Никита рассказывал им, надеясь, что его истории пробудят их к жизни, заинтересуют, заставят действовать, и тогда они вместе выберутся из резервации. Но его россказни вызывали интерес только у «дятлов», которые доносили на него надсмотрщикам, после чего Бодало проводил с узником воспитательную беседу и отправлял в мешок.
Никита три раза попробовал достучаться до душ забитых, опущенных гореванов, четвертого раза не будет, решил он для себя.
Когда сидишь в каменном мешке, самое страшное – не свихнуться со скуки, не поднять руку к зубам и не перегрызть себе вены, чтобы не длить мучения. Два дня назад в барак приволокли горевана с зашитыми руками. Он двенадцать дней просидел в мешке, уставясь больными глазами в небо, не выдержал, но его успели спасти и заштопать. Правда, после того, что он вынес, жизнь воспринималась им как нескончаемая каторга, а смерть как спасение, глоток свободы. На работу гореван больше не вышел, так и сидел целыми днями неподвижно на полу и разглядывал стену перед собой. Усталость под давлением времени превращалась в отупляющее равнодушие. Избитое тело забывало о своем существовании. Оставалась только скука, нескончаемая сухая скука, разрушающая шестеренки головного мозга, съедающая их, словно ржа.
Никита не мог себе этого позволить. Он не умел сдаваться, боролся до последнего, пока ты жив, пока ты дышишь, и из глаз текут слезы, надо сражаться за жизнь, за следующий глоток воздуха, за каждую слезинку, увлажнившую глаза. Уж что-что, а бороться Никита умел. Он родился больным, недоношенным, но с дикой звериной жаждой жить.
Сидя в каменном мешке, парень разглядывал стену перед собой и думал о разном. Время от времени он погружался в теплую ласковую дремоту, разрушаемую каждый раз, когда над поляной включались прожектора, и звучала громкая, пилящая нервы музыка.
«Он должен отсюда выбраться во что бы то ни стало! Он не дерьмо в проруби, господа летиане, и не даст себя сгноить заживо в резервации… в «концентрационном лагере»!» – услужливо всплыло откуда то из глубин памяти страшное название. Что оно означало? Откуда оно взялось в его голове? Никита даже боялся предположить. Но это выражение очень точно описывало тот котел, куда его бросили вариться.
Но как выбраться отсюда? Одного желания мало, нужны возможности, соратники, но все его попытки найти единомышленника с треском провалились. Значит, оставалось надеяться только на себя. Резервация сделала из гордых свободных гореванов тупых послушных овец. Их поведут на убой, а они будут думать, вкусный ли шашлык из них получится. И будут расстраиваться, что мясо окажется жестким, и они не понравятся господам-хозяевам на вкус.
И такая в этот момент злость взяла Никиту, что он со всей дури боднул головой стену, воткнув в нее руки раскрытыми ладонями. Это был жест отчаяния. Он не видел выхода. Он заблудился в дремучем лесу, и волки готовились к трапезе. Его основательно дернуло током, пробрало аж до мозга, встряхнуло и взбудоражило.
«Надо действовать! Надо попытаться сбежать отсюда, пусть даже придется уходить в бега в одиночку. Ждать, пока его здесь отыщет Магистр и спасет – напрасная трата времени». Можно было попытаться вызвать его по «разгоннику», но их переговоры могли засечь, Горец не хотел рисковать свободой Отца Родного и Ежонка.
Никита не умел ждать у моря погоды, он привык диктовать погоде свои условия. Сказывалась дурная наследственность, дед по материнской линии в свое время полжизни поработал климатическим инженером на Эдинбурге. К тому же у Бориса были свои проблемы, он заботился о Тане. Конечно, Никита сделал все, чтобы ее спасти и увести погоню в сторону, но случиться могло все что угодно. Он тревожился за Ежонка, боялся, что она угодила в лапы к этим чудовищам, и одна лишь мысль об этом убивала.
Закрывая глаза, Никита видел перед собой гончих, их длинные вытянутые тела, сплюснутые головы в развевающемся ореоле щупалец-волос и большие страшные глаза. Такими он увидел их в первый раз на площади Роз перед Южными воротами в Мирграде.
Капитан Рудоу заметил его первым и приказал Гончим: «Взять!» Горец, прощаясь, бросил последний взгляд на подземный переход и фонтан в центре площади, развернулся и побежал изо всех сил. Он хотел увести погоню как можно дальше от этого места, запутать следы, заставить забыть, что беглецов двое.
Горец бежал сквозь толпу, расталкивая недоумевающих, раздраженных летиан в стороны. Одного толкнул, другого случайно ударил локтем, у третьего выбил из рук телефон. В воздух взвилась толстая папка, рассыпая листы документов. В спину неслись проклятия и ругательства, но Горец не замечал их. Он чувствовал преследователей. Они летели вслед за ним, и им никого не приходилось толкать, летиане расступались сами, пропуская вперед быстрых гибких гончих.
Еще чуть-чуть, и они его настигнут. Повалят на асфальт и загрызут, если Рудоу не вмешается вовремя и не оттащит их в сторону.
