— Давайте попробуем здесь, — сказала я, останавливаясь на небольшой поляне, слыша гудение и знакомые распевы.
Мы активировали устройства и замерли в ожидании. Через несколько секунд из динамиков раздался механический голос:
— Идут! Земля дрожит! Люди! Большие!
Мы переглянулись. Альфина не смогла сдержать улыбку:
— Они правда как дети, честное слово.
Я кивнула и попыталась начать диалог:
— Здравствуйте. Мы пришли петь песни с вами.
— Петь! Хорошо! Мы — петь вместе! — отозвались полисы.
Профессор Сильва нахмурился:
— Попробуйте задать им какой-нибудь вопрос, Юлия.
Я подумала секунду:
— Сколько нас?
Последовала пауза, потом передатчики ожили:
— Видим, люди, много, один старый. Другой старый, один средний, один маленький, другой маленький. Много! Страшно!
— А что вы еще видите? — спросил Хан.
— Большие! Двигаетесь быстро, как стрекозы! Мы не можем так!
Альфина присела на корточки, поднесла передатчик ближе к земле:
— А что под землей? Что вы чувствуете там?
— Вода! Корни! Нет солнца! Хорошо!
Я старалась не смеяться. У меня в голове ответы были стройными песнями, а через переводчик получалась какая-то несуразица. Ответы полисов были простыми, часто состояли из отдельных слов или коротких фраз. Они явно понимали нас, но их способ мышления был… иным.
— Они как вороны, или дельфины, — пробормотал профессор Сильва. — Разумны, но по-своему. Очень по-своему.
Я кивнула:
— Да, похоже на то. Но это не умаляет их значимости. Они просто… другие.
Мы продолжали задавать вопросы, пытаясь понять пределы их понимания. Полисы отвечали с энтузиазмом, но их ответы часто были нелогичными или неполными с нашей точки зрения.
— Вы знаете, откуда вы появились? — спросил Хан.
— Всегда были! Растем! Поём! Хорошо!
— А вы знаете, что мы прилетели с другой планеты? — поинтересовалась Альфина.
— Планета? Не знаем! Вы здесь! Это хорошо!
После нескольких часов общения мы решили сделать перерыв. Усевшись на поваленное дерево, мы обсуждали результаты.
— Это… не совсем то, чего я ожидала, — призналась Альфина.
Хан кивнул:
— Да, их интеллект явно отличается от нашего. Но это не делает его менее ценным.
— Верно, — согласился профессор Сильва. — Мы должны продолжать исследования. Кто знает, может быть, мы просто еще не нашли правильный подход?
Я смотрела на окружающий нас лес, чувствуя странную смесь разочарования, облегчения и восхищения.
— Вот поэтому им нужна защита, — сказала я наконец, — И, может быть, в этом и есть главное открытие. Мы искали человекообразных, а нашли — их. Разум может быть совершенно иным, чем мы привыкли думать. И наша задача — научиться понимать его, даже если он кажется нам странным.
Мои коллеги задумчиво кивнули. Мы еще долго сидели там, окруженные шепотом леса, пытаясь осмыслить наш первый настоящий контакт с полисами. Это было началом долгого пути к пониманию, но я чувствовала — мы на верном пути.
Интерлюдии
Процесс получения для Цереры статуса заповедника начался с интенсивной работы нашей небольшой группы ученых. Куратор Скариот, профессор Сильва, Альфина, Хан и я объединили свои усилия, понимая важность этой задачи.
Первым шагом стала подготовка подробного научного отчета. Мы с Альфиной провели бессонные ночи, систематизируя все данные о полисах и уникальной экосистеме Цереры. Профессор Сильва тщательно проверял каждый пункт, добавляя свои комментарии и наблюдения. Хан занялся техническими аспектами, разрабатывая планы по неинвазивному изучению и сохранению местной флоры и фауны.
Куратор Скариот взяла на себя роль связующего звена с внешним миром. Она начала серию переговоров с представителями Университета Деметры и Межпланетного Научного Совета, представляя им наши предварительные результаты исследований и аргументируя необходимость защиты Цереры.
Параллельно с этим мы с Альфиной занялись подготовкой информационных материалов для широкой публики. Мы создали серию увлекательных видеороликов и интерактивных презентаций, рассказывающих о чудесах Цереры и ее разумных обитателях.
Профессор Сильва и Хан сосредоточились на разработке юридического обоснования. Они консультировались с экспертами по межпланетному праву, изучали прецеденты и готовили проект законодательного акта о создании заповедника.
Месяцы напряженной работы привели к первым результатам. Межпланетный Научный Совет выразил заинтересованность в проекте. Это открыло двери для более серьезных переговоров на высоком уровне.
Нас с Альфиной пригласили выступить перед комитетом по экологии и сохранению планет. Наши страстные выступления и неопровержимые доказательства произвели сильное впечатление на членов комитета.
