Но вот какой–то резкой определенности и как бы отъединенности Церкви от всего того, что не есть Церковь, теперь и недостает. В Церкви у нас теперь держат положительно всех, даже тех, кто сам просит его отлучить, как это было после отлучения Льва Толстого. Церковной дисциплины, можно сказать, нет никакой: все для интеллигентных мирян стало необязательным — и посещение богослужения, и исповедь, и причащение (опять почему–то о. Андрей, пропуская часть предложения, не ставит троеточия — А. Н.). А потому Церковь, как видимое общество, и не имеет теперь ясных и определенных границ, которые отделяли бы ее от «внешних». Иногда кажется, будто бы Церковь наша в рассеянии, как бы в каком разброде. Не узнаешь, кто наш, кто от супостат наших. Царствует в умах какая–то анархия. Слишком много появилось «учителей». Идет «распря в телеси» (1 Кор. 12, 25) церковном. В Древней Церкви учил епископ с горнего места; теперь тот, кто сам о себе говорит, что он лишь «в притворе», даже только «около церковных стен», считает же, однако, себя вправе учить всю Церковь вместе с иерархией. О церковных делах узнают и мнение о них составляют по явно враждебным Церкви «публичным листам» (так называл газеты митрополит Филарет), где по церковным вопросам пишут или расстриженные попы и всякого рода церковные ренегаты, или вообще озлобленные и наглые ругатели (2 Пет. 3, 3), люди, никакого отношения к Церкви не имеющие и ничего кроме вражды к ней не чувствующие, даже прямые враги Христа. Состояние печальное! Вот это–то печальное положение нашей современности и должно всякого, кому дорога вера и вечная жизнь, побуждать проверить основное заблуждение современного нам предрассудка, по которому можно отделять христианство от Церкви. При руководстве слова Божия и писаний святоотеческих следует во всей глубине продумать этот важный вопрос: возможно ли христианство без Церкви?».[232]
Итак, именно для «интеллигентных мирян», в глазах которых «христианство — одно, а Церковь — другое», «церковной дисциплины, можно сказать, нет никакой» — они не посещают службы, не исповедаются, не причащаются. Святому Илариону больно, что таковых не отлучают от Церкви, хотя и сами они просят того — но речь идет, все же, о лицах, крещенных в Церкви. «Церковь, как видимое общество, и не имеет теперь ясных и определенных границ» в глазах «современных умов», «учителей», «публичных листов», но никак не самого свщмч. Илариона. Он излагает их позицию, а не позицию свою или Церкви. Это как раз они подвергают Церковь «укоризнам» за ее четкую и бескомпромиссную позицию. Сразу по цитированном о. Андреем отрывке св. Иларион подчеркивает, что такая «анархия» «царствует в умах», но не в церковном учении. Так что никакой «размытости» и «неясности» церковных границ у свщмч. Илариона (Троицкого) нет. Наоборот, он посвящает всю свою работу опровержению этого «основного заблуждения современного нам предрассудка», для него это — вопрос «веры и вечной жизни».
Еще один пример — цитата из труда священномученика Илариона (Троицкого) «Единство Церкви и всемирная конференция христианства». Так она звучит в «Мнимом модернизме»: «В существенном или главном все христианские исповедания совпадают друг с другом… различия христианских вероисповеданий, даже догматические, несущественны и преувеличены».[233] А вот так — в работе свщмч. Илариона: «В основе, например, приведенных выше решений о. Светлова лежат две мысли: 1) в существенном, или главном, все христианские вероисповедания совпадают друг с другом и 2) различия христианских вероисповеданий, даже догматические, несущественны и преувеличены. Согласимся, что обе эти мысли совершенно справедливы. Однако они никоим образом не дают достаточного основания для заключения о принадлежности всех христианских вероисповеданий к единой Христовой Церкви».[234] Здесь св. Иларион только условно соглашается с о. Светловым, отмахиваясь от его тезисов, чтобы перейти к основной проблеме — принципиальному отличию Церкви от всех иных вероисповеданий. Ниже, сам св. Иларион приводит пример существенного догматического отличия от Церкви протестантов: «Вы, может быть, укажете на веру в воплотившегося Сына Божия как на главный признак принадлежности к Церкви? Но немецкие протестанты будут спорить против необходимости и этого признака, так как в этом вероисповедании найдутся даже и пасторы, открыто заявлявшие о своем отрицании Божества Спасителя»[235]. В труде «Христианства нет без Церкви» свщмч. Иларион решительно говорит о существенности догматических отступлений еретиков. Например, в резком тоне говорит он о католических сотериологии и экклезиологии: «Латинство с его земными счетами добрых дел, с его наемническим отношением к Богу, с его подделкой спасения помрачило в сознании своих членов христианскую идею Церкви»[236]. И паки — о протестантизме: «Протестантизм был протестом одной человеческой мысли против другой; он не восстановил древнего христианства, а одно искажение христианства заменил другим, и была новая ложь горше первой».[237]
