Публичные выступления, интервью, популяризация науки — всё это стало неотъемлемой частью моей жизни. Я больше не просто учёный, работающий в тиши лаборатории. Я стала лицом науки, голосом, рассказывающим о чудесах вселенной широкой публике.
Теперь на Церере всегда находился катер Университета, чтобы я могла в любой момент покинуть далёкую планету и отправиться выполнять свои обязанности в другом конце вселенной.
В Университет… Там я становлюсь кем-то другим. Лектором, популяризатором науки, живой рекламой образования. Я выступаю перед полными аудиториями, рассказывая о чудесах вселенной, о тайнах полисов, о важности науки и образования. Я вижу горящие глаза студентов, их жажду знаний, и это придает мне сил.
Но иногда… иногда я чувствую усталость. Усталость от постоянных перелетов, от необходимости всегда быть «на сцене», от ответственности, которая лежит на моих плечах. В такие моменты я мечтаю вернуться в те дни, когда могла просто часами сидеть в лесу, слушая шепот ветра в листве и песни полисов.
Иногда это пугает. Иногда я чувствую себя самозванкой, особенно когда вижу восхищённые лица студентов или читаю заголовки в научных журналах. Но потом я вспоминаю, зачем всё это. Ради науки, ради знаний, ради будущего.
Я поправила воротник кителя и глубоко вздохнула.
Достала планшет, просматривая расписание на ближайшие недели. Лекции, интервью, встречи с политиками, обсуждающими будущее науки… И где-то между всем этим — драгоценные часы в лаборатории.
Вздохнув, я отложила планшет. Да, моя жизнь изменилась. Но разве не об этом я мечтала? Изменить мир, открыть людям глаза на чудеса вселенной?
И кто знает? Может быть, среди этих молодых энтузиастов уже есть тот, кто совершит следующий великий прорыв. А я буду рядом, чтобы вдохновить, поддержать и направить. В конце концов, разве не в этом заключается настоящее призвание ученого?
Минута покоя — и снова вперёд. Меня ждет очередная аудитория, жаждущая услышать о последних открытиях в изучении полисов и других форм внеземного разума…
После очередного выступления я устало опустилась в кресло в гримерке. Популяризация науки отнимала много сил, но я знала, что это важно. Однако в такие моменты я особенно остро ощущала потребность в чем-то постоянном, в якоре, удерживающем меня в реальности.
И этим якорем всегда был Август.
Я улыбнулась, вспоминая наш путь. От неуверенных первых свиданий до того момента, когда он, встав на одно колено, протянул мне кольцо.
— Юлия Соколова, — сказал он тогда, — Выйдешь за меня?
Свадьба была скромной. Не то, чтобы мы не могли позволить себе разгульного празднования, просто хотелось совсем не этого. Хотелось тепла и близких по духу людей. Среди гостей были мои коллеги-ученые и товарищи Августа по службе. Профессор Сильва, растроганный до слез, вел меня к алтарю. Марк долго гундел, что такое должен делать старший брат, как единственный кровный родственник, но Август переубедил его быть другом жениха. Брат просто не мог не согласиться.
С подружками невесты вышел прикол. Девушки-рейнджеры прибыли как одна, с ними рядом встала неизменная Альфина, а потом под общий хохот к ним присоединился Хан в платье. Когда мы спросили, что он творит, тот только отшутился, мол, сколько мы с Юлией сожрали ночью печенек на кухне — не пересчитать, мы не просто подружки — мы лучшие подружки! И отгадайте, кто поймал мой букет?
Так началась наша жизнь с Августом.
Когда мы стали жить вместе, он начал открываться с неожиданной стороны. Первую вещь, которую он принёс домой — был его небольшой личный синтезатор, и мы иногда проводили вечера, слушая его новые композиции и обсуждая старые. Даже гитара Марка больше не висела беззвучно на стене.
…А потом в моей жизни появились дети. Сначала Томас, названный в честь моего отца. Я помню, как дрожащими руками держала его впервые, чувствуя невероятную ответственность и любовь. Через два года родилась Лара, такая же любознательная, как ее бабушка и тезка. И наконец, маленькая Стелла, наша звездочка, появившаяся на свет всего год назад.
Материнство изменило меня. Оно научило меня новому виду любви, терпению и умению находить баланс. Теперь каждое мое выступление, каждое интервью имело новый смысл — я говорила не только для научного сообщества, но и для будущего моих детей.
Материнство тоже принесло свои сюрпризы.
Я смотрела на своего новорожденного сына Томаса, и меня переполняли противоречивые эмоции. Любовь, такая сильная, что перехватывало дыхание, смешивалась с парализующим страхом. Смогу ли я быть хорошей матерью? Я, которая большую часть жизни провела в лабораториях и экспедициях, смогу ли дать этому крошечному существу все, в чем оно нуждается?
Я с двенадцати лет жила в интернатах, когда родители полностью переехали работать Цереру. Иногда я ловила себя на мысли, что было бы, если бы они этого не сделали, и я смогла проводить с ними больше времени. Была бы я другим человеком? Лучше, чем сейчас?
