Монтескье, Дидро, Вольтер, а к концу восемнадцатого века Гете и Шиллер. В Британии масонами являлись видные представители правящей Ганноверской династии, а также Поп, Свифт, Босуэлл [38] и Хогарт [39].
Угроза, которую представляло собой для Церкви масонство, была многолика. В первую очередь многие, если не большинство лож того времени, придерживались, по крайней мере отчасти, картезианского рационализма и тем самым служили в качестве рассадника враждебных католицизму умонастроений. Масонство никогда не претендовало на то, чтобы быть конкурирующей или альтернативной религией, однако оно задавалось духовными вопросами и в силу этого подрывало догматическую, нерассуждающую и безропотную веру, которой требовал Рим. В то время как Рим упрямо цеплялся за доктрину, в течение столетий остававшуюся неизменной, масонство восприняло быстро меняющийся мир восемнадцатого столетия – с его коммерцией, промышленностью и научным прогрессом. Тот мир также включал значительную социальную реформу с беспрецедентным акцентом на равенстве и правах человека. В то время как Церковь смотрела назад, масонство смотрело вперед, а когда Рим заглядывал в будущее, это будущее представлялось более благосклонным к ложам, чем к святому престолу. Были и другие основания для беспокойства. До Реформации Церковь являлась, пусть только в теории, верховным арбитром западного христианского мира. Фактически она представляла собой, пусть и условно, международный форум – аналог Лиги Наций или Организации Объединенных Наций того времени. Теоретически секулярные споры между соперничающими монархами, к примеру, подлежали рассмотрению Церковью. Церковь была уполномочена действовать в качестве посредника между враждующими сторонами, в качестве миротворца и третейского судьи. Эта роль была драматичным образом ограничена Реформацией. Протестантские церкви были едва ли готовы принять католический авторитет в духовных или мирских вопросах. Но католицизм по-прежнему сохранял достаточное влияние на европейском континенте – во Франции, в Австрии и Южной Германии, в Италии, Испании и Португалии, – чтобы предложить по крайней мере какую-нибудь общую основу, на которой можно было добиться сближения. Именно на этой территории масонство грозило покуситься на традиционные функции Церкви, возможно, даже узурпировать их. В отличие от Церкви, разветвленная сеть масонских лож переступала границы конфессий, позволяя католикам и протестантам говорить друг с другом без оков доктрины и догмы. Разраставшаяся паутина лож являла собой одновременно канал для передачи сообщений и форум для межправительственных и международных контактов на высшем уровне, для непротокольных обсуждений договоров, для щекотливых дипломатических переговоров. Так, к примеру, протестантская Пруссия при Фридрихе Великом и католическая Австрия при Марии Терезии и Франсуа Лотарингском могли находиться в состоянии войны – как это и было в действительности в двух случаях между 1742 и 1763 годами. Но и Фридрих и Франсуа были масонами, равно как и многие их министры и военачальники. Посредством лож могло производиться дипломатическое зондирование на предмет возможности мирных переговоров и находиться общее основание для сближения и объединения усилий, что с помощью Церкви было уже невозможно делать. При посредничестве лож могли оформляться новые союзы, для поддержания баланса сил создаваться новые альянсы и образования. Это, без сомнения, способствовало подвижности политической жизни эпохи, в силу чего могли возникать такие явления, как знаменитая «Дипломатическая революция». Во время войны за австрийское наследство (1742-1748) Австрия выступала в союзе с Англией против Пруссии и Франции. В результате «Дипломатической революции» противоборствующие стороны поменялись союзниками. Во время Семилетней войны (1756-1763) Австрия выступала уже в союзе с Францией против Пруссии и Англии.
Само собой разумеется, конечно, что возможности, предлагавшиеся ложами, далеко не всегда реализовывались, а чаще обычного оставались чисто теоретическими. Но и способность Церкви выступать в роли арбитра тоже редко выходила за рамки теории, да и ложи добились по меньшей мере таких же успехов в претворении теории в практику, что и Церковь. Даже если войну нельзя было предотвратить, можно было договориться о тщательном соблюдении, насколько это возможно, оговоренных правил и некоторых достижений Просвещения, отстаиваемых ложами. И в самом деле, войны восемнадцатого столетия, в отличие от войн семнадцатого века, велись так же «цивилизованно», «по-рыцарски» и «по-джентльменски», как может вестись любая война, в строгом соответствии с международно признанными и принятыми принципами и стандартами поведения. Отчасти это отражало перелом в сознании, произошедший вследствие эксцессов таких конфликтов, как Тридцатилетняя война, но это также имело своей причиной отсутствие религиозной вражды и религиозного фанатизма и признание определенных кодексов поведения, пользовавшихся все большим уважением. Эти кодексы были в немалой степени обязаны тем идеям, принципам и ценностям, которые проповедовались ложами.
