В то время как митрополичья кафедра до самой середины XV в. занимала позицию выжидательного нейтралитета по отношению к объединительным усилиям московских князей, потомков Калиты деятельно поддерживали монастырские «старцы». Распространяя на новые, необжитые территории систему феодального землевладения, собирая в своих руках крупные земельные фонды, общежительные монастыри объективно действовали в интересах московских князей. Многие из видных деятелей русского монашества XV в. были и лично связаны с московским боярством, разносили по всей Руси политические идеи, утверждавшие особую историческую роль «белокаменной».
Конечно, в отношениях «старцев» с московскими князьями были и свои сложности. Поддержку монастырей приходилось щедро оплачивать деньгами, землями, всякого рода «гостинцами» и «кормами» в Дни церковных праздников. Кроме того, наиболее авторитетные игумены по примеру Сергия и Федора Симоновского часто вмешивались в политические дела, писали князьям обличительные послания, а порой и открыто принимали сторону удельной оппозиции. Лишь во второй половине XV в. разбогатевшие, но обедневшие духом монастырские «старцы» становятся послушными исполнителями воли великого князя.
Государевы богомольцы
«Инокам установлено за царя-государя и за великих князей и за весь мир во смиренном образе бога молить».
Образование единого Русского государства поставило перед высшим духовенством ряд новых проблем. Сосредоточив в своих руках огромную власть, «государь всея Руси» Иван Васильевич (1462—1505) настойчиво добивался ликвидации политического суверенитета церкви, в котором он видел один из пережитков удельного строя. Крупные успехи во внутренней и внешней политике в 80-е и 90-е годы XV в. позволяли ставить новые, все более и более масштабные задачи. Их решение во многом зависело от того, удастся ли материально обеспечить быстро растущее дворянское сословие. Нехватка земель и крестьян заставляла дворян с завистью поглядывать на богатые монастырские вотчины. Мысль об их конфискации и раздаче в поместья казалась заманчивой и самому Ивану III. Однако он не торопил события, ждал благоприятной обстановки для схватки с церковными верхами.
Образование Московского государства сулило церкви не только новые опасности, но и новые перспективы. Появилась возможность расширения и укрепления влияния церкви на все стороны духовной жизни страны путем «сращивания» духовной иерархии с формирующимся государственным аппаратом. Московская Русь нуждалась в новых религиозно-политических теориях, в идейном обосновании ее политической самостоятельности. Поиски исторических корней российской государственности, ее связей с мировой историей приобретали острую актуальность.
Церковные писатели конца XV — начала XVI в. немало потрудились над выполнением этого «социального заказа».
Положение высшего духовенства осложнялось широким распространением в конце XV —начале XVI в. антицерковных настроений и вольномыслия. В Новгороде зародилось движение, получившее в официальных церковных кругах название «ересь жидовствующих». Еретики отвергали поклонение иконам и новозаветную символику, обличали пороки черного и белого духовенства.
Идеи новгородских еретиков вызвали сочувствие и отклик среди московских вольнодумцев. Даже в ближайшем окружении Ивана III встречались люди, религиозные и философские взгляды которых были очень далеки от ортодоксального православия. Самому «державному» импонировала критика еретиками монастырского землевладения и корыстолюбия «князей церкви».
Новые формы отношений между духовными и светскими феодалами определялись в остром, зачастую драматическом столкновении государственных, корпоративных и личных интересов. Далеко не все новое, связанное с укреплением феодальной государственности, было в моральном отношении выше старого, уходившего в небытие.
Создание единого Русского государства было исторически прогрессивным явлением. Однако, признавая это, не следует уподобляться средневековым летописцам и рисовать деятельность и личность Ивана III, как, впрочем, и других «державных», одними лишь светлыми красками, а их противников, не раздумывая, относить к разряду консерваторов. Было бы столь же неверно объяснять упорство противников централизации лишь ущемленными собственническими интересами или политической недальновидностью. Нельзя забывать, что строительство Московского государства было для русского народа непрерывным испытанием, сопровождалось утратой многих традиционных ценностей. Именно в XIV—XV вв. исчезают традиции городского самоуправления, а в деревне зарождается система крепостного права. Власть великого князя Московского становится практически неограниченной. Входят в обыкновение публичные казни и византийское придворное раболепие. Попадая под неусыпный контроль государства, обедняется, приводится к «общему знаменателю» духовная жизнь. Затухает независимое летописание.
Сейчас с высоты исторического опыта можно утверждать, что не только в период борьбы с ордынским игом, но и позже, в XVI столетии, политическая централизация была необходимым условием государ-ственного строительства, укрепления военного могущества страны. Однако вправе ли мы требовать необычайной прозорливости от людей того времени? Многие из них имели иное представление о том, что полезно и что пагубно для России.
