На сегодняшний день это всего лишь версия, но версия, уже подтвержденная фактами и анализом.
Возникает вопрос: почему же мы все не вымерли? Если доктор Мясов разбудил вирус в 1913 году, то к нашему времени население, бережно укрытое „железным занавесом“, должно было просто истребить само себя. Ответов здесь может быть несколько. Возможно, изменился за эти годы штамм вируса, может быть, эпидемия шла по очаговой схеме, оставив несколько здоровых участков, а эти участки в свою очередь восстановили численность населения. Многое здесь еще предстоит изучить и понять.
Если принять нашу версию за основу, то вся история Советского Союза должна быть переписана. Хотя очень маловероятно, что кто-то решится на огласку данных фактов, это так же маловероятно, как и то, что найдутся желающие добровольно испытать на себе вирус гениальности»…
Услышав шумное, частое дыхание, Лиля испуганно посмотрела в полутьму. После долгого чтения болели глаза.
— Вы обратили внимание, что это сегодняшняя утренняя газета? — сказал полковник. — Представляете, что теперь произойдет? Будет настоящий взрыв! Ничего не останется. Все сметет!
— Это «утка»? — спросила неуверенным голосом Лиля.
Полковник опять стоял посередине комнаты, только теперь лицо его влажно блестело.
— Вы лучше меня знаете, что это, — сказал он и, развернувшись, шагнул к двери.
Лиля инстинктивно подалась за ним, зачем-то ухватила за плечи. Под руками ее оказались холодные металлические звездочки погон, и она ощутила неловкость.
— Не нужно, — сказал полковник, не поворачиваясь. — Я не пущу себе пулю в лоб, по крайней мере в вашей квартире.
Все так же не поворачиваясь и не прощаясь, он открыл замок и вышел на лестницу. Было слышно, как он медленно сошел по ступенькам, на этот раз не воспользовавшись лифтом, и Лиля подумала, что почему-то лифтом пользуются в последнее время только нормальные люди, калеки и мертвецы спускаются исключительно по ступенькам.
Все-таки полковник успел поставить чайник, и он как раз закипел. Присев на табуретку, довольно долго, ни о чем не думая, она пила горячий крепкий чай. Лиля откусывала сахар и долго перекатывала острый сладкий кусочек во рту, перекатывала до тех пор, пока он не растаял. Чашка стояла на том самом месте, где еще недавно лежала голова мертвеца.
Громко за стеной хлопнула дверь чьей-то квартиры. Лиля выронила из рук кусочек сахара. Ей показалось, что несчастный полковник все-таки застрелился где-то рядом, не дотерпел до дома.
«Значит, все это правда. Все, что рассказал старик, — правда. Значит, не было никаких тотальных репрессий, а были миллионы и миллионы частных убийств, каждое из которых вполне можно оправдать болезнью. Нет злодеев, истреблявших нашу страну, а напротив — наша страна населена только злодеями. Злодеями, забывшими о своем преступлении, злодеями, помнящими свое преступление. Злодеями и их детьми, — Лиля попробовала успокоиться. Она хотела сосредоточиться, и вдруг припомнила главное. — Что он сказал? — подумала она. — Он сказал, что тот солдат ездил накануне в больницу, сопровождал раненных во время учебных стрельб. Это значит, Славик заразился в больнице… Старика увезли в больницу…»
Смятая газета валялась в комнате на полу. Лиля уронила ее, кинувшись за полковником. Теперь она наступила на газету ногой, надавила и растерла шуршащий лист желтой босоножкой. В телефонной трубке не было никаких щелчков. Соединило сразу, и сразу на том конце ответили.
— Больница? — спросила Лиля. — Пожалуйста, к вам должен был поступить в течение последних нескольких часов старичок. Фамилии его я не знаю, зовут Давид, инициалы Д.Д. — Она припомнила. — Давид Денисович, кажется, диагноз — предположительно острая сердечная недостаточность. Я хочу узнать, в каком он состоянии.
Стараясь успокоиться, Лиля снова переоделась. После звонка в больницу ее охватило что-то похожее на лихорадочный азарт, а белое платье показалось почему-то кощунством. Этот наряд послужил лишь для приема свихнувшегося полковника.
Лифт был занят. Трижды он прошел, освещенный изнутри мимо нее сначала вверх, а потом вниз. Но Лиля заставила себя дождаться кабины, она заставила себя идти по улице быстрым, но ровным шагом, хотя ей хотелось бежать.
Она прошла мимо работающего газетного киоска, освещенного изнутри, как лифт. Шагов через сорок остановилась, подумала и вернулась к нему, спросила, склонившись к окошечку:
— У вас есть сегодняшний «Знаменосец»?
Ей захотелось показать статью Д.Д. А ту газету, что принес полковник, смятую и растоптанную, она оставила в квартире на полу.
Киоскер почему-то глупо улыбался. Лиля схватила протянутый листок и побежала. Только в приемном покое больницы развернула, чтобы взглянуть. В первый раз она читала в полутьме, теперь — при желтом электрическом свете.
Газета была та же: та же речь Горбачева, та же заметка о подготовке к празднику. Перевернула страницу в поисках траурной рамки, но траурной рамки не было. Под рубрикой «Листая архивы…» находилась статья «Вчера и завтра».
Газета была та же самая, но статьи в ней не было.
