И вдруг почувствовала, как что-то влажное коснулось пальцев. Это лисёнок выбрался из своего убежища и коснулся меня носом. Он смотрел испуганно, рыжая шёрстка стояла дыбом, и было видно, что малыш готов в любой момент сигануть обратно под тряпки, но всё же он стоял на месте, глядя прямо мне в глаза. Доверяя. Не подозревая, что именно я забрала его от матери.
Стоило этой мысли промелькнуть в моём сознании, как лисёнок, оскалившись, вдруг укусил меня за палец и тут же бросился прятаться. От неожиданности я отшатнулась, не удержалась на ногах и с громким "ой" перекатилась на спину, едва не влетев затылком в стол.
— Аустина, с вами все в порядке? Не ударились?! — Подойдя и присев рядом, Барон поддержал меня под спину. Из-за сосредоточенности на лисёнке я совсем не заметила, что декан уже успел вернуться.
— Да, спасибо, — я почувствовала, как уши начинают гореть от смущения. — Просто я немного неуклюжая. Вечно со мной так.
— Ох, милая, вы такие глупости сейчас говорите. Вы бы на меня в молодости посмотрели, запинался за каждый угол, но мне поведали, что это признак мудрости. Вроде как я много думаю. Поэтому не стоит смущаться слишком большого ума…но, что у вас с пальцем? — он протянул мне руку, помогая встать. Голос у него был такой, словно ему действительно было не всё равно. — Покажите.
Я послушно перевернула ладонь, на коже большого пальца выступили две капельки крови.
— Малыш уже показывает зубки, — хмыкнул Ящер. — Нужно продезинфицировать. Перекись-перекись. Сейчас вернусь.
— Не стоит, — начало было я, но Барон только отмахнулся.
Он вернулся меньше чем за минуту с упаковкой пластырей, какими-то медицинскими бутылочками из тёмного стекла и подносом, на котором стояли заварочный чайник и две чашки.
— Улун способствует заживлению, поэтому потом обязательно выпейте чашечку, хорошо? — подмигнул он.
Опустив поднос на стол, декан подошёл ко мне и показал взглядом на стул. Чувствуя себя словно не в своей тарелке, я села. Хотела было сказать, что всё сделаю сама, но мне вдруг подумалось, что это обидит Барона. Словно я не доверяю ему даже такой мелочи. Впрочем, могу ли ему доверять? Мне вспомнилось вдруг, что он сказал мне в универе…
— Можно кое-что спросить? — уточнила я, не зная, как начать разговор.
— Конечно, милая.
— Вы сказали мне в универе, тогда, после нападения Гиен… Что с Алеком у нас вроде как истинная любовь. Но как вы это поняли?
— Просто вспомнил свою молодость, — улыбнулся Ящер. Он уже склонился, внимательно оглядывая ранки. Руки у него были прохладные, а движения осторожные, но очень точные. Это невольно напомнило мне, как однажды в детстве отец точно также обрабатывал мне ожог от спички. Папа по кругу обрабатывал йодом так, что никогда не бывало больно. Мама такой глупостью никогда не занималась. Считала, что я должна уметь сама о себе заботиться. Нельзя сказать, что она так уж была не права, но всё же было неожиданно приятно доверять кому-то заботу о себе. Даже если речь шла о такой мелочи.
— То есть… это не точно?
— Милая, я хорошо вижу, когда люди подходят друг другу. Вам должно быть сложно сейчас, столько эмоций навалилось, и вы не знаете, чему верить…
Я кивнула. Это было в точку.
— Поэтому, я просто попытался вас направить. Ведь с Павлом вы знакомы всего ничего. А с Александром вас связывают годы, — объяснял он, прикладывая ватку. — Не щиплет?
— Нет, — соврала я. На душе стало спокойнее, ведь оказалось, что говоря про истинную любовь, Барон руководствовался не своей силой. Это значило, что… Что нас с Павлом всё-таки может что-то связывать… Что-то помимо Уз. “Н-да. Ничему тебя жизнь не учит…” — мысленно проворчала я на себя.
— Йодом можно обрабатывать только вокруг, — сказал Барон, не поднимая глаз. — Иначе может разъесть мягкие ткани и станет только хуже… — он сложил губы в трубочку и подул мне на палец. Это было до того неожиданно, что я вздрогнула и едва не выдернула руку, удержав себя в последний момент.
— Мне так… только папа делал, — смущённо пробормотала я под внимательным взглядом жёлтых глаз.
Наверное, впервые я могла рассмотреть Барона так близко. Зрачки его были бездонными и занимали почти всё пространство жёлтой радужки. Запах от Ящера шёл странный. Точно мне сунули под нос старинную книгу, у которой страницы пожелтели от времени. Кожа Эмона состояла из множества бледных бежевых чешуек, плотно прилегающих одна к другой. Посередине лба, чуть выше надбровных дуг, была отчётливо различима выпуклость, которую пересекал поперечный разрез. Мне очень хотелось спросить, что это, но я промолчала, наблюдая, как Ящер заклеивает мне палец пластырем:
— Спасибо, — сказала я, когда он закончил. — У Вас хорошо получается. Наверное, сказывается опыт?
— Да, кой-какой имеется. Когда-то я часто обрабатывал детям ссадины.
— А у вас есть свои дети?
