Почти сутки флоты маневрировали, турки пытались выйти в открытое море, но после непродолжительных обменах пушечными залпами, забились в заливе Сароникос у мыса Капо-Скилли [название мыса Скилион в XVIII в.]. Неприятельский флот не выходил, а и французы немного подтянулись и своим присутствием, которое было не столь и внушительным, скорее политическим и нервозным, стесняли возможности маневра для кораблей Мишукова. Русский флот просто подталкивали к сражению, причем не к линейному бою, а к свалке.
Под самое утро были спущены порядка двух десятков лодок, которые на всех порах устремились к неприятелю, благоприятствовал ветер, но и матросы на веслах подталкивали свои одно парусные суденышки вперед. Вместе с тем, три линейных корабля, без каких-либо огней, выстроились в линию напротив выхода из залива Сароникос и стали выжидать. Задача была ударить всеми орудиями с бортов «в ту степь», для отвлечения неприятеля от реальной опасности.
Вместе с лодками, груженными порохом и под управлением матросов в бой устремились и четыре корабля-брандера.
Лодки уже приближались к турецким кораблям, как там началась суета, а у тех вымпелов, что стояли боком к выходу из залива, стали в ночном, или уже предрассветном сумраке, одна за другой выкатываться пушки. Русские линейные корабли открыли огонь. В ночи было вообще непонятным, куда долетают ядра, и насколько это опасно для турок, но грохот стоял, и паника у османов присутствовала, несмотря на буквально несколько попаданий.
До целей дошло только меньше половины лодок, два брандера-корабля были потоплены турками, но остальные отработали по турецкому флоту. Особо отличился корабль-брандер под началом капитана Василия Сергеевича Ильичева, который смог сцепиться с турецким линкором и взорвать свой корабль, от которого огонь быстро перекинулся и на турецкий вымпел. Команда, в большей части, успела прыгнуть в воду и даже спустить один ял, прежде чем разразился взрыв большой мощности.
От брандера огонь переметнулся и дальше, охватывая пламенем еще пять галер и три линейных кораблях неприятеля. Огонь переметнулся еще на ряд посудин, где команды имели успех в борьбе со стихией и выигрывали в битве за живучесть своих суден, стало ясно, что решающего значения предрассветная атака не принесла.
Весь русский флот, уже готовый к сражению, выдвинулся к месту пожарищ. И началась самая, что ни наесть свалка, которой так хотелось избежать. Русские корабли выходили на пистолетный выстрел и в упор, иногда раньше неприятеля, иногда с обменом ударов, били по туркам. Щепа разлеталась от любого попадания османского ядра, именно щепки от собственного корабля и причиняли больше вреда, чем само ядро. Палубы заливало кровью, но никто не сдавался.
Флагман «Ретвизан» не стоял в стороне.
— Зарядить пушки двумя ядрами по правому борту [подобное в реальной истории использовал Ф. Ушаков], — скомандовал капитан корабля под одобрение адмирала.
Это было опасно — два ядра могли и разорвать ствол орудия, однако, двойной выстрел — это двойное попадание практически в одну точку. Целью «Ретвизан» выбрал турецкий флагман — самый большой в двух флотах линкор со ста пятью пушками. Ветер немного переменился, и нужно было изменить конфигурацию парусов, но времени на это не оставалось, и русский флагман рисковал.
Поворот, левый борт практически погружается в воду, но правый разряжается залпом, не давая шанса турецкому кораблю. Русские матросы, среди которых были и греки и черногорцы сразу же стали бороться за живучесть своего корабля, откачивая воду из трюма, перетаскивая тяжелые пушки на правый борт. В какой-то момент, корабль все же выпрямился и мог продолжать бой.
В это самое время, туркам удалось взять в клещи русский линкор «Три святителя» и там уже шла жестокая абордажная схватка, в которой турецкое численное превосходство продавливало русское преимущество в качестве подготовки абордажных команд. Когда два союзных фрегата, так же потрёпанных, приблизились к русскому линкору, команды на «Трех святителях» уже не осталось, но и турок было убито огромное множество. Абордажный натиск команд с русских фрегатов быстро смял волю к сопротивлению у оставшихся моряков и абордажников противника. Османы стали прыгать в воду, или сдаваться.
Бой закончился. Это была победа — турки разгромлены, и частью сдались. Только шесть галер и еще пять малых кораблей сбежали, как-то протиснувшись между сражающимися флотами. Русские потери составили три линейных корабля, два из которых были потоплены турками, а один совершил таран, погибнув и сам и захватив в Преисподнюю неприятеля. «Три святителя» взят на абордаж, один союзный фрегат так же был потерян, причем без шансов на спасение — взорвалась крюйт-камера [место на корабле, где хранился порох].
У турок потоплены четыре линейных корабля, два захвачены абордажным боем, два изрядно потрепанных сдались. Фрегатов противник потерял восемь, остальные могут и не доплыть до практически видимого берега, но там их неминуемо захватят русские команды, которые готовились высадиться на берег и зачистить его от любых очагов сопротивления. Галеры большей частью сгорели, были и потопленные, а на одной случилось восстание греков-гребцов, которым удалось захватить корабль.