Стоя посреди сверкающего кафелем приемного покоя, среди стонов больных и резковатых голосов медперсонала, среди белых халатов и открытых рам, среди медленно заполняемых регистрационных журналов, Лиля наконец поняла, что сюда уже не привезут полковника. Газета, которую он вынул из своего почтового ящика, была фальшивкой, изготовленной в единственном экземпляре для одного-единственного читателя. Таким образом вероятность его самоубийства равнялась нулю.
В больнице
Вокруг было почти темно. Глаза открылись легко и сразу. Было тихо. Над высокой белой дверью горел круглый желтый глазок ночника.
«Я в больнице, — подумал Д.Д. и попробовал повернуться. Он лежал в небольшой одноместной палате, накрытый по грудь тонким шерстяным одеялом. Правая рука откинута, и над ней высокая башенка капельницы. В колбе будто что-то шевелится. — Хорошо хоть не в реанимации. Вероятно, я потерял сознание, и эта дура вызвала „скорую“? Ну а „мальчики“? Позволили меня увезти?.. И обработали уже здесь…»
Боли под лопаткой никакой не было. Только что-то громко тикало рядом. Не без труда Д.Д. повернул голову и сразу увидел девушку. Она сидела на стуле в головах кровати, почти так же, как там, в комнате. Тонкая рука лежала на коленке, и на запястье в темноте поблескивали знакомые золотые часики.
— Лиля, который час? Прости, я не вижу стрелок.
— Ночь уже. Хорошо, что вы проснулись. Я думала, так и придется уйти, не поговорив с вами.
— Пожалуйста, вытащи иглу, — попросил Д.Д., покосившись на полупустую капельницу.
— Нельзя. Меня к вам вообще бы не пустили, Тамара Игнатьевна выручила.
— Тамара Игнатьевна, кто это? Ага, я вспомнил, — Д.Д. удалось улыбнуться. — Очень занятая мама двух совершенно одинаковых мальчиков!.. Но почему вы вообще со мной, со стариком, возитесь? Если потребуется, я дам все необходимые показания. Иди домой, девочка, иди домой. Это я убил твоих гостей. Иди, я прошу тебя. Уходи. Здесь опасно. Рядом со мной не нужно оставаться…
— Я помню… Вы говорили, — Лиля не изменила тона, но слова ее теперь звучали быстрее. — Вас увезли на «скорой», а через час где-то позвонил полковник. По-моему, они сняли «прослушку» после того, как вас увезли, по крайней мере в трубке ничего не щелкало.
— Что он тебе сказал?
— Он попросил позволения приехать и приехал… Он просил передать вам, что инфицированный солдат накануне ездил сюда, в эту больницу.
— Зачем? Цель?
— Я тоже спросила… Он сопровождал раненных во время учебных стрельб.
Д.Д. сосредоточился на круге ночника. Он хотел понять, хватит ли сил. Круг пульсировал, он то расплывался, то, напротив, становился резким, то уплывал, обращаясь в точку. Глаза в порядке. Сердце болит не переставая, но боль вполне переносимая. Мысленно осматривая свое тело, сантиметр за сантиметром, Д.Д. пытался определить, остался ли резерв? Сможет ли он вынести это напряжение? В другой ситуации он сказал бы себе: нет. Конечно, сердце не выдержит подобных перепадов, но теперь следовало рискнуть. Шанс все-таки оставался.
— А Тамара Игнатьевна, она здесь кто? — спросил он.
— Она здесь обыкновенный врач… Я забыла вам самое интересное рассказать.
Д.Д. смотрел на нее, ожидая. Головоломка-схема наконец сложилась в изящную композицию, концы сошлись, не хватало какого-то небольшого завершающего штриха.
— Полковник принес газету, — продолжала Лиля. — Свежую. «Знаменосец» сегодняшний. В этой газете огромная статья обо всей этой чертовщине… Забыла, как его?.. Вот, Мясов, археолог, профессор какой-то, завез эпидемию в Россию в 1913 году…
Д.Д. закрыл глаза, больше ничего, только закрыл глаза. Последний штрих лег точно и красиво, завершая картину. Теперь он знал все.
— Они этого не издавали, — сказала Лиля. — Я купила в киоске такую же, там ничего об этом нет. По-моему, они напечатали один-единственный фальшивый экземпляр и сунули в почтовый ящик полковнику. Только я не понимаю, зачем.
— Это, вероятно, ритуал посвящения, — не открывая глаз, отозвался Д.Д. — Сперва газета. Потом…
— Ритуал?
— У любой мало-мальски приличной организации есть свой ритуал… Сначала газета, потом приказ… Потом первое заражение… Потом соответствующим образом тебе приходится убивать… Впрочем, уже при заражении ты, вероятнее всего, являешься свидетелем ритуального убийства.
— Вот еще, — Лиля зачем-то вынула и положила на постель чистую газету. — Здесь ничего нет, а там имя автора и имя редактора были взяты в траурную рамку.
— Правильно… Если статья написана черт знает когда, наверное, много лет назад, если ею украшают только один экземпляр свежей газеты, для того чтобы был ритуал посвящения… Сама подумай, что должны были сделать с журналистом, написавшим статью, и редактором, подписавшим номер в печать?
Д.Д. повернулся на бок, игла больно шевельнулась в его