Две фигуры стояли на сцене друг против друга, как непримиримые враги.
Полифем с уродливой одноглазой маской говорил:
— Кто ты, презренный, посмевший в обитель священную
Ногу поставить свою, где владычествую я?
Участь твоя решена — ты пищей моею станешь,
Плоть твоя смертная будет мне на потребу.
И Одиссей отвечал ему:
— Имя моё — Никто, о могучий владыка пещеры,
Путь нас привёл сюда, не знавших о грозном хозяине.
Кровью друзей ты упился, но чашу вина золотого
Ныне прими от меня как дар гостеприимства.
Монотонный речитатив убаюкивал. В рабочем комбинезоне было тепло и уютно, как в коконе. Я отрегулировала режим термоткани и загрузила свежую капсулу репеллента, чтобы меня никто не беспокоил. Лёгкий ветерок, который нес с собой ароматы инопланетной флоры и свежесть ночного воздуха, нежно касался моих щёк.
Над головой раскинулось бесконечное полотно звёзд, знакомое с детства. Где-то там, в безвременье полыхало Солнце и танцевала Земля, прародительница людей. Если сосредоточиться, я бы даже нашла нужный сектор, но я уже совсем клевала носом.
Мягкий свет, отразившийся от бока могучего Зевса, освещал пейзаж, создавая причудливые тени и подчёркивая уникальную красоту окружающей природы. И я заснула, убаюканная под «бубубу» из коммуникатора, запахами земли и аниса, и пением ночных насекомых.
Я была дома. Я наконец-то была дома. Сон под звёздным небом Цереры принёс глубокий отдых и осознание своей неразрывной связи с этим удивительным миром, даря чувство спокойствия и умиротворения. Я провалилась в царство Морфея…
И тут грянул хор:
— Лето благая, податель тепла животворного,
Мир без тебя бы застыл в пустоте безжизненной.
Пламя твоё согревает поля плодородные,
Светом твоим наливаются всходы обильные.
Первый луч располовинил небеса, как будто рука гиганта возникла над горизонтом сметая прочь ночные тени.
Я вскочила с кресла, спросонья запутавшись в собственных ногах и рухнула на землю. Чудовищно громкий звук шёл одновременно отовсюду и ниоткуда. Я закричала от страха, не в силах контролировать себя, и зажала уши руками, но это не помогло… Словно минуя уши и барабанные перепонки, прямо в меня вливалось торжествующее, заставляя содрогаться всё тело:
— Смертные, славьте же Лето, жизни подательницу,
Что озаряет пути наши светом божественным.
Пусть же сияют дни, пока Лето светлая
Церере дарит тепло с небосвода высокого.
Звук обрушился на меня, словно ледяная волна, пронизывая до костей. Казалось, сам воздух вибрировал, каждая молекула резонировала с этим чудовищным хором. Я зажмурилась до боли, стиснула зубы, но не могла заглушить эту какофонию. Сердце колотилось где-то в горле, в ушах стучала кровь. Головная боль усиливалась, словно раскаленные иглы медленно пронзали мозг. Реальность плыла и искажалась, я больше не понимала, где я и что со мной. Только бы это прекратилось, пожалуйста, пусть это закончится…
Меня трясло от адреналина, сердце заходилось как сумасшедшее, нашивка на рукаве комбинезона сменила цвет и замигала, привлекая внимание: «Высокое кровяное давление, примите успокоительное и прилягте». Дрожащими руками со второй попытки я вытянула из аптечки нужный пластырь и налепила его себе на шею, туда, где тонкая кожа позволит лекарству быстро всасываться. От боли я не могла сосредоточиться, но эффективное лекарство подействовало почти мгновенно. Я рухнула ничком, слыша, как затухают, но не исчезают торжествующие голоса:
— О, смертные, Лето восславьте, жизни нашей подательницу,
Что своим светом благословенным путь наш освещает.
Пусть дни наши будут светлы, пока Лето сияет,
И пусть мир на Церере процветает, пока звезда над нами встаёт.
Голову сдавило мигренью, возникла жуткая боль в переносице, хотя я не ударялась лицом. Я свернулась агонизирующим комком, слыша далёкое пение. Хор не замолкал, хотя я больше не разбирала слов, звук перешёл в низкий гул. Последнее, что я запомнила перед тем, как провалиться в забытье — яркий свет Лето, и чужие, нечеловеческие слова, эхом звенящие под сводами черепа.
А потом была только тьма…
Интерлюдия: Долги
Семь лет назад
Запах гниения.
Такой же тяжёлый и удушающий, как в комнате с разлагающимся трупом. У него были подобные дела ещё в рейнджерском корпусе — неопознанные тела, нелегальные поселенцы, которых убил вакуум или другие… хм… явления… Но от живых людей он никогда не ощущал подобного смрада.
После практически безлюдной и тихой Цереры, Деметра воняла. Подавляла волнами запахов, забивала каждый вдох.
Мужчина стоял возле высоких дверей зала суда, комкая в руках распечатанные документы. Смотрел на них и не мог поверить своим глазам. Не поскупились распечатать на настоящей бумаге. Подпись судьи была свежей, чернила ещё блестели. Это выглядело, как издевательство.
