– Это ты ему здорово сказал.
– Главное – справедливо, – заметил Чиун, так и не придумавший, что сделать для сближения Руби и Римо, а значит, и не решивший вопрос о наследнике Синанджу.
Глава десятая
– Четырнадцать студенческих автобусов, следующих один за другим с интервалом в пять минут, прошли маршрутом номер 675 в направлении Пенсильвании, – сказал Смит, повесив трубку телефона.
– Ну и что? – возразил Римо. – Может, они едут на соревнования по бейсболу.
– Они везут студентов из Мэриведер-колледжа, школы Этенби, из Бартлеттского университета, из Североатлантической школы и колледжа Святого Олафа.
– Все правильно. Спортивные соревнования, – сказал Римо. – В чем дело?
– А в том, что в Соединенных Штатах нет учебных заведений с такими названиями.
– Можем мы получить сведения о том, куда они направляются?
– Информация еще не готова. За колонной наблюдают, – ответил Смит.
– Нам пора ехать, – сказала Руби. – До завтра, мама. Если проголодаешься, пошли кого-нибудь из рабочих купить еду. Мы едем за Люшеном.
– Не тревожься за меня, дитя, – сказала миссис Гонзалес, раскачиваясь в своей качалке.
Встретившись глазами со Смитом, она отрицательно покачала головой. Мать Люшена все еще считала, что именно он будет решать вопрос о возвращении ее сына, и надеялась убедить его не делать этого.
Всю дорогу Чиун не расставался с рацией.
– Как вам нравится отдыхать? – спросил у Римо Смит.
– Это лучше, чем работать на вас, – ответил тот.
– А вы подумали о том, на что будете жить? Кто теперь будет оплачивать ваши счета?
– Это не ваша забота, Смитти. Я скоро сделаюсь звездой телеэкрана. А когда получу с них все, что мне причитается, то заживу припеваючи, как король.
– Ты – и вдруг отставка?.. – сказала Руби. – Это как-то не вяжется одно с другим.
– Я ушел с этой работы. Слишком много безымянных трупов, слишком много смертей.
– Римо! – строго сказал Смит.
Их взгляды встретились в зеркале. Смит предостерегающе показал глазами на Руби.
– На ее счет можно не беспокоиться, Смитти: она знает об организации больше, чем вы думаете. Если бы вы нас не нашли, она все равно заставила бы меня разыскать вас.
– Вы хорошо информированы, – заметил Смит, обращаясь к Руби.
– Я держу свои уши открытыми, – сказала она.
– Это не так просто, когда имеешь вместо ушей кочешки брюссельской капусты, – хихикнул Чиун.
Из рации донесся чей-то громкий голос. Чиун поздоровался.
– Привет, «чайник»!
– Сколько раз вам говорить! – рассердился Чиун. – Люди – не чайники!
– А как ты сам себя называешь?
– Как я называю себя сам? Или как меня называют другие?
– Как мне тебя называть? – спросил голос.
Акцент был оклахомский. В любом месте, где ни подключишься к рации, голоса звучат всегда одинаково, как будто они принадлежат обитателям лачуг, сложенных из обрывков толя где-нибудь в окрестностях Талсы, подумал Римо.
– Я себя называю скромным, добрым, застенчивым и великодушным, – признался Чиун – Другие называют меня прославленным, просвещенным, досточтимым, почтеннейшим Мастером.
– Ничего себе! Я буду называть тебя скромнягой, не возражаешь?
– Лучше зови меня Мастером, это больше соответствуем моему характеру. Не знаю, говорил ли я тебе, мой добрый друг, что я работаю на тайное государственное агентство?
Смит застонал, как от зубной боли, и ударился головой об угол сиденья.
Машина, в которой находился полковник Уэнделл Блич, шла первой в растянувшейся по шоссе колонне из четырнадцати автобусов. Он сидел за спиной водителя, на голове у него были наушники; полковник внимательно слушал все сообщения, поступающие с базы.
Пятьдесят пассажиров головного автобуса были одеты в джинсы и футболки. Жесткие требования дисциплины были теперь ослаблены ровно настолько, чтобы парни могли беседовать между собой – не слишком, впрочем, громко.
– Сейчас мы увидим шоу на дороге, – сказал, то ли спрашивая, то ли утверждая, старший лейтенант, опускаясь в соседнее кресло.
Блич кивнул.
– Люди готовы? – осведомился он.
– Вы знаете это лучше меня, полковник. Они готовы ровно настолько, насколько этого хотим мы.
Блич снова кивнул. За окном проносился сельский пейзаж.
– Мы ведь не делаем ничего такого, чего им не пришлось бы делать в регулярной армии. Если они захотят туда перейти, – добавил он.
Лейтенант кивнул в знак согласия.
– Двадцать лет я наблюдаю, как деградирует армия, – продолжал Блич. – Жалованье растет, а моральные устои рушатся. Не армия, а провинциальный клуб. Гражданские права этому сброду?! Если они добровольцы, так надо их баловать? Если бы мне дали их на полгода, я бы все поставил с головы на ноги. Я бы создал настоящее войско – не хуже, чем было у древних римлян.
– Или у генерала Першинга, – поддакнул лейтенант.
Блич, однако, с этим не согласился.