Раненный в руку щепой, а в ногу пулей, адмирал Мишуков, ждал атаки со стороны французов. Уже рассвело, русский флот не просто потрепан, по сути, эта победа чуть лучше, чем Пиррова. Добыча, в роли которой может выступить русский флот, для свежей французской эскадры оказывалась вполне по силам. Доминирующий в организме Захара Даниловича адреналин больше не позволял задаться вопросом о сдаче французскому флоту. Биться до последнего!
— Они уходят! — с необычайным облегчением произнес Мишуков.
Тогда русский адмирал еще не знал, что в Средиземное море ранее вошла еще одна русская эскадра под командованием вице-адмирала Шпанберга. Многое пришлось уступить англичанам, в том числе и пообещать первоочередное исполнение контрактов на поставку пеньки, чтобы они пригрозили Франции, не сметь атаковать русских, обещая вступить в возможное противостояние на стороне России. Средиземноморская французская эскадра узнала, что русские корабли, еще не участвующие в баталиях и полные решимости, приближаются к Пелопоннесу и решила ускориться в направлении Марселя. Вот если бы русским не удалось победить османов, то французы могли бы поучаствовать в полном разгроме, но сейчас, нет.
Прыти и скорости французам предало еще и то, что, расценив ситуацию, как благоприятную, из Генуи вышла и австрийская эскадра, всячески перед тем раструбив по округе, что Габсбурги выполняют и перевыполняют свои союзнические обязательства перед Россией.
Позднее, данные действия австрийского флота, большей частью составленного из кораблей недавно захваченной Генуи, будут представлены русской дипломатической миссии в Вене, как героический шаг австрийского правительства, многим более, чем возможное наступление союзников на Османскую империю. Дескать, спасла Мария-Терезия русский флот от разгрома. Так что победа русского моряка была если не обесценена, то, по крайней мере, принижена. Вот только и в самом, казалось бы, негативе, чаще всего присутствует и позитив, так как срабатывает стратагема, суть которой «если ты сильный, кажись слабым».
Петербург.
Дом Петра Ивановича Шувалова.
16 мая 1750 года.
В просторном кабинете деятельного Петра Ивановича, на удивление было прибрано и чисто. Ранее, кто входил в эту юдоль мучительных мыслей о радении Отечеству, замечал разбросанные листы бумаги, пролитое вино или газированную сладкую воду. Именно что юдоль прожектов и мыслей об Отечестве, как же подумать, что и о своей собственной мошне?! Сейчас же чистый кабинет Петра Ивановича настораживал присутствующих братьев.
— Петр, ты решился действовать? — рассек тишину глава Тайной канцелярии Александр Иванович Шувалов.
— Да, — холодно ответил Петр Шувалов.
— Но в прошлый раз, как мне кажется, не получилось оконфузить цесаревича, — подал голос и последний присутствующий в кабинете, самый младший — Иван Иванович Шувалов.
Фаворита Елизаветы Петр Шувалов не хотел привлекать к столь деликатному вопросу, как «научение наследника», и одномоментно «удару по планам Бестужева». Цесаревич, по мнению и Петра и Александра зарвался и реально стал угрожать положению клана Шуваловых при дворе. Так же и Екатерина становилась не слишком удобной фигурой, если на нее уже делает ставки Бестужев. Не было понятно, зачем это канцлеру, если жена наследника мало вписывается в дворцовые расклады, но недооценивать Алексея Петровича Бестужева-Рюмина, Шуваловы и не думали. Если обхаживает канцлер невестку императрицы, значит для того у противника по придворным интригам есть все основания.
Родные братья понимали, что их троюродный кузен Иван не того характера человек, что захочет интриговать, тем более, когда все мысли «постельничьего» императрицы уже о скором открытии университета.
Да и Иван видит в цесаревиче только благо. Именно Петр Федорович надавил на строителей и промышленников, чтобы в кратчайшие сроки, даже, скорее, рекордные, закончить строительства зданий университета. А еще наследник — пиит, композитор, чьими произведениями все больше увлекаются в Европе. Да что там, Сам Вольтер, в последнем письме просит Ивана Шувалова свести с русским принцем. Светоч европейского Просвещения заинтересовался деятельностью цесаревича. Беглый француз даже намекал, что с удовольствием приедет в Россию, но опасается немилости религиозной императрицы.
Иван Иванович так же и понимал, что именно его кузены добились того, что он так высоко взлетел, получил возможности к самореализации и своему возвеличиванию, как бойца за Просвещение. Поэтому, рисковать отношениями с Петром и Александром императорский фаворит не станет. Попробует оттереться от грязи — то да, участвовать полноценно в мутных делах — если только косвенно. Это понимали и братья, поэтому от Ивана они ждали лишь малости, чтобы Елизавета Петровна в нужный момент узнала нужную информацию, дабы согласовать доклад Александра Ивановича по наследнику и дискредитации его жены. Ну и, само собой, прикрытие авантюры братьев, прежде всего перед государыней.