Он тряхнул головой, пытаясь избавиться от тошнотворного амбре, исходящего от служителей Фемиды. Как они сами этого не чувствуют? Как можно существовать в этой вони? Сладковатый душок разложения пропитал, казалось, сами стены здания суда.
А его бывшая… От неё теперь несло так же мерзко. А ведь когда-то её запах сводил его с ума — свежий, чистый аромат молодости и нежности. Как же она изменилась.
Он прикрыл глаза, вспоминая их первую встречу. Она работала в маленькой кондитерской недалеко от космопорта. Он тогда ещё служил в рейнджерском корпусе и частенько забегал за свежей выпечкой перед дежурством. От неё пахло ванилью, корицей и мускатным орехом. Такой тёплый, домашний аромат…
— Наша бабуля снова за своё? — прошептала она ему на ухо, когда постоянная клиентка в сотый раз переспрашивала состав пирожных. — Эта старушка каждый день говорит одно и то же, а потом покупает один эклер.
Он тогда улыбнулся и кивнул:
— Наверное, ей просто одиноко.
Бывшая засмеялась, и её запах стал ещё слаще.
Коммуникатор снова завибрировал. Пятое сообщение за сегодня, и все от коллекторов. Он даже открывать не стал — и так ясно, что там. Стервятники уже пронюхали про решение суда. Видимо, кто-то из их информаторов дежурил в зале заседаний.
Мужчина медленно спускался по ступеням, сжимая в руках документы. Каждая строчка в них была как удар под дых. Половина долгов. Он должен выплатить половину её грёбаных долгов! Той самой половины, о существовании которой даже не подозревал, пока не пришла повестка в суд.
А ведь он правда не знал. Откуда бы? Четыре месяца на Церере, два на Деметре — такой был график. Она всячески его поддерживала, настаивала не бросать службу, при этом отказалась отправиться с ним. Обещала открыть своё дело.
— Милый, это же такие деньги! — говорила она. — У нас будет стабильный доход. Ты только представь — своё кафе!
Как же. «Стабильный доход».
Как он вообще купился на это?
…И её запах начал меняться… Это случилось не сразу. Сначала в нём появились кислые нотки — она начала нервничать, когда дела пошли не так. Потом — горечь разочарования. А после… После от неё повеяло чем-то химическим, искусственным. Как от фальшивых духов, пытающихся скрыть истинную вонь.
— Милый, — говорила она тогда, — это отличная возможность! Небольшое кафе в центре, своё дело… Разве ты не хочешь, чтобы я развивалась?
Он хотел. Конечно, хотел. Но эти кредиты…
— Не волнуйся, — шептала она, обнимая его. — Я всё просчитала. Через год мы окупимся, вот увидишь.
Но что-то пошло не так. Кафе не приносило прибыли, долги росли, а её запах становился всё более едким, болезненным. А потом она начала брать новые кредиты с его доверенностью, чтобы погасить старые. Его счёт был вычерпан до дна.
Первый кредит она взяла, когда он был в очередном вылете. Второй — тоже. А потом пошло-поехало… Он узнал обо всём, только когда она не смогла сделать очередной платёж.
Коммуникатор снова дал о себе знать. На этот раз сообщение было с незнакомого номера:
«Уважаемый клиент! Информируем вас, что ваша задолженность перед „Деметра-банком“ передана в работу коллекторскому агентству „Цербер“. Просим связаться с нами в течение 24 часов для обсуждения условий погашения».
«Цербер», значит. Он знал об этих ребятах. Говорят, они специализируются на «особо сложных» случаях. Те ещё твари, если верить слухам.
А ведь он честно служил. Рисковал жизнью, гоняясь за пиратами и контрабандистами. Ловил преступников, обеспечивал безопасность колоний. Даже медаль имел — за операцию у Харона. Теперь вот приглядывал за учёной братией, не позволяя увлекающимся натурам забыть о насущном.
Но кого это теперь волнует? Суд постановил — значит, плати. Неважно, что ты не брал этих денег. Неважно, что даже не знал о кредитах. Ты был её мужем? Был. Доверенность дал? Дал. Значит, отвечаешь по полной.
А она… Она просто объявила себя банкротом. И всё. Спишут долги через год, и гуляй — нового дурака ищи. А с него будут драть три шкуры, потому что у него есть официальный доход.
Потому что он, видите ли, честный человек.
Коммуникатор снова завибрировал. Теперь уже звонок — и снова незнакомый номер. Он раздражённо отключил аппарат. Хватит. Насмотрелся уже на эти цифры с минусами…
Что ж, раз система считает это справедливым… Раз его служба родине ничего не стоит… Что ж. Придётся как-то решать проблему. И к чёрту уже эту честность — она до добра не довела.
На душе стало горько. Он поправил форменный китель — возможно, последний раз. Потому что если не найдёт денег в ближайшее время, придётся продать и его тоже.
Алкоголь должен был заглушить эти мысли. Он толкнул дверь ближайшего бара, надеясь хоть ненадолго избавиться от преследующих его запахов. Вместо этого его накрыло новой волной — застарелый пот, табак, дешёвое пиво, блевотина. Но это было лучше, чем смрад суда.
Он заказал виски и уставился в стакан, когда знакомый голос окликнул его:
— Никак не ожидал встретить тебя здесь! Сто лет не виделись!