заставить его забыть. С помощью этого вашего океана Ша? Он же всё может?
— В вас говорят Узы, Павел. Но если вы захотите… что ж, мы и с этой проблемой справимся.
Илона метнула на лисёнка в клетке быстрый взгляд. На миг наши глаза встретились, а у меня в голове зазвучал её голос: "Он недолго будет беспокоиться о тебе, лисичка. Ему станет плевать, как только мы разорвём Узы". Через миг Ведьма уже смотрела в другую сторону, напряжённо улыбаясь:
— Схожу за мамой, пожалуй, — сказала она, направляясь к двери.
— Да, только не торопись, — откликнулся Барон, и, как только Илона скрылась за дверью, повернулся к Тени, которая в этот момент так и сяк крутила стопой, словно изучая, на что способно её-моё тело. — Прежде чем мы начнём, я хочу задать вам несколько вопросов…
Тень кокетливо улыбнулась, потом нахмурилась, поиграла бровями, надула губы. Она, словно ребёнок, забавлялась с мимикой, перебирая возможные варианты. Остановившись на чём-то между грустью и сожалением, сказала:
— Задавай, только, боюсь, тебе не понравятся наши ответы, Ворон. Кстати, зачем ты сменил имя? Чтобы отвязаться от старых грехов?
— Почему вы называете себя в множественном числе?
— Разве не любопытнее, почему люди зовут себя в единственном, когда состоят из множества сущностей?
— Понятно… — хмыкнул Барон. — Что вы такое?
— Мы — это клочок Матери сущего. Океана смерти, аида, реки очищения, антиматерии, Ша или как вы ещё это называете? Слова не смогут вместить весь смысл. Как круги на воде, они лишь отражают малую часть того, чем является Мать.