— Конечно, — я кивнула, не в силах улыбаться. — Я ценю твою заботу. Будем на связи?
Он кивнул и, бросив на меня последний непонятный взгляд, поспешно ретировался. Я проводила его глазами, чувствуя, как внутри нарастает глухое раздражение. Вот он отошёл от меня и заметно расслабился. И из-под его треснувшего панциря полилось золотисто-жёлтое, самодовольное свечение, как будто он только что сделал что-то хорошее.
У меня перед глазами встала сцена у водопада. Там были я, брат, доктор и некто, который лучился точно так же…
Пришло время похорон. Родители оставили вполне конкретные просьбы в завещании, и теперь мы готовились их выполнить. Остались последние слова, наше прощание с братом.
Мы с Марком приблизились к серебристым контейнерам. Крышка с тихим шипением отъехала в сторону, являя нашим глазам два неподвижных силуэта.
Я смотрела на умиротворенные лица родителей, и горло сдавливали рыдания. Они казались просто спящими — застывшие, безмятежные, будто погруженные в вечный сон. Только неестественная бледность кожи и восковая неподвижность выдавали в них отпечаток смерти.
Дрожащей рукой я коснулась маминой щеки. Холодная. Такая холодная и твердая, совсем не такая, какой я ее помнила. Словно мрамор надгробия, а не живая плоть.
— Мам… Пап… — сорвавшимся шепотом позвала я, хотя знала — они не ответят. Никогда больше не ответят. — Простите меня. Простите, что не успела. Не спасла.
Из груди рвались сухие, колючие рыдания без слёз. Я склонила голову, цепляясь за края контейнера. Мне казалось — стоит мне отпустить, и я рухну, рассыплюсь на части.
Рядом судорожно вздохнул Марк. Он стоял, вытянувшись в струнку и кусая губы — солдат, из последних сил держащий марку. Но слезы все равно катились по его лицу, оставляя блестящие дорожки.
Мы прощались. С родителями, с прошлой жизнью, с собой-прежними. Мир вокруг нас рассыпался на части, и нужно было научиться собирать его заново — из пепла и боли, из памяти и долга.
А, когда мы шагнули назад, заработал дезинтегратор. За мгновения в контейнерах осталась только чистая вода.
Это было самое лучшее, самое чистое и экологичное погребение, о котором просили наши родители. Они желали стать водой и навечно присоединиться к своей любимой планете.
Сама Церера стала бы не их могилой, но их памятником.
Глава 8И Интерлюдия «Экзамен»
Когда последняя капля воды от тел наших родителей впиталась в почву, кончилось время печали.
Настало время мести и гнева.
Мой старенький глайдер безропотно довёз нас до дома. Мы вернулись в наш купол усталые, вымотанные и опустошённые до предела. Мы, взявшись за руки, стояли перед входом, не в силах сделать первый шаг. Это было просто больно, хотя на похоронах мне казалось, что уже отболело всё, что могло, но нет, эта рана была слишком глубока…
Мы вернулись в наш купол, где каждая деталь хранила память о родителях. В гостиной на стене висели голографии нашей семьи — радостные, улыбающиеся лица, запечатленные на фоне серебристо-зеленых лесов Цереры. Теперь эти снимки казались посланием из прошлой, безвозвратно ушедшей жизни. Сначала я порывалась выключить проекторы, но потом решила этого не делать. Я ещё не была готова полностью потерять свою связь с родителями.
Я прошла на кухню, и горло сдавил спазм. Мамина любимая кружка с милым котиком все еще стояла на столе, будто ожидая свою хозяйку. В воздухе витал едва уловимый аромат любимого папиного кофе.
Всюду были разбросаны их вещи, научные журналы, незаконченные чертежи, записки — словно родители вышли только на минуту и вот-вот вернутся. Но тишина, густая и тяжелая, напоминала о том, что наш дом опустел навсегда.
Мы в молчании поужинали, кивнули друг другу и устроились на ночь. Брат вырубился практически мгновенно, а я лежала в своей кровати, слушала ночные звуки леса, вдыхала анисовый запах и никак не могла расслабиться.
Я услышала, бормотание из комнаты брата. Я встала и заглянула к нему. Он метался во сне, неровно бормоча:
— Нет… нет… мама… папа…
Ох, нет, ему снится кошмар. Я села рядом и погладила его по голове, как будто разглаживая его эмоции. Пусть уходят кортизол и адреналин, пусть приходят серотонин и окситоцин. Я действовала как тогда, в больнице, перебирая стеклянные шарики эмоций под пальцами, и очень скоро мой брат расслабился и ровно засопел.
Я вернулась в свою кровать и начала процеживать свои мысли, пытаясь найти, что именно меня беспокоит.
А, вот оно… я беспокоилась, потому что не чувствовала себя в безопасности. Если кто-то желал зла моим родителям, кто мешал ему установить прослушку в куполе? Тем более, что пять дней назад тут было форменное столпотворение, я не смогла бы отследить, что у нас кто-то хозяйничал, даже если бы хотела. Да и на навыки Марка тоже не стоит надеяться. Современное оборудование стало настолько изощренное, что его можно обнаружить только подобного уровня оборудованием. А откуда у военного в увольнении подобные штуки? У него даже табельного оружия при себе нет.
