Разумеется, не стоит идеализировать историю христианства. В ней есть немало случаев, когда церковная иерархия не была готова обличать грех, присутствующий при любом общественно-политическом устройстве. Но до сих пор этот грех в ткань церковной жизни не входил. Времена меняются, и теперь наиболее зависимые от государства и государственной идеологии протестантские общины благословляют гей-браки и рукополагают в священники открытых гомосексуалистов.
Общественно-политические дискуссии о российской действительности постоянно создают искушение приписать Русской Православной Церкви поддержку тех или иных политических позиций. Модернизация, которая была упомянута в ряде выступлений Патриарха Кирилла, для некоторых стала сигналом о поддержке Церковью либерального тренда. Но в 2009 году Патриарх ведь говорил, что, когда страна пытается модернизировать свою экономику, социальную сферу и общественную жизнь, модернизацию необходимо проводить так, чтобы «она не поколебала базисных ценностей, опираясь на которые, мы остаемся народом с собственной духовной культурой, со своей исторической памятью и верой».
Церковь «за» преображение человеческой души, «за» изменения в мире и обществе, которое было и остается несовершенным. Церковному сознанию глубоко чуждо «головокружение от собственных успехов». В этом смысле она всегда за «модернизацию», если цель изменений — не избавление от моральных ограничений. Если консерватизм ассоциируется с закоснением в коррупции, безынициативностью и бездельем, то Церковь называет это моральным кризисом и никак иначе. Это Церковь по своей природе не может поддерживать, так как осуждает любой грех. Однако общественные несовершенства некоторые апологеты либерализма объясняют существованием моральных ограничений, а с этим Церковь никогда не согласится. Что, в России будет меньше уровень коррупции, если разрешить гей-парады, у нас будет лучше здравоохранение, если разрешить эвтаназию, или решится проблема деградации семейных ценностей, если ввести сексуальное просвещение?
Может быть, вместо того чтобы искать место Церкви в современных общественно-политических раскладах, думающим людям лучше поискать себя в Церкви? В храмах также не хватает образованных и деятельных людей, которые своим рвением, своей помощью и советом священникам могли бы превратить церковные общины в сплоченные верой, братским общением и взаимопомощью островки подлинного гражданского общества. Церковь ждала и ждет интеллигенцию.
Задача Церкви — не допустить расчеловечивания
Для Русской Православной Церкви 2015 год был непростым. О его итогах, о том, как РПЦ оценивает результаты празднования юбилея святого князя Владимира, как строит взаимоотношения с государственной властью, чьи высказывания являются ее официальной позицией и какова ее роль в меняющейся сложной политической обстановке в мире и стране, в интервью РИА Новости[4]рассказал глава Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Владимир Легойда.
— Владимир Романович, 2015 год прошел под знаком юбилея святого князя Владимира. Как можно его подытожить?
— Я бы не хотел встраиваться в привычный ряд стандартных оценок: получилось — не получилось, здесь плюс — здесь минус. По нескольким причинам.
Причина первая: у Церкви есть свой, евангельский, камертон, в соответствии с которым она оценивает все, что происходит. В этом инаковость Церкви.
В ходе одной недавней полемики мой оппонент в очередной раз обвинил Церковь в конформизме. Я ему возразил, что если исходить из его критериев, я не знаю эпохи в церковной истории, когда этого нельзя было бы сделать. И привел хрестоматийный пример римского императора, который, будучи пусть формально, но язычником, собирал архиереев, председательствовал в их собрании и заявлял: «Что я скажу, то и будет вам в закон». В историю это событие вошло как Первый Вселенский Собор, на котором была выработана первая часть Символа веры, а сам этот император — Константин — был канонизирован. И без понимания этого бессмысленно приводить оценку какого-то событийного ряда.
И еще в связи с вашим вопросом: мне очень нравится девиз одной из программ полтора года назад появившегося в FM-диапазоне Москвы «Радио Вера»: «Мы говорим не о событиях и фактах, но о людях и смыслах». Так вот Церковь — это о людях и смыслах. Поэтому я надеюсь, что так же, как и в прошлом году, когда мы отмечали 700-летие преподобного Сергия Радонежского, весь этот поток юбилейных мероприятий заставил каких-то конкретных людей по-другому посмотреть на себя и свою жизнь. Быть может, стать чуточку лучше. Другой сверхзадачи у Церкви быть не может.
— Но есть же и какие-то видимые результаты?
— Конечно, есть. Вот была дискуссия по поводу установки памятника князю Владимиру в Москве, и я надеюсь, памятник будет поставлен. Или при участии «Первого канала» снимается фильм «Князь Владимир». А могли бы и не снимать. Но именно благодаря юбилею каким-то конкретным людям стал интересен его путь от язычества к христианству, надеюсь, ради обретения новых смыслов.
— Иными словами, вы видите главный итог таких юбилеев в обретении смыслов?