Горец сбил с ног девушку, она упала на асфальт ему под ноги, он зацепил ее ногой и почувствовал, как падает сам. Устоять не удалось, он рухнул, но в последний момент сгруппировался, перекувырнулся через голову и обернулся посмотреть, не покалечил ли девушку.
Погоня была очень близко. Гончие бежали, низко пригнувшись к земле, щупальца развевались за ними по ветру, руки они заложили за спину, отчего напоминали конькобежцев-спринтеров.
Сбитая с ног девушка сидела на асфальте и, казалось, вот-вот заплачет. При падении она сильно ударилась, да к тому же сломала каблук. А Никита, причина всех ее несчастий, сидел на корточках напротив и хищно ухмылялся.
Горец почувствовал волну ненависти, прокатившуюся от девушки, в следующую секунду она выхватила из сумочки парализатор. Горец успел откатиться в сторону. Туда, где он только что сидел, ударил парализующий луч.
Он не стал дожидаться повторного разряда, вскочил на ноги и бросился прочь, ускоряясь с каждым шагом, в попытке увеличить дистанцию между собой и гончими.
«Куда бежать? Где затеряться? – билось в мозгу. – Где он сможет продержаться достаточно времени, чтобы Аркел Арм успел спрятать Таню? Плутать по улицам он долго не сможет, гончие знают их с детства и найдут способ окружить и схватить. Спуститься обратно в метро и попытаться уйти на другой конец города? А что если Аркел Арм отправится этим же путем, и Никита невольно выведет на него преследователей?
Думать. Думать! Думать!! Думать!!!»
Случайно на бегу взгляд Никиты зацепил здание Южного вокзала, и родилась идея, показавшаяся вначале сумасшедшей, но он тут же изменил траекторию движения и направился туда.
Вокзал показался Горцу идеальным местом для запутывания следов. Преследователи посчитают, что он пытается выбраться из города, попробует запрыгнуть в поезд и уехать. Возможно, они даже задержат отправление поездов, это поднимет панику среди пассажиров и провожающих. Они могут подумать, что Ежонок уже в поезде, и тогда займутся обыском всех вагонов. К этому времени Аркел Арм выведет Таню из города через свой секретный лаз. А Никита просто так им в руки не дастся, парочку гончих за собой прихватит. Правда, убивать его вряд ли будут, слишком ценная добыча, но потреплют основательно.
У вокзала беглеца уже ждали. Двое полицейских в синей форме, в касках, вооруженные электрическими дубинками, напряженно всматривались в толпу, пытаясь опознать «пациента». Их предупредили по рации, что в их сторону движется опасный преступник, возможно, его уже записали в гореванские террористы.
Горец увидел, как подобрались полицейские, заметив его, и шагнули навстречу. Он не стал доставать пистолет и устраивать бессмысленную пальбу, с этими первогодками он мог справиться и голыми руками. То, что они первогодки, читалось в их испуганных глазах. Опытные патрульные или оперативники смотрели хищниками, выискивающими слабые места в обороне противника.
Полицейские бросились вперед. Горец поднырнул под замах дубинки одного, перехватил его руку, саданул локтем в живот и сильно толкнул навстречу второму, который в этот момент пытался достать дубинкой Никиту, а угодил в напарника. Того основательно дернуло, и он парализованным рухнул на мостовую. Второй полицейский обомлел от испуга и опустил дубинку. Этого мгновения Горцу хватило, он подскочил поближе, вырвал из рук дубинку и огрел ею по голове. Полицейский охнул и свалился, корчась в судорогах, вызванных разрядом.
Горец оглянулся. Гончие уже почти нагнали его. Их разделяло несколько метров. Полицейские сослужили свою службу и задержали беглеца, теперь гончие готовились взять дичь тепленькой. Горец не мог доставить им такого удовольствия. Еще рано, еще очень рано.
Он взбежал по ступенькам в здание вокзала, проскочил сквозь пустой зал ожидания и вылетел на платформу. Народу здесь было не густо. Несколько семей готовились к посадке на прибывший поезд, вероятно, собирались навестить родственников на юге или просто с душой отдохнуть. Двое пожилых господ курили и о чем-то разговаривали. Несколько молодых людей в военной форме прогулочным шагом следовали по перрону в сторону головы состава.
Горец чувствовал, что гончие близко. Они дышали ему в спину. Дело шло к финалу. Оставалось поставить красивую точку, так чтобы запомнилось всем.
Внезапно Горец изменил направление. Он развернулся и бросился навстречу гончим, выхватывая левой рукой пистолет, в правой он крепко держал электрическую дубинку.
Ему удалось убить обеих гончих. Одну он застрелил, а вторую так обработал дубинкой, что она умерла, не выдержав разрядов, однако Горец и не подозревал, что его загнали в ловушку, вокзал просто лопался от полицейских, стянутых в рекордные сроки из окрестных районов…
Никита очнулся от воспоминаний, когда первые капли холодного дождя упали ему на лицо. Заискрили стены мешка, и запахло горелым. И с этими первыми каплями вернулась уверенность. Что бы ни случилось, как бы его тут не пытали, он выберется из бетонной ловушки, даже если придется прогрызать путь наружу зубами.