Я немного покрутила эту идею, и кое-что придумала. Я всё-таки учёный. Наша задача — решать загадки и находить ответы на вопросы.
Наконец-то мне стало немного спокойнее, и я смогла задремать.
Утром за завтраком я положила перед Марком вырванную из привезённых мной блокнотов страницу. Отцу они больше не пригодятся, но не пропадать же добру. Брат прочитал, поднял брови, залучился сначала беспокойством, потом любопытством, потом подумал и кивнул. Я забрала бумажку и сложила её в свой карман.
За едой мы едва обменялись парой ничего не значащих фраз, а, подкрепившись, вышли из купола и пошли прогуляться. Стоило нам ступить на траву, как хор был тут как тут, заведя своё любимое «Вот идут Титаны, земли сотрясатели…»
Я только покачала головой и вздохнула. Я уже начала привыкать к этим галлюцинациям.
Когда мы достаточно удалились от купола брат спросил:
— Итак, о чём ты хотела переговорить? И вообще, что за игры в шпионов с этими записочками.
Я дёрнула плечом:
— Я просто ни в чём не уверена. Перед нашим разговором я хочу тебе кое-что продемонстрировать, чтобы ты убедился, что твоя сестра полностью съехала с катушек.
— Да ладно, я всегда это знал, — буркнул Марк и заслужил тычок кулаком в бок. — Не тяни, выкладывай, что на этот раз.
Я сжала кулаки и выпалила:
— Я вижу и чувствую эмоции людей.
Марк только пожал плечами:
— Ну да, ты ж человек.
Так, неверная формулировка.
— Я реально вижу это глазами. Для меня это как свечение, — я замешкалась, не зная, как ему объяснить то, что мне интуитивно понятно. — Давай, я просто покажу. Ты стоишь здесь, смотри на меня.
Я отошла от него на пять шагов, повернулась к нему спиной и скинула с себя верх комбинезона, обнажая руки и плечи.
— Юлия, это что за⁈ — начал было мой брат.
— Это чтобы ты понимал, что я не использую уловок, зеркал или приборов, — огрызнулась я. — А так же у меня нет глаз на затылке. Прими любую позу, я постараюсь принять такую же.
— Ммм… ладно, — я прямо чувствовала как он пожал плечами.
Закрыв глаза, я попыталась расслабиться и вызвать то особое состояние всеобъемлющего видения. Я везде, я смотрю, мы смотрим… Как же это сделать?.. Само не выходит, наверное, надо настроиться на общую волну… Стоит ли запеть, как хор? Почему бы и не попробовать.
«Вот Титаны стоят», — мысленно произнесла я, стараясь подражать сопровождающим меня голосам, и тут же почувствовала отклик.
«Могучие! Страшные!» — тут же подхватил хор, унося меня за пределы моего тела.
Я снова была вокруг. Мы с благоговением взирали на двух великанов, замерших посреди серебристой опушки. Большой Титан искрясь оранжевым любопытством поднял руки вверх, и маленькая Титанида почти сразу повторила за ним. Потом отставил одну руку вниз, она тоже сменила позу. Большой присел, маленькая присела. Большой сложил руки у себя между ног, и маленькая Титанида возмущённо рявкнула:
— Убери руки оттуда, болван!
Большой Титан полыхнул удивлением.
— Да ты грёбаный человек-рентген! — заорал он.
— А я тебе о чём⁈
Я открыла глаза и выдохнула. Голова кружилась и ноги дрожали от напряжения, как будто я бежала стометровку. Я оделась обратно, и опустилась на землю. Марк плюхнулся рядом, искрясь любопытством:
— И давно это началось?
Я вздохнула:
— Похоже, что по прибытию, но самый пик был, когда мы… — я сглотнула. — Когда мы искали… родителей. Я долго думала, что это такое, но похоже мой мозг воспринимает чужие эмоции и запах гормонов как огоньки.
— Охренеть, у меня сестра — телепат. Теперь ты реально яйцеголовая, — Марк запнулся.
Он был не дурак, дураков не берут в космические рейнджеры. Да, он выбрал не научную карьеру, но это не делало его глупцом и тупым качком. Он умел делать выводы.
— Короче, из-за твоих новых способностей у тебя возникли подозрения, — наконец, заключил он. — Ну давай, профессор Ксавье, удиви меня, кто убийца.
Я вздохнула.
— Я воспринимаю эмоции как свечение, Марк, а тогда… у водопада, когда прибыл Виктор? Это он пришёл третьим, когда вы с Владом дали мне лекарство.
Брат задумался, почёсывая свою шевелюру, и быстро ответил:
— Сразу после нас, — он заметил выражение моего лица и нахмурился. — Ты думаешь это он?
— Он светился нехорошей радостью, — сказала я. — И потом на похоронах тоже, как будто был чем-то очень доволен.
— Юлия, — вздохнул Марк. — Послушай себя. Да, ситуация дерьмовая, да, у всех нервы на пределе. Но это не повод подозревать всех и вся. Виктор — друг нашей семьи. С чего бы ему желать зла родителям?
Я упрямо наклонила голову:
— Не знаю. Но то, как он себя ведет… Марк, я чувствую — здесь что-то нечисто. Слишком много совпадений, слишком много недомолвок. Как будто от меня что-то скрывают.
Брат внимательно посмотрел на меня. В его глазах боролись сомнение и желание поддержать.