— Знаете, мы раньше боялись слова «духовность», а теперь «духовность» и «нравственность» у нас близнецы-братья, и мы настолько часто это повторяем, что скоро эти слова вообще потеряют смысл. А ведь они очень важные. Помните, как князь Владимир о себе сказал: «Был зверь, стал человек». Вот что такое христианство! Человек обретает возможность звериное в себе преодолеть. И этот результат нельзя посчитать.
Церковь, вера — это меняет человека. Почему происходят те или иные события? И десятки, о которых мы говорим, и сотни, о которых не говорим, и тысячи, о которых не знаем и не догадываемся. Потому что меняются люди. Взять тот же памятник князю Владимиру: все эти люди, которые принимали решение в Министерстве культуры, администрации президента, всевозможных фондах, голосовали в интернете о месте установки памятника… И те, кто просто собирает на него деньги — все они, нравится это кому-то или нет, в той или иной степени воспитаны Церковью. Люди меняются.
— На ваш взгляд, эти изменения всегда позитивны?
— Я сейчас говорил об изменениях человека под влиянием церковной жизни. Но изменения, конечно, происходят разные. И с человеком, и с обществом. Скажем, и это даже несколько символично в год памяти князя Владимира, мы отмечаем некоторый рост неоязыческих настроений. В том числе в молодежной среде.
Почему это нас заботит? Во-первых, потому что обычно говорят о возвращении к «истинной вере славян». Это неправда. Любой историк скажет, что никакая реконструкция язычества сегодня невозможна. Нечего реконструировать: мы почти ничего не знаем о вере наших предков — нет письменных источников. Ну а во-вторых, что намного более важно, это язычество противопоставляется христианству.
Что привлекает? Увы: простота, жестокость, агрессивность. А прививка от нерефлексирующей агрессии — именно христианство. Ведь христианство — это не толстовство и не безусловный пацифизм, это защита семьи, близких, родины. Но в то же время, как сказал князь Владимир: «Был зверь, стал человек». И сегодня это важно молодежи понять. Что они пытаются в себе «реконструировать»? Звериное? Так оно и без дополнительных усилий подогревается многими обстоятельствами нынешней жизни.
Задача Церкви — не допустить расчеловечивания. Собственно, здесь и должны смыкаться интересы общества, государства и Церкви. Государство действует с помощью законов, это не всегда и не всем нравится. Конечно, было бы лучше, чтобы плохие поступки не совершали не из страха наказания, а по убеждению, но так далеко не со всеми бывает.
— Выходит, Церковь всегда должна идти в фарватере государственной власти?
— Церковь должна идти в фарватере Евангелия. Даже (и особенно!) если все остальное общество и государство против этого. Иначе она перестанет быть Церковью. Но при этом Церковь, не любя ни мира, ни того, что в мире (1 Ин. 2:15), всегда должна по-пастырски относиться к людям, независимо от их социального, финансового и прочего положения. Осуждая грех, надо любить грешника.
По острым актуальным вопросам Церковь не должна молчать. Но не должна и голосить без умолку. Люди разные, в том числе и в Церкви. С разным образованием, с разным пониманием общественных проблем. Недавно на одном сайте священник написал весьма эмоциональный текст на тему современных международных отношений. Текст искренний, с болью за происходящее, но местами очень наивный, без глубокого понимания того, что такое международная политика, международное право и прочее. Когда ему на это указали в дискуссии в соцсети, он ответил, что это его личная позиция, к тому же очень искренняя. Но, помилуйте, наличие собственного мнения никогда не было ни аргументом в дискуссии, ни поводом для публикации. Увы, это вообще характерно для современного общества: дилетантизм, уверенный в собственном профессионализме и экспертной квалификации. В светском обществе подобный подход встречается еще чаще, чем в церковном. А в соцсетях так вообще доминирует.
— Но тогда как понять, чье высказывание является официальной позицией Церкви, а чье — просто частным мнением конкретного священника?
— В Русской Церкви существуют синодальные отделы, где люди занимаются межцерковными, межконфессиональными, межрелигиозными и церковно-общественными отношениями. Эти люди — епископы, священники, миряне, получившие специальную подготовку, — и вырабатывают подходы к решению различных проблем. Если эти подходы получают благословение священноначалия, они и становятся той самой официальной позицией Церкви, которая сегодня вызывает вопросы у многих публицистов, нередко вопрошающих, что это, мол, вообще такое.
Подчеркну, что вырабатывается эта позиция в том числе с учетом разных мнений верующих людей. Для этого в Русской Церкви сегодня создан уникальный механизм обсуждения насущных церковных и церковно-общественных проблем — Межсоборное присутствие (совещательный орган Московского Патриархата, состоящий из архиереев, клириков и мирян, задача которого — изучение вопросов, рассматриваемых Поместным и Архиерейским Соборами, и подготовка проектов решений по ним. — Прим. ред.). На дискуссиях, которые идут в комиссиях Межсоборного присутствия, звучат разные точки зрения, балансируются разные подходы, порой не утихают споры. Но, согласитесь, одно дело — в совместной работе учитывать палитру мнений, другое — мнение одного конкретного человека принимать за истину.