— А вы мне повестку присылали? Я расписывался?.. По телефону-то каждый имбецил под уголовку закосить сможет. Ты бумажку мне сейчас покажи с моей подписью, тогда и базар будет. А так — никаких приглашений не было. И доказухи нет!
— Подождите вы с доказательствами… — сбавил обороты Бухаров, обдумывая слабость своей позиции. — Давайте к теме вернемся. Вы в тот вечер у Березина были?
— Ну допустим! — Нотки вызова в голосе Федина зазвучали звонче. — И что с того? Я у него сто раз был. У нас бизнес общий.
— А когда от него ушли?
— Говорю, вечером. Точное время не помню. Береза сам за мной дверь закрывал… И, чтоб это спросить, вам понадобилось взрывать дом, бить машину и калечить собаку?! А кто теперь за все это отстегнет? Ваши придурки в масках?!
— Я им передам вашу просьбу… — осклабился Бухаров.
Воронова аккуратно постучала по столу кончиком авторучки, возвращая разговор в нужное русло. И невольно вспомнила того старого зечару: какие стихи романтические читал — закачаешься, а через пять минут чуть не убил.
— Кто-нибудь видел вас, когда вы выходили от Березина?
— Брат. Он за мной заезжал. У него и про время спросить сможете.
— Брат у нас — фигура известная, — с легкой иронией заметил Бухаров и подмигнул Светлане. — Тот еще свидетель… Две ходки за плечами.
— И что, он после этого — не человек? — возразил пострадавший от «Тарана» Федин. И с горькой обидой за родственника посмотрел на Бухарова.
— Ну почему же… Я вот только думаю, а не на пару ли с братцем вы это дельце обтяпали?
Андрей Борисович скривился и снова повернулся к следователю:
— Гнилая предъява. Братуху не вмешивайте. Он, как и я, не при делах. А мне теперь из-за ваших подозрений полдома разбирать придется. За дверь сто пятьдесят штук отслюнил. А в целом попадалово тонн на пятьдесят бакинских. И это минимум. А вам лишь бы предъявы кидать.
— Похоже, вы не понимаете всю серьезность ситуации. — Гладкий лоб Вороновой прорезала горизонтальная морщинка. — Вас подозревают в убийстве компаньона. В убийстве! А вы нам тут про ремонт да про собаку…
— Мне шьют убийство Олега? — Федин театрально всплеснул руками. Негодование получилось искренним. — Вы тут что, все сбрендили, в натуре?!
— Выбирайте выражения! — вспыхнула Светлана, привыкшая к культурным убийцам и бандитам.
— Да какой резон мне его мочить?!
— Самый прямой, — спокойно заметил Бухаров. — В суде находится иск господина Березина об отчуждении в его пользу доли имущества и капитала компании «Олан», которой вы владели совместно. Сделка, в которой вы приняли участие, прогорела. А закладывать имущество без согласия компаньона вы не имели права, и, насколько мне известно, решение суда ожидалось далеко не в вашу пользу. Вы должны были бы возвратить Березину около десяти миллионов рублей. Так что мотив у вас имелся. Даже мотивище.
— И что из того, что не в мою пользу? Этот — не в мою, а другой — в мою вынесет… Вы мне объясните, на хрен было дом взрывать?
Вместо ответа Воронова открыла сейф и достала оттуда небольшой сверток.
— Вот, Андрей Борисович, извольте взглянуть…
В свертке оказалась небольшая картонная коробочка.
— Эти патроны к пистолету Макарова, как вы помните, были обнаружены при обыске у вас дома. В вашем же присутствии. А Березин, как было установлено, убит как раз из пистолета Макарова.
— Вы че? Я же сразу сказал: не мои это патроны!
— Ага, — ехидно улыбнулся Бухаров. — Враги подбросили. Как доллары в «Мастере и Маргарите».
— Да при чем тут патроны? У ментов, вон, тоже макаровские патроны… Вы ствол предъявите!
— Ну, от пистолета-то вы наверняка избавились. Слишком уж серьезная улика. А вот патроны пожалели. Пригодятся, мол… И допустили большую ошибку. Патроны ведь — далеко не одинаковы. Во-первых, маркировка на гильзах патронов, найденных в вашем доме, совпадает с маркировкой на гильзах, найденных на месте убийства Березина. А во-вторых, мне почему-то кажется, что и смазка на них по химическому составу также окажется идентичной.
— Слушайте, да на хрена мне патроны, если у меня и ствола-то нет?! И не было никогда. Сами прикиньте, стал бы я…
— Словом, так! — прерывая бесполезную дискуссию, повысила голос Воронова. — Андрей Борисович, в соответствии со статьей девяносто первой Уголовно-процессуального кодекса я задерживаю вас на сорок восемь часов до предъявления обвинения. Вот постановление, ознакомьтесь и распишитесь…
— Вы что, шутки шутите? — Федин ошарашенно привстал со стула. — Мне же дом ремонтировать надо. Кто его охранять будет?! Рекс контужен, жена с дочкой в отъезде…
Он хотел добавить еще что-то, но на стол прямо перед ним вдруг с противным стуком брякнулись наручники.