— Нет… не довелось, — в голосе декана прорезалось сожаление. Он разогнулся, пробежал взглядом по гостиной. Тусклый свет от торшера отбрасывал на морду Ящера скорбные тени, из-за которых он казался совсем древним и бесконечно усталым: — Из-за меня и не случилось. Многих я в этой жизни подвёл, теперь отдаю долг и искренне радуюсь, что мне позволено это делать. Раньше я работал с одарёнными школьниками, потом со студентами. Как со зрячими, так и с теми, кто Эмонов не видит. Чего только не случалось.
Погружённый в воспоминания, он прикрыл морщинистые веки, но спустя несколько мгновений снова посмотрел на меня:
— Меня вдохновляет молодость и энергия, которая кипит в таких устремлённых людях, как вы, Аустина. Вы — это будущее мира.
— Я? Вы точно про меня?
— Именно, что про вас, — мягко перебил он. — Посмотрите, что вы пережили. Многие на вашем месте лишились рассудка. Но вы не опустили руки и готовы сражаться. Это достойно восхищения и не смейте говорить иначе.
Сама себя я героем не чувствовала, а скорее наоборот. Но возразить не решилась. Было приятно, что меня так высоко оценивают, но одновременно с этим становилось боязно, что в будущем этих надежд, на меня возложенных, я не оправдаю. От неловкости я поёрзала на стуле, спрятала руки в карманы джинс.
Барон смотрел на меня ещё несколько секунд, а когда ответа не последовало, взялся за стоящий рядом свободный стул и подвинул его к столу. Потом взялся за следующий стул и сделал то же самое.
— Тина, угоститесь же чаем, — сказал он уже своим прежним тоном. — А потом продолжите работу с лисёнком. Я чувствую, на этот раз у вас всё получится.
— Хорошо.
— Не сомневайтесь в своих силах. Иначе я решу, что вы сомневаетесь во мне и моём мнении.
Я кивнула. Всё-таки поддержка грела, как бы я ни боялась провала. Может, и правда всё будет хорошо? Может, зря я себя мучаю сомнениями?
Рядом с Бароном я чувствовала себя странно. Мне было важно, что он обо мне думает. От него исходила буквально ощутимая на ощупь аура безопасного спокойствия, точно куполом отрезающая от всех тревог. Я помнила, с какой лёгкостью он напугал гиен, даже Илона, это гордячка с завышенным самомнением, его слушалась. Даже Павел обращался к нему за помощью. Больше всего на свете мне хотелось довериться этому человеку, но какая-то затаённая подозрительность в глубине души не позволяла расслабиться до конца. Ждала подвоха. И всё же с каждой минутой рядом это чувство становилось незначительнее и глуше.
Прежде чем взять с подноса кружку, я покосилась на коробку с лисёнком. О наличии в ней зверька говорил только подрагивающий рыжий хвост, выглядывающий из-под груды тряпок. Я подумала о Павле, застрявшем в воспоминаниях. Об Алеке, который согласился его вытащить. Об Илоне. Я не могла их подвести. Моя белая лиса была солидарна, ей не терпелось вернуться к малышу. Она так и тянулась к нему мордой.
Барон продолжал таскать по помещению стулья. Он уже успел расставить несколько вокруг овального стола, который занимал весь центр обширной гостиной.
— Вам, наверное, интересно, чем я занимаюсь, — отозвался он.
— Я как раз хотела спросить.
— Готовлю пространство для ритуала. Смотрите, на стол мы поставим клетку с лисёнком. У Илоны как раз есть подходящая. Правда птичья… но сойдёт. Вокруг нам надо уместить тринадцать стульев. За ними мы поставим ещё четыре.
— Зачем столько? У нас планируется вечеринка? — пошутила я и тут же устыдилась, но Барон усмехнулся, словно и правда получилось смешно.
— Вечеринку после закатим обязательно, Аустина. Можете уже развешивать шарики.
— Давайте я тоже помогу.
— Не стоит, милая. Они тяжёлые.
— Разве?
Ухватив за спинку один из стульев, я подтащила его поближе к столу. Ножки так тяжко волочились, словно внутри дерева была спрятана стальная сердцевина. Я спросила:
— Ну и тяжесть… Зачем всё-таки для ритуала столько мебели?
— Мебели? О, милая, это не просто какая-то мебель, это те самые стулья, что уже соприкасались со тьмой мёртвого океана Ша, — декан сказал это так торжественно, будто его удивляло, почему этим стульям всё ещё не поклоняются. — Может быть, твои друзья уже что-то рассказывали обо мне? — он поднял очередной стул, словно тот ничего не весил.
— Немного. Они упоминали какой-то ритуал, который вы пытались провернуть, — я замялась, внезапно вспомнив, что ведь на нём умерла жена Ящера.
— … самый страшный провал моей жизни. Этот ритуал должен был изменить мир к лучшему. Я мало кому рассказывал о том, что там произошло, но вижу, что вы хорошая девушка, Аустина. Я могу вам доверять?
— Д-да, конечно.
— Благодарю. Мне хочется ответить на ваше доверие доверием. Все мы совершаем ошибки, не так ли? Вопрос в том, какие уроки мы извлекаем. Вы помните про Океан Ша?
— Это то место, куда попадают мёртвые?
— Именно. Тот самый пресловутый потусторонний мир. Место, куда проваливаются души после смерти, место, где они проходят очищение, возрождаясь вновь. Ша не подчиняется времени и законам гравитации или физики, — голос декана набирал силу с каждым словом: