40.
Папский нунций в Мадриде Джустиниани был ярым сторонником Фердинанда VII. По его мнению, энциклика не оказалась действенной потому, что была опубликована с большим опозданием. На это Сомалия ответил, что «оба участника борьбы», т. е. патриоты и испанцы, в равной степени с «изъяном» и что папскому престолу следовало «полностью отстраниться от всякого политического контакта, занимаясь с энергией и осторожностью только духовными вопросами» 41.
Переписка Сомалии с Джустиниани показывает, что если последний полностью разделял точку зрения Мадрида, то первый более трезво оценивал обстановку, создавшуюся в Америке, считая неизбежной победу патриотов, что, разумеется, не делало пи Сомалию, ни тем более Льва XII сторонниками независимости. Для них возникновение независимых государств в Америке было не меньшим бедствием, чем для Фердинанда VII. Правда, Фердинанд VII еще надеялся вернуть себе американские владения, а Сомалия и Лев XII уже не испытывали к тому временн подобных иллюзий и готовы были войти в сношения с новыми республиками, чтобы укрепить позиции церкви в новых странах. Речь шла о разнице в тактике между Ватиканом и Мадридом, а не о принципиальных разногласиях между ними.
Совсем иначе пытается представить тогдашний курс Ватикана иезуит Фурлонг. Для него Ватикан чуть ли не борец за независимость испанских колоний. С дешевым пафосом и вопреки им же самим приводимым фактам Фурлонг утверждает: «Никто из пап не осудил испаноамериканскую независимость, не намеревался осуждать ее, хотя испанский двор желал и добивался этого. Ни один из пап не говорил с презрением об испаноамериканских революционных движениях, не отзывался плохо о политических хунтах и конгрессах, действовавших или имевших место в 1810— 1825 гг. Ни один из американских предшественников движения независимости или его вождей, даже те из них, кто принадлежал к духовенству, не подвергся отлучению илп даже критике за то, что они подняли креольское восстание или участвовали в нем» 42. И это при наличии папских энциклик 1816 и 1824 гг. и отлучении Идальго и Морелоса, не отмененного по сей день!
Энциклика вызвала волну возмущения и негодования среди патриотов, которые, однако, публично из тактических соображений не осуждали папу, а концентрировали все внимание на испанцах. Они утверждали, что энциклика была или фальшивой, т. е. сфабрикованной испанцами, или «обманом» получена ими у папы Льва XII. Такое мнение выразил, например, каноник Мигель Рамос Ариспи, министр юстиции и церковных дел в правительстве президента Мексики Гуадалупе Виктория, выступая в конгрессе в 1827 г.43
Иначе реагировало на папскую энциклику колониальное духовенство. В Колумбии она вызвала антиправительственные выступления, среди происпански настроенного духовенства. Правительство Боливара — Сантандера весьма решительно реагировало на эти выступления. «Некоторые проповедники подверглись аресту и суду за свои подрывные речи, — писал бывший государственный министр этой страны и современник указанных событий Хосе Мануэль Рестрепо. — Эти суровые меры умерили их пыл и нетерпимость, и они перестали возбуждать народ своими поджигательными проповедями» 44.
Чилийское правительство, получив сообщение о папской энциклике, направило 23 июля 1825 г. через государственного министра Хуана де Диас Виаль дель Рио ноту отстраненному от должности епископу X. Родригесу-и-Соррилье с копией энциклики, требуя осудить ее или объявить фальшивкой. Ё протиЁ-ном случае правительство угрожало принять соответствующие меры. 25 июня Родригес ответил, что немедленно опубликует пасторский эдикт против энциклики, которую назвал ложной, фальшивой и апокрифической45.
Пообещав со страху издать такой эдикт, Родригес стал тянуть с его опубликованием и в конечном счете своего обещания не выполнил.
В 1826 г. в Рим прибыл Техада, посланник правительства Колумбии, с целью добиться от папского престола дипломатического признания. По приказу церковных властей он был выслан из Рима. Но уже в следующем году папа, опасаясь «раскола» — образования национальной церкви в Колумбии, назначил епископов в этой республике. Вместе с тем он поспешил заверить Фердинанда VII, что, поступая так, заботился не только об интересах церкви, но и об интересах короля, ибо «религиозные связи есть единственное, что может вернуть выбившихся из колеи подданных (т. е. колумбийцев. — И. Г.) к вашему послушанию» 46.
Назначенные папой епископы были креолы, их кандидатуры одобрил предварительно Боливар. Последний воспринял этот акт Льва XII как победу дела независимости, тем более что в Мадриде он вызвал бурю недовольства. Фердинанд VII счел этот акт нарушением своего права патроната» 47.
Боливар не жалел похвальных слов в адрес папы, оп стал говорить о союзе кадила со «шпагой закона», но эти его высказывания вовсе не означали, что он превратился в клерикала, «послушного сына церкви». Нет, Боливар всего лишь хотел и надеялся использовать влияние церковных иерархов в целях укрепления своей власти, а точнее, интересов независимости Колумбии, так как он их понимал.
Папству же понадобились еще долгие восемь лет для того, чтобы оно решилось на дипломатическое призпание латиноамериканских республик. Это произошло в 1835 г. при Григории XVI. Папа пошел на такой шаг, надеясь укрепить идеологическое и политическое влияние Ватикапа и церкви в Новом Свете. Немалую роль играли и финансовые соображения. Алчная римская курия рассчитывала, что с установлением связей с республиками в ее сундуки потечет американское золото, которое в колониальное время шло в казну испанского короля. В 1824 г. посланец министра иностранных дел Мексики консерватора Лукаса Аламапа домиппканский монах Хосе Марчена сообщал из Рпма: «Этот (т. е. папский. — И. Г.) двор самый худший в мире, он ожидает получить сокровища из Америки. Представитель папы (Муци. — Я. Г.), направившийся в Чили, и его сотрудники думают только о том, как бы побольше достать денег. Вы ведь знаете этих итальянцев» 48.
Гомес Лабрадор, испанский посол при Ватикане, сообщал своему правительству в 1831 г., что кардиналы высказывали надежду: «В случае признания указанных (латиноамериканских. — //. Г.) правительств в папские владения потекут реки серебра в результате большого количества диспенсаций, индульгенций и услуг, необходимых этим странам. Надежда датарип (ватиканское финансовое ведомство. — И. Г.) получить эти поступления оказывает большое влияние на настроения даже тех кардиналов и прелатов, которые славятся своей скромностью и набожностью» 49.
Политику папы по отношепшо к борьбе за независимость испанских колоний в Америко следует рассматривать в свете положения папства в Европе. Враг французской революции, а затем, после разгрома Наполеона, глашатай легитимизма, реставрации и контрреволюции, папство всеми средствами боролось против демократизации в своих владениях, призывая на помощь австрийские и французские штыки, осуждало автономистские, национальные движения в Италии, Австрии, армян в Турции, стремление к независимости поляков, как об этом свидетельствует энциклика «Comprimum» от 9 июля 1832 г. Теперь церковники и эту энциклику считают фальшивкой50.
Итак, лишь боязнь потерять свои позиции и желание вновь обрести источники дохода в бывших испанских колопиях заставили Ватикан, да и то только 25 лет спустя после начала освободительного движения, признать латиноамериканские республики. Но и потом церковь в Латинской Америке продолжала опираться на сторонников Испании, на помещиков и плантаторов, на компрадоров и другие реакционные элементы, вдохновляя их на борьбу с прогрессивными силами.
Таким образом, объективный анализ фактов подтверждает вывод американского историка Мечэма о том, что «нет чернее страницы в истории католической церкви в Америке, чем отношение церковной иерархии к движению за независимость»51. Иначе и быть не могло. Папство, враг демократии и прогресса, верный союзник мракобеса Фердинанда VII, и церковные власти в колониях, служившие испанцам, были в числе непримиримых врагов независимости колоний. Попытки церковных апологетов опровергнуть эти не вызывающие сомнения факты основываются, как мы показали, на грубых фальсификациях и подтасовках.
Советский историк Л. Г. Крицкий пишет: «Страх перед демократическими преобразованиями в Испании и желание во что бы то ни стало сохранить свое политическое влияние и привилегии явились основными причинами отделения американской церкви от Испании, в результате чего ей удалось не только не потерять, но даже укрепить свои позиции в ходе освободительных войн благодаря отмене права патроната, принадлежавшего королевской короне. Американская церковь обрела полную независимость от государства» 52. Нам кажется, что такая точка зрения может быть отнесена главным образом к Мексике. В других же колониях Америки духовенство «отделилось» от Испании не по своей воле, а в результате побед патриотов над испанцами. Права патроната нигде официально ne отменялись патриотами, и церковь, даже будучи отделенной от государства, никогда не находилась в «полной независимости» от него, ибо оно, как правило, всегда стремилось заставить церковь служить своим интересам. В свою очередь церковь была готова поддержать государство, если оно выражало интересы олигархии, реакции, и противилась служить государству, если его возглавляли демократические слои буржуазии. Вряд ли можно утверждать и то, что церковь вышла из горнила войны за независимость с укрепленными позициями. Скорее всего наоборот.
Враждебное отношение церкви к движению независимости подорвало ее авторитет в глазах верующих и показало им, чьи интересы в действительности она защищает. Церковь становится политической партией, защитницей колониального строя и союзницей колонизаторов. Таким образом, как отмечает мексиканский историк Ф. Лопес Камара, критика колониального режима превращалась в критику духовенства, антиколониализм становился синонимом антиклерикализма