Август, заметив мое беспокойство, обнял меня за плечи и пообещал, что мы справимся, всё будет хорошо…
Но настоящее потрясение ждало нас впереди. Когда Томасу исполнился год, мы заметили, что он реагирует на эмоции окружающих необычайно остро. Анализ ДНК подтвердил мои подозрения — ксеноген передался ему от меня.
Я была ошеломлена. Конечно, я предполагала такую возможность, но реальность оказалась совершенно другой. Когда через два года родилась Лара, а затем и маленькая Стелла, тесты показали то же самое — все мои дети унаследовали ксеноген.
Это открытие принесло новые страхи и вопросы. Как воспитывать маленьких эмпатов? Как научить их контролировать свои способности, не подавляя их? Как защитить их от перегрузки эмоциями других людей?
Я провела бессчетные часы, изучая все, что могла найти о развитии эмпатии у детей, о методах обучения контролю над эмоциями. Мы с Августом создали для наших детей особую среду — спокойную, но стимулирующую, защищенную, но не изолированную.
Было нелегко. Бывали дни, когда Томас без остановки рыдал, перегруженный эмоциями окружающих. Или когда Лара, чувствуя мое беспокойство перед важным выступлением, отказывалась отпускать меня. Стелла, самая младшая и, казалось, самая чувствительная из всех, часто просыпалась по ночам, реагируя на сны соседей.
Но были и удивительные моменты. Когда Томас, едва научившись говорить, утешал расстроенного друга в детском саду. Когда Лара с невероятной точностью угадывала, что именно нужно сказать или сделать, чтобы поднять настроение окружающим. Когда маленькая Стелла, сидя у меня на руках во время публичной лекции, словно впитывала в себя энтузиазм аудитории, при этом вела себя удивительно тихо.
Материнство стало моим самым сложным и самым важным проектом. Оно требовало от меня всех моих знаний, всей моей любви и терпения. Но оно же давало мне силы двигаться дальше, искать новые пути в науке и в жизни.
Глядя на своих детей, я понимала, что будущее, которое мы строим, — это не абстрактная концепция. Это их будущее. И это осознание придавало новый смысл всей моей работе.
Август всегда поддерживал меня. Он понимал давление публичности, сам будучи известным рейнджером, а после и политиком. Мы научились ценить каждую минуту, проведенную вместе, создавая свой маленький уютный мир посреди бурного океана общественного внимания.
Но с появлением детей пришло и осознание, что я не могу разорваться между семьей, публичной деятельностью и исследованиями. Что-то нужно было менять. И это понимание привело меня к важному решению в моей научной карьере…
У меня появился личный кабинет в Университете.
Семь лет назад я и представить не могла, что моя научная деятельность так изменится. Открытие полисов на Церере было лишь началом пути, который привел меня сюда.
С тяжелым сердцем я приняла решение отойти от непосредственного изучения Цереры и интеллекта полисов. Это было нелегко — ведь именно эти исследования сделали меня известной в научном мире. Но я понимала, что не могу разорваться между семьей, публичной деятельностью и глубокими исследованиями эмпатии.
Я передала свои наработки команде молодых ученых под руководством профессора Сильвы и куратора Скариот. Теперь Хан и Альфина сами стали главами лабораторий. Их подопечные были полны энтузиазма и новых идей, и я знала, что исследования полисов в надежных руках.
Вместо этого я полностью сосредоточилась на проекте «Корпус Эмпатов». Это решение было продиктовано не только научным интересом, но и личным опытом — ведь теперь у меня были дети, унаследовавшие ксеноген.
Проект «Корпус Эмпатов» стал моей новой страстью. Мы изучали механизмы эмпатии, разрабатывали методы контроля и усиления эмпатических способностей, исследовали возможности применения этих навыков в различных областях — от медицины до дипломатии.
Работа была сложной и часто противоречивой. Многие опасались потенциальных злоупотреблений эмпатическими способностями. Но я (да и не только я, иначе не получила бы всей поддержки) видела огромный потенциал для улучшения коммуникации, разрешения конфликтов, лечения психических заболеваний.
Каждый день приносил новые открытия и вызовы. Мы разрабатывали протоколы обучения эмпатов, создавали технологии для усиления и контроля эмпатических способностей, изучали этические аспекты использования эмпатии.
Иногда, глядя на своих детей, я думала о том, каким может быть будущее, если мы научимся правильно использовать эти удивительные способности. Мир, где люди действительно понимают друг друга, где конфликты решаются не силой, а пониманием и сопереживанием.
Это будущее стоило всех усилий и жертв. И хотя я иногда скучала по тихим беседам с полисами на Церере, я знала, что нахожусь именно там, где должна быть. На передовой науки, открывающей новые горизонты для человечества.
Наше исследование проводилось в строжайшей секретности под пристальным вниманием двух мощных политических сил республики: Университета и военной партии «Арго». От военных проект курировал Питер — мой старый друг и бывший капитан рейнджеров, ставший теперь видным политиком. Ему пришлось покинуть военную карьеру после того штурма на безжизненной луне, но это не значило, что он перестал жить активной жизнью.