Встревоженная буйным распространением масонства и угрозами, которые исходили от этого института, Церковь принялась действовать. 25 июля 1737 года во Флоренции была созвана тайная конференция Священной канцелярии, вероятно, под председательством самого папы Климента XII. На конференции присутствовали три кардинала, главы основных папских конгрегаций и генеральный инквизитор. Единственной темой их обсуждения было масонство.
Тогда почти так же широко были распространены утечки информации из высокопоставленных источников, как и сейчас, и вскоре в берлинском журнале были опубликованы сообщения об этом тайном конклаве. Согласно этим сообщениям, собравшиеся на конклаве церковники были убеждены, что масонство являлось лишь прикрытием для какой-то гораздо более обширной, всеохватывающей, тайной ереси совершенно нового вида. Трудно вообразить, что за ересь мнилась клирикам, чтобы вызвать у них такое крайнее беспокойство. Как бы то ни было, по сообщениям берлинского журнала, масонов уже арестовывали. Позже в том же году в целом ряде городов вспыхнули антимасонские выступления, за которыми угадывался чей-то заказ. Становилось все более очевидно, что влиятельные закулисные силы начали ополчаться против масонства. Девять месяцев спустя после конференции во Флоренции – 28 апреля 1738 года – папа Климент издал первую из целого ряда следовавших за ней булл по этому вопросу, приобретавших с каждым разом все более воинственный тон. Булла («In eminenti») начиналась словами:
«Осуждение союзу, ложам… вольных каменщиков, под страхом отлучения, следующего ipso facto [40], а освобождение от него оставляется за верховным понтификом».
В дальнейшем тексте папа заявлял, что «мы желаем и требуем, чтобы как епископы, прелаты и другие местные служители, так и уполномоченные по делам еретиков инквизиторы повсеместно предпринимали действия и устраивали следствия против преступников, невзирая на их положение, звание, статус, сан или известность, подвергали их заслуженным наказаниям, как если бы их подозревали в ереси, и принуждению».
Оговоренное в данном случае «принуждение» – тюремное заключение и сопутствующее наказание – должно было при необходимости производиться и осуществляться с «помощью светских властей».
Не желая наживать себе врага в лице Церкви, целый ряд европейских режимов тотчас принялся действовать. Еще предыдущим летом полиция во Франции начала проводить аресты членов ложи и конфисковывать их литературу, из которой мы и черпаем большую часть знаний о французском масонстве того времени. В Польше масонство было запрещено на всей территории королевства. В Швеции участие в масонских обрядах стало наказываться смертной казнью. Воодушевленная такой реакцией, Церковь ужесточила свою позицию. 14 января 1739 года кардинал Жозеф Фиррао, государственный секретарь Ватикана, издал новый эдикт. Всем масонам повсеместно грозили конфискация их имущества, отлучение от Церкви и смерть.
В феврале 1739 года был осужден, внесен в Индекс и подвергнут официальному сожжению на Пьяцца Санта-Мария Минерва в Риме масонский текст – написанный по-французски, но изданный в Дублине. Вскоре после этого был арестован, заключен в тюрьму и подвергнут пыткам целый ряд масонов во Флоренции. Одному из них удалось получить свободу, когда несколько английских лож сделали «денежное пожертвование» – иначе говоря, заплатили штраф – Священной канцелярии. Другие были освобождены благодаря вмешательству Франсуа Лотарингского, который среди прочего носил титул эрцгерцога Тосканского. В 1751 году преемник папы Климента XII Бенедикт XIV выпустил вторую буллу против масонства, в которой повторялось осуждение первой, но присовокуплялись еще более строгие наказания. Однако, несмотря на подобные меры и глубокое возмущение Священной канцелярии, католики продолжали в больших количествах вступать в ложи. Еще более тревожным было то, что ложи начали привлекать к себе не только мирских католиков, но также и священников, и даже некоторых высокопоставленных клириков. К примеру, ложа в Майнце состояла почти полностью из духовных лиц. В другой ложе, в Мюнстере, состояли приближенные главного епископа. В Эрфурте будущий епископ сам основал ложу, которая собиралась в помещениях аббатства в известном монастыре. Ложа в Вене включала двух королевских капелланов, ректора теологического заведения и еще двух священников. Среди членов другой венской ложи насчитывалось не менее тринадцати священнослужителей. К концу восемнадцатого столетия список высокопоставленных масонов-католиков пополнился многочисленными аббатами и епископами, одним имперским капелланом, одним кардиналом и по меньшей мере пятью архиепископами. Масонство превращалось в такую же многоголовую гидру, так же стремительно и неостановимо разрасталось, как и за 200 с небольшим лет до этого протестантизм. А Церковь, все больше лишаясь поддержки военных держав, с помощью которых можно было бы утвердить свои власть и авторитет, была куда более беспомощной, чем во времена Реформации. Но там, где указы Священной инквизиции все еще пользовались силой, масоны были законной добычей и преследовались с таким же усердием, как в прошлом ведьмы. Так обстояло дело особенно в Ис