Этот вопрос прозвучал как гром среди ясного неба. В зале мгновенно поднялся шум. Журналисты повскакивали со своих мест, выкрикивая вопросы. Члены этического комитета зашептались между собой. Я стояла, оглушенная и растерянная, не зная, что сказать.
Модератор обсуждения пытался восстановить порядок, призывая всех к тишине, но его голос тонул в общем гаме.
— Пожалуйста, давайте вернемся к обсуждаемой теме, — говорил он. — Личная жизнь доктора Соколовой не имеет отношения к обсуждаемым вопросам.
Но было уже поздно. Вопрос был задан, и теперь все ждали моего ответа. Я чувствовала, как паника начинает охватывать меня. Как я могла допустить, чтобы ситуация вышла из-под контроля настолько?
И тут я поняла, что больше не могу молчать. Эта ситуация, этот вопрос — они были частью более широкой проблемы, которую мы обсуждали. Я глубоко вдохнула, собираясь с мыслями.
Подняв руку, я призвала всех к тишине. К моему удивлению, шум в зале начал стихать. Все взгляды были прикованы ко мне. Я знала, что следующие слова могут изменить все. И так же могут всё по-настоящему испортить.
Я была должна справиться.
Сделав еще один глубокий вдох, я начала говорить:
— Да, мы ждём ребёнка. И именно поэтому вопрос о передаче генов для меня не просто научная проблема, а личная ответственность перед будущим.
Я стою здесь сегодня не только как учёный, но и как будущая мать. Мать, которая желает создать безопасное и справедливое будущее не только для своего ребёнка, но и для каждого человека в нашем обществе.
С зари времён человечество сталкивается с вызовами и совершает невероятные открытия. Каждое из них двигает нашу цивилизацию вперёд, но ни одно не может быть оценено однозначно.
Мы создали железо для плугов, чтобы кормить наших детей, но использовали его и для мечей, чтобы убивать друг друга.
Мы изобрели книгопечатание, чтобы распространять знания и сохранять нашу историю, но также использовали его для пропаганды ненависти и лжи.
Мы расщепили атом, создав оружие, способное уничтожить мир, но это же оружие стало гарантом мира, удерживая нас от глобальных конфликтов.
Мы построили глобальные сети связи, которые одновременно объединили человечество и разделили нас на изолированные информационные пузыри.
Мы создали искусственный интеллект, открывающий новые горизонты в науке и технике, но он же стал инструментом для создания убедительных фейков и манипуляции общественным мнением.
Мы сами не рождаемся одинаковыми, кто-то лучше развит физически или ментально, кто-то более социально адаптивный, но в этом наша сила, как человечества. Помогать друг другу для общего развития и процветания, а не вредить, используя свои сильные стороны.
И вот теперь мы обнаружили ксеноген — усилитель наших врождённых способностей. Это как увеличительное стекло, встроенное в наши тела. Если он передаётся по наследству — а мы скоро это выясним — то это лишь вопрос времени, когда он станет частью генома практически каждого человека.
Мы живём всё дольше, доживая до 120 лет и более. Это означает, что уже наши внуки, дети наших детей, неизбежно столкнутся с вопросами, которые мы пытаемся решить сегодня. Наша работа — это не создание привилегированной касты. Напротив, это работа на опережение, чтобы эмпаты не стали особым классом или изгоями, а остались такими же людьми, как мы с вами.
Да, это сложный и неоднозначный вызов. Но разве человечество когда-либо отступало перед лицом трудностей? Мы всегда находили решения, всегда двигались вперёд, преодолевая страх перед неизвестным.
Я, как учёный, признаю только факты. И факт в том, что человечество всегда справлялось с возникающими проблемами. Я знаю, что мы справимся и сейчас.
Я верю в нас, в людей. В нашу способность к состраданию, к пониманию, к принятию нового. Я верю в нашу человечность.
Эмпатия — это не угроза. Это дар, который может сделать наш мир лучше, если мы найдём в себе мудрость правильно им распорядиться. И я призываю каждого из вас не поддаваться страху, а вместе работать над тем, чтобы этот дар стал благословением для всего человечества.
После того, как я закончила свою речь, в зале на несколько секунд повисла абсолютная тишина. Я чувствовала, как бешено колотится мое сердце, ожидая реакции.
Внезапно тишину прорвал гул голосов. Журналисты повскакивали со своих мест, выкрикивая вопросы и комментарии.
— Доктор Соколова, как ваша беременность повлияет на исследования?
— Вы планируете использовать своего ребенка как объект для изучения?
— Не считаете ли вы, что ваше положение создает конфликт интересов?
Я подняла руку, пытаясь восстановить порядок, но мой жест потонул в общем хаосе. Модератор тщетно пытался успокоить толпу.
Внезапно из задних рядов раздался громкий голос:
— А не кажется ли вам, что ваша беременность — это идеальная возможность доказать безопасность ваших исследований?
