— Я вам не могу ответить на этот вопрос. — Глаза у старика были коричневые, глубокие, в длинных паузах между словами он жевал губами. — Наверное, вы сами догадались… Но это не имеет никакого значения, все сроки давности прошли…
«О чем я должен был сам догадаться? — подумал Олесь. — Наверное, он все-таки не копал, наверное, он рядом стоял с автоматом и держал землекопов на мушке, то бишь занимался совершенно иной работой. Вот о чем».
— А озера, они, конечно, есть, искусственные, — продолжал старик. Он тоже пил кофе, но в отличие от Олеся держал чашечку все время на весу в руке, не ставил ее на стол. — Можно допустить, что были и квадратные. Когда ямы засыпали, очень часто на месте могил происходило опускание почвы. Получались черные такие огромные лужи. Сперва думали — они мелкие, откуда глубине взяться, сами же только что копали. Помню, пытались нащупать дно. Шест трехметровый, а до дна не достает. Помню, я хотел нырнуть с лодки, молодой был, психованный, разозлился на шест, смотрю, а там рыба. Представляешь ты рыбу в таком озере?
— Нет, не представляю! — сказал Олесь и отвел глаза от глаз старика. — Любопытная история.
— Ну так мы одну поймали… — Сказал все так же без чувства старик. — Здоровая, килограмм на восемь…
«Все-таки псих… Завернутый товарищ, — определил себе Олесь и открыл блокнот. — Но поэтичен… Поэтичен очень… Чертовски, безудержно поэтичен старикан! Не напрасно я в него вцепился».
— А какая рыба? — спросил он. — Треска, наверно? Может, щука?
— А рыба-то слепая… Похожа на щуку, точно, только глаза белые навыкате, как у мертвеца!..
Олесь попытался представить себе огромную щуку с глазами покойника, но вместо ясной картинки увидел нечто бесформенное и неприятное. Он поймал себя на том, что уже не на шутку беспокоится и хочет, чтобы Маруся поскорее вернулась в свое кресло. Он допил свой остывший кофе и, уже не слушая старика, а тот расходился в описаниях своих все больше и больше, даже голос зазвенел, разглядывал трех «афганцев», выпивающих в другом конце бара. Они сменили свою штатскую одежду, вероятно, на более привычную. Головы бритые, гимнастерки, натянутые на могучих спинах, пожелтели от солнца, плечи без погон, в больших стаканах что-то прозрачное, похоже — водка.
«Разве в баре торгуют водкой?.. Наверное, с собой принесли».
— Она не сказала, куда пошла? — спросил Олесь.
— Ваша девушка?
— Вы ее видели?
— Конечно, она заняла мне место. Она сказала, что выйдет на верхнюю палубу. Ей очень понравились вид и ветер.
— Вас приглашала?
— Пригласила. Но для меня это чересчур. «Маньячка, — определил себе Олесь. — Покажи вагон с сахаром, не остановится, пока весь не сожрет». Он нарисовал в блокноте чашечку кофе, руку старика схематично, три коротко стриженные бородатые головы и несколько небольших рыб с глазами навыкате. Положительно, старик ему импонировал, но стихи не родились, хотя и сохранялось ощущение, что вот сейчас прорвет.
— А вот и ваша девушка!
Перо прыгнуло по изрисованному листу молниеносным следом.
— Скорее… — Маруся задыхалась, вероятно, после бега. — Скорее пошли! — Лицо ее было пунцовым, губы кривились, казалось, от сжигаемой ярости. — Вы извините нас, Николай Алексеевич, но очень срочное дело образовалось.
— Куда ты исчезла? Можно было предупредить?.. — Увлекаемый горячей рукой Маруси к двери, он успел заметить, как повернулась одна из бритых голов и как обожженная рука зачем-то потерла костлявое плечо на том месте, где раньше был левый погон. — Куда ты меня тащишь?
— На верхнюю палубу! Ты можешь шевелить ногами быстрее?
— Попробую. Слушай, а откуда ты знаешь, как старичка-то зовут?
Но на этот вопрос Маруся уже не ответила, оттолкнув сильно скрипнувшую дверь, она первой выскочила на палубу. Вытянутой напряженной рукой она указывала на что-то находящееся рядом с поручнями метрах в трех от входа, почему-то ничего не объясняя. Она сжала губы и наморщила лоб.
Воздух ударил в лицо, ледяной и холодный, могучий, полный заходящего солнца и водяной пыли. Олесь зажмурился. Ему показалось, что возник на грани слышимости звук реактивного мотора. Посмотрел вверх — никакого самолета, только развернутая бездна синевы, и в этой бездне таяла еще наработанная военным бомбардировщиком белая длинная линия.
— Ты что, ослеп? — вежливым голосом спросила Маруся. Палуба была металлическая, жесткая под подошвами, звенящая при каждом маленьком шаге, а вода вокруг была огромна и мягка, море пенилось, Олесь в этот момент ощутил весь корабль, ощутил его как огромный кусок металла, погруженный почти наполовину в шевелящуюся легкую соль. Скользящий огромный нож, направленный острием своим на Большой Соловецкий остров.
— Да посмотри ты! — крикнула Маруся. Она попыталась отобрать у поэта блокнот. — Видишь, кровь?
— Где?
— Вот! — палец Маруси описал в воздухе неправильный эллипс.
— Действительно… Ты смотри-ка… Кровь… Всегда ты найдешь что-нибудь интересненькое… Хоть на цепь сажай.