Пытаясь оправдать еретиков и представить их в виде жертв, а Церковь Православную в виде жестокого гонителя, о. А. Кураев приводит такую историю: «На глубину раны, нанесенных сирийцам православным Константинополем, жалуется монофизитский патриарх Михаил Сириянин (1166–1199 гг.). Он записал то, что говорили в народе спустя столетия о мероприятиях императора Ираклия (610–641) проведенных им после того, как Византия заново отвоевала Месопотамию у Персии. Разумеется, при передаче из поколения в поколение рассказ был приукрашен. Но то, что его передавали из столетия в столетие, доказывает, что эти события глубоко запечатлелись в памяти сирийцев. В Хронике патриарха говорится: "Он (император) издал письменный указ о том, чтобы повсеместно в империи всем, кто не придерживается Халкидонского собора, отрезали носы и уши и разрушали их дома. Это преследование длилось долго, и многие монахи приняли собор и завладевали большинством церквей и монастырей. Ираклий не разрешил православным (имеются в виду противники Халкидонского собора) появляться перед ним и не слушал их жалоб по поводу разграбления их церквей. Бог справедливости, единый Всемогущий видя злобу византийцев, которые везде, где они господствуют, жестоко разрушают наши церкви и монастыри и немилосердно подавляют нас, привел с юга арабов, чтобы мы были, благодаря им, спасены от византийцев… Это было действительно великое благословение для нас, что мы были освобождены (мусульманами) от жестокостей византийцев, от их злобы, от их ненависти и яростного ожесточения против нас, и что теперь мы получили покой"».[238] История, действительно, леденящая кровь. С одной лишь маленькой оговоркой. Император Ираклий — это один из основателей и наиболее усердных распространителей ереси монофелитства, одинаково враждебной и Православию, и монофизитству.
Читая статью о. А. Кураева, невозможно не обратить внимания на то, сколь часто он цитирует книгу иеромонаха Дамаскина (Христенсена) «Не от мира сего», написанную об о. Серафиме (Роузе) и о людях, составлявших круг его общения. Книга, действительно, интересная, в ней имеются замечательные главы о философских поисках и борениях о. Серафима. Но необходимо помнить, что издана она т. н. братством преп. Германа Аляскинского (к которому принадлежит и ее автор). Глава братства, бывший сподвижник о. Серафима (Роуза) и бывший клирик Русской Зарубежной Церкви Герман (Подмошенский) 16 июня 1988 года лишен сана духовным судом Зарубежной Церкви под председательством нынешнего ее предстоятеля митрополита Лавра — иерарха, вызывающего неподдельное уважение в Русской Православной Церкви. После этого Герман со своим братством перешел в юрисдикцию некоего митрополита Панкратия.[239] Дальнейшие путешествия этой группы по различным «юрисдикциям» скрываются в тумане. Моральный облик ее также весьма сомнителен. Многие части «Не от мира сего» (как и других книг и изданий братства преп. Германа Аляскинского) призваны доказать необязательность послушания клириков епископу и являются, фактически, пособием по расколу. Поэтому слова, вкладываемые автором этой книги в уста иеромонаха Серафима (Роуза), архимандрита Константина (Зайцева) и др., вызывают, как минимум, скептицизм и сомнение в идентичности принадлежности.
Нуждаются также в проверке сведения из статьи Н. К. Сурского «Св. Иоанн Кронштадтский и враги Христовы» о, якобы, признании св. Иоанном Кронштадтским еретического крещения, как таинства, и о том, что св. Иоанн подарил католическому костелу колокол — были ли такие высказывания и события, и если были, то при каких обстоятельствах (колокол, например, мог ранее принадлежать костелу и быть просто возвращенным)? Тот же факт (приводимый Сурским), что св. Иоанн делал пожертвования в пользу благотворительных обществ иудеев, татар и китайцев, нет нужды проверять, он — вполне в духе всероссийского батюшки, милосердного самарянина, творящего добро всем, несмотря на конфессиональную принадлежность. Непонятно только, каким образом благотворительность св. праведного Иоанна Кронштадтского может помочь о. Андрею Кураеву опровергнуть утверждение архимандрита Рафаила (Карелина) о том, что «каноны Церкви запрещают брать пожертвования на Церковь у еретиков».[240]
Теперь необходимо перейти к тем аргументам диакона Андрея Кураева, которые, хотя основываются на вполне корректных цитатах и фактах, не могут вызвать согласия в трактовке, понимании и уместности их применения о. Андреем.
АРГУМЕНТЫ ОТЦА АНДРЕЯ