Этот вопрос заставил меня похолодеть. Я почувствовала, как к горлу снова подступает тошнота, но на этот раз не от беременности, а от ужаса перед такой перспективой.
Но не успела я ответить, как другой журналист выкрикнул:
— Доктор Соколова, ваша речь была очень эмоциональной. Не кажется ли вам, что вы используете свою беременность, чтобы манипулировать общественным мнением?
Я почувствовала, как гнев поднимается во мне. Как они смеют обвинять меня в манипуляциях, когда я только что открыла им свое сердце?
Модератор наконец-то смог перекричать толпу:
— Уважаемые коллеги! Давайте сохранять профессионализм. Доктор Соколова, вы хотите ответить на какие-либо из этих вопросов?
Я глубоко вдохнула, пытаясь собраться с мыслями. Я знала, что каждое мое слово будет тщательно взвешено и проанализировано. Но я также знала, что сейчас не время для страха или сомнений.
— Да, — сказала я твердо, — я отвечу. Но прежде чем это сделать, я хочу напомнить всем присутствующим, что мы обсуждаем не только научные факты, но и этические вопросы, которые затрагивают каждого из нас. И я призываю вас подходить к этой дискуссии с той же степенью эмпатии и человечности, о которой я только что говорила.
Я сделала паузу, чтобы собраться с мыслями, и продолжила:
— Во-первых, моя беременность никак не повлияет на объективность наших исследований. Наша команда состоит из высококвалифицированных специалистов, и все результаты проходят тщательную проверку и рецензирование.
Я посмотрела прямо в камеру, обращаясь не только к присутствующим, но и ко всем, кто смотрит трансляцию:
— Что касается использования моего ребенка в исследованиях — это абсолютно исключено. Мой ребенок не будет объектом экспериментов. Он или она будет расти как обычный малыш, с той же заботой и защитой, которую заслуживает каждый ребенок в нашем обществе.
Я сделала глубокий вдох, прежде чем ответить на самый провокационный вопрос:
— Предложение сделать моего ребенка подопытным глубоко неэтично. Во-первых, мы не знаем, передался ли ген по наследству. Во-вторых, да, мы работаем над внедрением ксеногена добровольцам в контролируемых условиях, но это совершеннолетние люди, которые дали осознанное согласие на участие в исследовании. Ребенок не может дать такого согласия. Более того, мы всё ещё не до конца понимаем все аспекты этого процесса и его долгосрочные последствия. Использовать неродившегося ребенка в качестве подопытного — это нарушение всех возможных этических норм.
Я сделала паузу, чтобы мои слова отложились в сознании слушателей, прежде чем продолжить:
— И, что не менее важно, мой ребенок имеет право на неприкосновенность частной жизни, как и любой другой гражданин. Он или она не должны становиться объектом публичного внимания или научного интереса только из-за того, кто их родители.
Я заметила, как некоторые журналисты кивают, записывая мои слова. В их глазах я увидела проблеск понимания и, возможно, даже уважения к моей позиции.
— Что касается обвинений в манипуляции общественным мнением — я глубоко оскорблена таким предположением. Моя беременность — это часть моей личной жизни, которая стала публичной не по моей воле. Я поделилась своими чувствами не для манипуляции, а для того, чтобы показать, что за научными фактами и этическими дилеммами стоят реальные люди с реальными жизнями и заботами.
Я обвела взглядом зал, стараясь установить зрительный контакт с как можно большим количеством людей:
— Я ученый. Моя работа — искать истину и делиться знаниями. Но я также человек, будущая мать, гражданин нашего общества. И именно поэтому я так страстно верю в важность нашей работы и в необходимость ее этичного и ответственного проведения.
Закончив, я почувствовала, как напряжение немного спало. Журналисты продолжали записывать, но атмосфера в зале изменилась. Я видела задумчивые выражения на некоторых лицах, кивки понимания у других.
Модератор воспользовался моментом, чтобы вернуть обсуждение в более структурированное русло. Но я знала, что этот момент, эта неожиданная личная нота в научной дискуссии, навсегда изменил ход обсуждения проекта Корпуса Эмпатов. И, возможно, это было именно то, что нам нужно — напоминание о человечности в центре всех наших научных стремлений.
Глава 50И Интерлюдия «Измерения»
Интерлюдия: Измерения
Питер вошёл в кабинет Августа без стука, держа в руках планшет с данными. Его лицо было мрачным, а движения напряжёнными. Август поднял взгляд от документов и сразу понял — что-то серьёзное.
— Мне нужно с тобой поговорить, — сказал Питер, активируя шифратор и блокировщик прослушки. — Конфиденциально.
Август отложил работу и жестом пригласил сесть. Но Питер остался стоять, словно готовясь к бою.
— Данные с нейрорегистраторов, — он положил планшет на стол. — Я поручил команде проанализировать показания за последние полгода. Обычная проверка, рутина…
Он замолчал, и Август почувствовал, как холодок пробежал по спине.