Последним этапом стало представление проекта на заседании Межпланетного Совета. Вся наша команда присутствовала на этом историческом событии. Наши совместные усилия, подкрепленные неопровержимыми научными данными и широкой общественной поддержкой, увенчались успехом.
После нескольких часов обсуждений и голосования, Церере был официально присвоен статус межпланетного заповедника. Это решение было встречено аплодисментами не только в зале заседаний, но и на научных базах Цереры, где наши коллеги с нетерпением ждали результатов.
Уставшие, но счастливые, мы обменялись радостными объятиями. Мы понимали, что это только начало долгого пути, но первый, самый важный шаг был сделан. Церера и ее удивительные обитатели были теперь под защитой закона, и у нас появился шанс на их сохранение и дальнейшее изучение.
Я сидела за своим рабочим столом, обхватив голову руками. Передо мной были разложены десятки распечаток с результатами анализов ДНК, графики и диаграммы. Я уже несколько недель пыталась разобраться в загадке, которая не давала мне покоя.
«Это просто не имеет смысла,» — пробормотала я себе под нос, в очередной раз просматривая данные. — «Ксеноген присутствует в ДНК практически всех долгосрочных исследователей Цереры, включая профессора Сильву. Но почему тогда только я могу слышать полисы?»
Я встала и начала ходить по комнате, пытаясь упорядочить свои мысли. «Что делает меня особенной? Что отличает меня от других?»
Я точно знала, что Хан и Альфина любовники и у них тоже был ксеноген. Значит, дело не в гормонах. Дело в чём-то другом.
Остановившись у окна, я посмотрела на серебристо-зеленый пейзаж Цереры.
«Может быть, дело не в самом ксеногене, а в том, как наш мозг использует полученные возможности передавать и получать информацию новым способом?»
Эта мысль заставила меня вернуться к столу и начать лихорадочно записывать. «Гипотеза: способность воспринимать полисов связана не только с наличием ксеногена, но и с индивидуальными особенностями мозга.»
Я продолжала размышлять о различиях между мозгом ученого, привыкшего полагаться на логику и факты, и мозгом человека с высокой эмпатией. «Возможно, ключ к разгадке кроется именно в структуре и функциях мозга,» — подумала я, делая заметки. — «У ученых, таких как профессор Сильва, фронтальная кора должна быть очень развита. Это объясняет их способность к абстрактному мышлению и анализу сложной информации. Но что если это развитие происходит за счет других областей?»
Я вспомнила о зеркальных нейронах и инсуле, которые играют важную роль в эмпатии. «Может быть, у людей с высокой эмпатией эти области более активны? Это могло бы объяснить мою способность воспринимать сигналы полисов.»
Я задумалась о роли миндалевидного тела и поясной коры в обработке эмоций. «Если эти области у меня более чувствительны, это могло бы объяснить, почему я так остро воспринимаю эмоциональные сигналы полисов.»
«Но как это связано с ксеногеном?» — я продолжала размышлять. — «Возможно, ксеноген создает потенциал для восприятия сигналов полисов, но реализация этого потенциала зависит от индивидуальных особенностей мозга?»
Я вспомнила о нейропластичности — способности мозга меняться и адаптироваться. «Что если годы интенсивной научной работы изменили мозг профессора Сильвы таким образом, что он стал менее восприимчив к эмоциональным сигналам? А мой опыт, напротив, развил области, отвечающие за эмпатию?»
Я откинулась на спинку стула, чувствуя, что нахожусь на пороге важного открытия. Это могло бы объяснить, почему не все люди с ксеногеном могут общаться с полисами. Возможно, нужен определенный баланс между логическим и эмоциональным мышлением.
Я почувствовала прилив энтузиазма. Это исследование могло не только объяснить мою уникальную способность, но и пролить свет на природу сознания и взаимодействия между различными формами разума.
«Возможно, это даже поможет нам лучше понять, как развивать эмпатию и межвидовую коммуникацию,» — подумала я, уже планируя эксперименты. — «Это может стать ключом к более глубокому пониманию полисов и, возможно, других форм внеземной жизни.»
Я встала, чувствуя прилив энергии и решимости. Впереди был долгий путь исследований, но я чувствовала, что нахожусь на пороге чего-то действительно важного. Это могло изменить не только наше понимание полисов, но и наш взгляд на природу разума и сознания в целом.
Я стояла у панорамного окна гостиницы на орбитальной станции Деметры, наблюдая за медленным вращением планеты внизу. Последние два года были настолько насыщенными, что я едва могла вспомнить, когда в последний раз позволяла себе просто остановиться и насладиться моментом.
Внезапно я почувствовала, как сильные руки обнимают меня сзади, и улыбнулась, узнав знакомый запах.
— Август, — выдохнула я, расслабляясь в его объятиях.
— Привет, звездочка моя, — прошептал он, целуя меня в макушку. — Как ты себя чувствуешь?
Я повернулась к нему:
— Честно? Немного странно. Кажется, я забыла, как отдыхать.
Август нахмурился, внимательно изучая мое лицо.