— С почином!
Последнее слово осталось за Бухаровым.
История возникновения бизнес-центра «Меридиан» могла бы войти в учебники, иллюстрируя типичный пример становления рыночной экономики новой России.
При советской власти это девятиэтажное здание принадлежало сверхсекретному НИИ, в просторечии — «ящику». Ящик оный, как и многочисленные его собратья, жил в те времена довольно неплохо. Проклятые капиталисты грозно бряцали на всю планету ядерным оружием, и Страна Советов денег на оборонку не жалела. Устроиться на работу в приличный «ящик» было голубой мечтой подавляющего большинства выпускников подавляющего большинства вузов.
Но аккурат через год после того, как советская власть скоропостижно сыграла в другой ящик, в жизни института наступило время перемен.
Для начала его бюджет урезали чуть ли не вполовину. Народ насторожился, но каких-либо решительных действий предпринимать не спешил, наивно полагая, что все эти неурядицы носят временный характер, и что молодое правительство молодой России вскоре направит страну по пути научно-технического прогресса и экономического процветания.
Однако когда на следующий год бюджет урезали снова, причем уже втрое, народ наконец понял, что с надеждами в отношении молодого правительства молодой России он явно погорячился, плюнул на научно-технический прогресс и… побежал в поисках лучшей доли. Бывшие кандидаты и доктора, вооружившись огромными клетчатыми сумками, активно включились в благородный процесс насыщения отечественного рынка импортным барахлом, доказывая тем самым, что наука способна-таки приносить людям реальную пользу.
На своих постах в институте оставались только самые преданные науке люди — те, кто ничего другого в жизни делать не умел и не хотел. Несмотря на то что зарплату, и без того обгрызанную со всех сторон, не платили уже полгода, они упрямо продолжали ходить на работу и даже пытались что-то изобретать.
Дирекция института, которая, в отличие от своих бывших подчиненных, чувствовала себя довольно неплохо, сдавая в аренду быстро высвобождавшиеся площади, поначалу сохраняла чувство юмора и наблюдала за этими чудачествами с живым интересом экспериментатора. Но вскоре на смену благодушию пришло раздражение. Свободных площадей практически не осталось, а финансовые аппетиты новоявленных акул от недвижимости продолжали неуклонно расти. И тогда руководство решило перейти от пассивного созерцания к стадии активных действий.
Для начала фанатикам отключили воду. Но те приспособились таскать ее в пластиковых бутылках из туалета этажом ниже. Отключать воду там дирекция не решилась, справедливо опасаясь негативной реакции арендаторов.
Отключили отопление. Но зима, как назло, в тот год выдалась на редкость теплой, и «товарищи ученые» особого дискомфорта не испытывали. Кутаясь в кургузые пальтишки, они продолжали исправно трубить «от звонка до звонка», аккуратно расписываясь в журнале прихода-ухода, который, впрочем, все равно никто не проверял.
Последним шансом дирекции оставалось электричество. Поскольку институтский электрик тоже подался в «челноки», пригласили человека со стороны. Что едва не привело к трагическим последствиям. Самодеятельный монтер, копаясь в хитросплетении упрятанных в фальш-потолок проводов, загремел с четырехметровой стремянки, получив сотрясение мозга и сломав в двух местах ногу, а также ключицу и пару ребер.
На этом терпение дирекции иссякло. Заплатив горе-специалисту отступные, она перешла в генеральное наступление. Проходную завода оккупировали дюжие молодцы в камуфляже, проверявшие пропуска, а в опустевших наконец помещениях уже на следующий день начался капитальный ремонт.
А вскоре в здании случился пожар. Огонь вспыхнул посреди ночи в находившемся на седьмом этаже кабинете директора института (так его по инерции продолжали называть) и вскоре перекинулся в расположенные этажом выше лаборатории, отвоеванные у научных энтузиастов. Там в большом количестве хранились краски, олифа, растворители и прочие необходимые для косметического ремонта прелести. Нетрудно догадаться, что уже через несколько минут здание института напоминало громадный факел, ярко освещавший центр города. Прибывшим на место пожарным расчетам не оставалось ничего другого, как обильно залить водой нижние этажи, дабы локализовать пламя и не допустить обрушения конструкций.
Возможно, на причины столь странного развития событий мог бы пролить некоторый свет сам директор. Во всяком случае, у арендаторов, чьи документы, мебель, оргтехника и прочее имущество оказались безнадежно испорченными, были к нему по этому поводу определенные вопросы. Но директор… исчез. Причем, как выяснилось чуть позже, вместе с деньгами, вырученными от аренды здания. Счета были обналичены аккурат накануне пожара.
О дальнейшей судьбе бывшего руководителя научного учреждения ходили самые разнообразные слухи. Одни небезосновательно считали, что его тело давно покоится на дне реки в районе железнодорожного моста. Другие же с пеной у рта уверяли, что дальние родственники знакомых их знакомых видели господина директора то ли на Мальдивских, то ли на Сейшельских островах, где у него имелась пусть и не слишком большая, но все же собственная вилла.