8
Солнечный сильный свет не дал бы обмануться здесь даже человеку вовсе неискушенному, даже ребенку было не перепутать это пятно с каким-то другим. Ни томатный сок, ни клюквенный, ни краска, ничто не могло бы выглядеть таким образом. Большая свежая, но уже спекающаяся лужа крови имела неприятный черный отлив и была будто подернута пленкой. Лужа была огромной, такая могла образоваться, если выпустить из человека не менее половины всей содержащейся в теле жидкости.
Олесь опустился на корточки.
— Плохое дело, — сказал он, и в голосе прозвучала деловая интонация. — Лучше нам с тобой в это не лезть… — Он попробовал пальцем густую жидкость, понюхал, вытер палец о палубу. Палуба почему-то оказалась холодной и чистой. — Но, пожалуй, нужно сообщить!
— Куда?
— Не куда, а кому. Вероятно, либо директору маршрута, либо капитану. Интересно, а есть вообще какой-нибудь милиционер на корабле?
— Мне не кажется.
— И мне не кажется. А вот какой-нибудь сотрудник КГБ обязательно должен сыскаться.
— Почему ты думаешь?.. Ты думаешь, если теплоход идет в закрытой зоне, то обязательно сыщется представитель органов? — Маруся была совершенно спокойна, выполнив свою задачу, ткнув поэта носом в лужу крови, она теперь откровенно заскучала. — А может, пойдем в бар?.. Пойдем выпьем чего-нибудь немолочного.
— Когда ты заметила эту лужу?
— Минут пятнадцать назад. Вышла подышать и сразу заметила.
— Но она совершенно свежая, — рассуждал Олесь. — Это значит, человека на этом месте убили минут двадцать назад. Убили и унесли.
— Унесли, да, — в тон ему поддержала Маруся.
Но, может быть, все-таки не насмерть его убили… А может быть, ее?
— Ты думаешь, это кровь из носа? — Олесь, не поднимаясь, задрал голову и смотрел на Марусю напряженно. — Ты допускаешь что-то банальное?
Она пожала плечами.
— Почему бы и нет.
— Очень, очень не хочется банальности… — Олесь наконец поднялся на ноги и зачем-то отряхнул рукава. — Ужасно не люблю. Ладно, не наше дело. Пойдем… Пойдем сообщим и потом пойдем выпьем… Чего-нибудь немолочного.
Дверь открылась, Маруся резко обернула голову и сказала громко, обращаясь к человеку, вышедшему на палубу:
— Посмотрите! Посмотрите! Здесь произошло убийство! — Голос ее был по-актерски истеричен, и Олесю с трудом удалось спрятать улыбку.
— Видите? Кровь! — Она показывала пальцем.
— Много крови… — подавленным голосом поддержал Олесь. — Очень много невинной человеческой крови.
Прикрыв за собою аккуратно металлическую дверь, на палубу вышла знакомая дама, та самая, что стояла рядом с капитаном-директором во время загрузки на «Казань». Она загадочно улыбалась и поеживалась от холода.
— Вы считаете, здесь убили человека? — спросила она и ослепительно улыбнулась, демонстрируя дорогие зубы.
— Да, похоже… — сказал Олесь. — Может быть, даже не одного. Очень… Очень много крови!
— Это кабанчика резали! — сказала дама и снова улыбнулась. — У капитана день рождения сегодня. Подарок на ужин.
— А почему не на кухне резали? — спросила Маруся.
— Почему же не на кухне? На кухне. Начали на кухне, но он вырвался и убежал.
— Я понял, — Олесь тоже улыбнулся. — Он хотел броситься в море и плыть к материку.
— Именно так! — сказала дама и не к месту мелодично рассмеялась. — Свиньи вообще весьма свободолюбивые и жизнелюбивые твари… — Светлые ее волосы трепались по узким плечам, в глазах отражалось только солнце. — Так что вы немножко не то подумали, — Она протянула руку. — Валентина.
— А день рождения у какого капитана? Наверное, у директора у нашего? — спросила Маруся, пожимая эту руку.
— Точно, у директора. Пойдемте вниз… Очень холодно… — Валентина дернула плечиком. — Очень романтично и очень холодно. А это матросы вымоют… — Она покосилась на лужу крови под поручнем. — Я уже сделала распоряжение. Я думала, уже вымыли.
На лестнице она спросила:
— А вы, молодые люди, в покер как, играете?
Олесь и Маруся переглянулись. Тогда Валентина ухватила их обоих за руки и просто потащила насильно вниз.
— Пошли, пошли… Я вас приглашаю… Все равно делать нечего. Еще пятнадцать часов плыть.
«Вполне может быть, и кабанчика резали, — послушно следуя за ней, размышлял Олесь. — Вполне можно допустить, что он вырвался, но допустить то, что кабанчик добрался до верхней палубы, будет трудно. Кухня на второй. По таким вот лестницам да вверх, да на четырех ногах вряд ли получится, даже если от ножа бежишь. Выходит, что резали его на палубе специально, выходит кому-то понадобилась эта лужа крови. Кого-то кто-то хочет очень напугать. Но кто хочет напугать? Кого хочет напугать? Непонятно. Ясно, что не меня и не Марусю, мы с Марусей напугались случайно».
Капитан-директор был все такой же статный, как и в первую минуту на трапе. Он был одет в тот же белый костюм, только фуражки на голове не было. Он галантно поцеловал Марусе руку и широким жестом пригласил к столу. Окна каюты первого класса ничуть не напоминали зеленые донные иллюминаторы, в них не билась волна, волна находилась под ними очень далеко и являла собой лишь небольшой серо-голубой штрих между легких шелковых желтых занавесок. Когда все устроились в очень мягких крутящихся креслах, капитан быстрыми движениями шулера распечатал свежую колоду, у него были очень белые болезненные руки, а полировка стола отражала не хуже зеркала.