В словах и даже мыслях людей корыстные интересы редко выступают в чистом, неприкрытом виде. Обычно человек сознательно или бессознательно облекает их в более привлекательную форму «высших соображений». Не столь уж редко встречаются в проникнутой религиозными настроениями средневековой политической жизни и подлинные идеалисты, люди идеи, готовые ради нее пойти на любые испытания. Противники московского великокняжеского «насильства» зачастую руководствовались не менее — если не более — высокими мотивами, чем их победители. Впрочем, вопрос о мотивах для историка, как правило, оказывается наиболее сложным, подчас неразрешимым. Поэтому при его решении часто проявляется тяга к упрощению и «осовремениванию».
Как бы там ни было, ясно одно: было бы недопустимой предвзятостью или же непозволительной расточительностью нашей исторической памяти отказывать церковным деятелям средневековой Руси, становившимся поперек дороги государям, в той доле уважения, которую заслуживает всякий человек, выступавший против «земного бога».
Митрополиты Феодосий (1462—1464) и Филипп (1464—1473), следуя заветам первого автокефального «святителя» Ионы, стремились восстановить те нормы отношений между церковью и великокняжеской властью, которые существовали во времена митрополита Алексея. Разумеется, это не могло понравиться Ивану III. Он ловко устранил с кафедры идеалиста Феодосия, затеявшего «чистку» церковных рядов и тем снискавшего всеобщую ненависть. Однако и Филипп оказался немногим лучше. Великий князь имел немало неприятностей от этого твердого и несговорчивого иерарха. Филипп резко осуждал контакты Ивана III с католическим миром. По некоторым сведениям, митрополит отказался венчать государя с* его второй женой Софьей Палеолог, приехавшей на Русь из Рима.
Филипп пытался самостоятельно, без помощи князя, выстроить новый Успенский собор в Московском Кремле. Однако в результате технических ошибок строителей в 1474 г. недостроенное здание рухнуло..
После внезапной кончины Филиппа весной 1473 г. его место занял бывший архимандрит Симонова монастыря Геронтий. Он был хозяином «дома святой Богородицы» до своей кончины в 1489 г. Для Ивана III Геронтий оказался самым «крепким орешком». На самодержавный произвол о>н отвечал князю традиционными церковными санкциями и приемами: запрещал освящать церкви, выстроенные великим князем, демонстративно уходил с кафедры в монастырь, отлучал от церкви и бросал в темницу иерархов, перешедших на сторону князя. Известно также, что Геронтий искал поддержки в среде недовольных политикой Ивана III удельных князей и бояр.
Ведя необъявленную войну с великим князем, Геронтий опирался на поддержку и сочувствие большей части высшего духовенства, понимавшего, что речь идет не менее, чем о полной ликвидации политического суверенитета митрополичьей кафедры.
Человек сильной воли, большого ума и беспредельного честолюбия, Иван III был лишен каких-либо «сдерживающих центров» по отношению к религии и церковной иерархии. Выросший в обстановке льстивого коварства и затаенной злобы, среди ослеплений и отравлений, сын Василия Темного был убежден, что вопреки евангельскому изречению, бог не в правде, но в силе.
В борьбе со строптивым митрополитом Иван III использовал самые различные средства. В противовес авторитету Геронтия он выдвигал и поддерживал неофициальных церковных лидеров — троицкого игумена Паисия Ярославова, ростовского архиепископа Вассиана, чудовского архимандрита Геннадия. Князь шантажировал Геронтия переговорами с представителями литовского православного митрополита Спиридона. Случалось, что Иван III грубо вмешивался в область церковной юрисдикции и отменял решения митрополита. Наконец, в 80-е годы тот смирился и подчинился воле государя. Именно этот, «поздний» Геронтий заслужил упрек Иосифа Волоцкого, что он «бояшеся Державного».
После кончины Геронтия Иван III долго медлил с избранием митрополита. Наконец, 26 сентября 1490 г. церковь узнала имя своего нового «архипастыря». Им, по воле великого князя, стал симоновский архимандрит Зосима Брадатый. Если верить Иосифу Волоцкому, Зосима втайне разделял взгляды новгородско-московских еретиков [86].
Источники рисуют Зосиму человеком крайне низкой нравственности. Вероятно, в этом есть большая доля враждебной тенденциозности. Однако и в действительности Зосима, по-видимому, был не более чем политической марионеткой в руках великого князя Ивана III. «Государь всея Руси» возвел его на митрополию, желая ослабить традиционно высокий престиж митрополичьего сана, внести раскол в ряды воинствующих церковников.