– Ну, не совсем так, – сказал он. – Вы знаете, почему он получил прозвище Черный Джек?
– Не знаю.
– Он ввел форму черного цвета. Сначала его звали Черномазый Джек. Ну да Бог с ним, с Першингом. Что до меня, мне долго не представлялось случая показать себя, пока американцы не осрамились в Намибии, когда там вспыхнули беспорядки и были человеческие жертвы. Я предложил свои услуги по наведению порядка в армии, но меня не поняли.
– Все дело в мягком обращении, – перебил лейтенант. – Нам не хватает твердой руки.
– А потом мне наконец повезло: я был приглашен сюда. Сейчас у меня лучшая часть изо всех, какие я когда-либо видел. Наилучшие условия, наилучшая подготовка, наилучшая дисциплина. Я могу повести их хоть в ад!
– И они последуют за вами, вне всякого сомнения, – сказал лейтенант.
Блич повернулся к нему и дружески похлопал его по плечу.
– Придет время, – сказал он, – когда мы наведем в нашей стране порядок и для нас отольют медали. А до тех пор мы должны находить удовлетворение в том, что мы делаем.
В его наушниках послышалось потрескивание. Блич сделал лейтенанту знак молчать и взял в руки микрофон.
– «Белая лиса», номер первый слушает, – произнес он. – Прием!
С минуту он внимательно слушал, затем коротко сказал:
– Прием окончен. Молодцы!
Он повесил микрофон на крючок поверх головных телефонов. Лейтенант смотрел на него выжидающе.
– Что-нибудь случилось? – спросил он.
– В лагере были гости.
– Ну и?..
– Там им ничего не сказали, но, видимо, они получили информацию из другого источника и следуют за нами от самого Норфолка.
– Ведут наблюдение? – спросил лейтенант.
– Похоже, что так.
– Кто они?
– Не знаю. Их четверо, трое мужчин и одна женщина.
– Что будем делать?
По толстому лицу Блича пробежала легкая улыбка, сделавшая его похожим на фонарь из тыквы, зажигаемый ночью в канун праздника Всех Святых.
– Организуем им теплую встречу, – сказал он.
Свыше двух часов Чиун пытался уговорить всех, кто подключался к нему по одному их сорока каналов рации, соблюдать тишину в течение часа с четвертью – с тем чтобы он мог прочитать вслух одно из самых коротких произведений поэзии Унг. Никто, однако, не прислушался к его просьбам, и, когда Римо, после сообщения, полученного Смитом с одного из дорожных постов, свернул на грязный проселок близ города Геттисберга в Пенсильвании, Чиун разразился угрозами и проклятиями в адрес радио с обратной связью. Разумеется, на корейском языке.
Трое солдат, прячущихся среди холмов, в полумиле от поворота, видели, как белый «Континенталь», съезжая с шоссе на проселок, поднял густое облако пыли.
– Он всегда ведет себя так в дороге? – спросила Руби Римо.
– Только когда ему очень не хочется ехать.
– Что он сейчас говорит? – снова спросила Руби, видя, что Смит страшно боится, чтобы Чиун, говоря по-корейски, не выдал те немногие секреты КЮРЕ, которые еще оставались секретами.
Римо прислушался.
– Одному из своих более-менее сносных «приятелей» он объясняет, что единственная разница между ним и коровьим пометом заключается в том, что его нельзя употребить на кизяки.
В кабину ворвался новый грубый голос. Чиун ответил не менее грубо.
– А этому он советует испить овечьей мочи, – перевел Римо.
Хорошо подрессоренную машину покачивало на ухабах. Руби зажала уши ладонями, чтобы не слышать доносившуюся с заднего сиденья ругань.
Внезапно все смолкло. Руби повернула голову, чтобы узнать причину внезапно наступившей тишины. Вдруг Чиун молниеносно перегнулся вперед, ухватился левой рукой за руль и резко крутанул его вправо. Машина повернула почти под прямым углом и съехала с дороги, едва не врезавшись в дерево. В последнюю долю секунды Чиун вывернул руль в прежнее положение.
Римо вопросительно взглянул на Чиуна и уже открыл было рот, как вдруг позади них раздались – один за другим – два взрыва. На машину посыпались мелкие осколки камней и комья земли. Облака пыли, смешанной с едким дымом, заклубились над дорогой.
– Бьют гаубицы! – воскликнул Римо.
Он выжал акселератор до пола и забрал у Чиуна руль. «Континенталь» на предельной скорости помчался вперед. Чиун удовлетворенно кивнул и занял свое место. Когда облака рассеялись, Смит увидел сзади на дороге две воронки, каждая размером с пивную бочку.
Римо хотел было притормозить.
– Не надо! – сказал Чиун. – Будет еще один.
– Откуда ты знаешь? – удивилась Руби.
– Бог троицу любит, – прошипел Чиун.
Руби видела, как он сузил глаза, сфокусировав их на чем-то, что, казалось, было всего в нескольких дюймах от его носа. Вдруг он вскинул голову и крикнул:
– Влево, Римо! Круто влево!
Римо резко повернул налево и нажал на газ. Задрав нос кверху, машина рванулась вперед. Сзади послышался взрыв, на миг оторвавший правые колеса автомобиля от земли. Однако Римо без труда выровнял машину. Чиун открыл заднее стекло и внимательно прислушался.