— Пусть так, — согласилась Татьяна Николаевна. — Но для Василия будет лучше, если его начальник получит чин подполковника.
— Из подпоручиков в отставке сразу в подполковники?
— Меньше нельзя, потому что наш сын уже штабс-капитан лейб-гвардии.
Император немного подумал, и согласился:
— Твои аргументы мне кажутся разумными, — Иосиф Первый закурил, выпустив облачко душистого дыма, и уточнил. — У тебя всё готово для торжественной встречи?
— И даже оркестр с новым маршем! Наш капельмейстер предложил назвать его «Марш авиаторов».
— Хорошо, пусть так и называется. Гости предупреждены?
— Только Столыпины, Орджоникидзе и Бонч-Бруевичи. Это будет праздник в узком семейном кругу.
— Журналисты? Есть мнение, что без журналистов никак не обойтись.
— Как же без них? Приглашены на фиксирование рекорда и приоритета Российской Империи. Представители патентного бюро тоже будут — пусть наш мальчик заработает немного денег.
Император разгладил густые усы, пряча в них усмешку. Если раньше высочайшие особы брали шефство над гвардейскими полками, то императрица Татьяна Николаевна нарушила традицию, решив патронировать Императорское патентное Бюро, тем самым воплощая в жизнь детское стремление к справедливости. Юристы и боевики бюро стояли на страже авторских прав российских подданных, чутко реагируя на хищения интеллектуальной собственности чрезмерно жадными иностранцами. Тот же Эдисон до сих пор выплачивает штраф в пользу Яблочкова за кражу идеи электрической лампочки. А Рудольф Дизель, посмевший назвать своим именем изобретённый Густавом Васильевичем Тринклером двигатель, вообще… То есть, бюро здесь не при делах, он сам исчез в неизвестном направлении. Не хотел штраф платить, мерзавец.
После оформления патента со стопроцентной уверенностью можно сказать, что любая попытка любой страны построить летательный аппарат тяжелее воздуха сделает цесаревича Василия Иосифовича одним из самых богатых людей в мире.
— Кстати, — вспомнила Татьяна Николаевна, — а сына за рекордный перелёт мы собираемся награждать? Васе к парадному мундиру нужен новый орден.
— Дорогая, ты же на него обижена за злую шутку с портным, отправленным в Восточный Туркестан.
— Нет больше той любви, аще кто положит душу свою за други своя, — процитировала императрица. — Это была не шутка, а забота о боевых товарищах. Тем более мы уже выразили неудовольствие в телеграмме, ответно пошутив о разжаловании в более высокий чин.
— Я тоже умею шутить, — хмыкнул император и посмотрел на часы. — Время, душа моя. Они уже должны взлететь.
— Не увиливай от разговора о награде, Иосиф. Мне почему-то кажется, что анненский крестик на шее будет замечательно сочетаться с погонами штабс-капитана.
— Я подумаю над этим вопросом.
— И ещё об одном попрошу, — Татьяна Николаевна немного помолчала, выбирая слова. — Ты не мог бы повлиять на моего отца, Иосиф? Тебя он уважает и даже немного боится.
— Что нужно сделать?
— Попроси его пить хотя бы вдвое меньше, и объясни, что хватание фрейлин испанской принцессы за задницу чревато международным скандалом.
— Господи, дорогая моя, откуда у испанок задницы?
— Задниц нет, — согласилась императрица, — а международный скандал будет.
— Хорошо, я поговорю с Николаем Александровичем, — кивнул император. — Но результат не гарантирую.
После взлёта Василий решил опробовать радиостанцию — единственное техно-магическое устройство, без которого не смогли обойтись при постройке самолёта. Радиосвязь в этом мире не знала ламп или полупроводников, но страдала теми же недостатками, что помнил капитан Родионов из безмагического будущего. Она хрипела, свистела, трещала, искажала голос, и всячески сопротивлялась попыткам поговорить с Валерием Павловичем Чкаловым, чей самолёт находился в прямой видимости. На дирижаблях такого не было.
Кажется, Красный высказал претензии к чёртову ящику вслух, так как получил ответ от Лизы Бонч-Бруевич. Шум двигателя в закрытой кабине почти не слышен, и пассажиры могут свободно разговаривать с лётчиком и между собой.
— На дирижаблях, Васенька, всё многократно экранировано, а здесь помехи от артефактов идут. Даже странно, что ты этого не знаешь.
— Какие ещё артефакты? В самолёте их нет и не должно быть.
— Да я не спорю, — Лизавета расстегнула верхнюю пуговицу комбинезона и достала светящийся камень на толстой золотой цепочке. — В самолёте не должно быть, а у меня есть.
— Что это?
— Артефакт управляемой невесомости. Ты же знаешь, как нам страшно летать?
— Нет.
— Вот теперь будешь знать. Сюда закачено столько энергии, что в случае аварии я смогу уменьшить вес самолёта и опустить его на землю без трагических последствий.
— Хрена себе! — удивился Василий, в первый раз услышавший о существовании таких устройств. — И у вас у каждой такая фиговина?
— Фиговина! Что за слова такие? Какой же ты грубый, Вася.
— И всё же?
— Ну… после гибели императора Николая Павловича одарённые предприняли меры по недопущению такого впредь, и вот… Очень дорого, но очень надёжно. И да, у нас у всех такие амулеты.
— А у меня нет, — вздохнул Вася.
— У тебя есть парашют, — возразила Лиза. — Ничем не хуже, но гораздо дешевле.
— Моя подвеска для отпугивания комаров тоже может помехи давать, — добавила Катя Орджоникидзе. — Они в ультразвуковом диапазоне пищит.
— Вы обвешались как новогодние ёлки, а я… — и тут пришедшая в голову мысль заставила Красного радостно воскликнуть. — А я сделаю радар для поиска вражеских магов! Можно ещё управляемую бомбу с наведением на источник помех! Эврика, солнышки мои!
— Вот она, агрессивная мужская сущность, — рассмеялась молчавшая доселе Верочка Столыпина. — Всё на свете они стремятся превратить в оружие.
— Но именно за это мы их и любим, — отозвалась Лизавета.
— Их?
— Его, — поправилась Лиза. — Зачем нам они, если есть он?
Девичьи разговоры не мешали Красному обдумывать устройство будущего маго-пеленгатора. Там нет ничего принципиально сложного, и даже удивительно, что прибор не был изобретён раньше. Оно же само напрашивается — российские одарённые предпочитают напрямую работать с энергией, а в других странах любят запасать её впрок, причём часто самыми изуверскими методами. Нектомантская бомба, которой пытались взорвать императора, тому наглядное подтверждение.
Самое проблемное место, пожалуй, направленная антенна. Сейчас её можно расположить в крыльях, но что делать, когда самолёты станут цельнометаллическими? Впрочем, до таких самолётов ещё далеко, и нужно решать вопросы по мере их появления. Сегодня зачем голову ломать?
— Вася, нам ещё долго лететь? — неожиданно спросила Лиза Бонч-Бруевич, отвлекая Красного от технических мыслей.
— Часа полтора, если встречного ветра не будет, а что?
— Укачивает, — пожаловалась Лизавета. — Ты думаешь, почему Верочка сегодня такая молчаливая?
— Не знаю, — пожал плечами Василий. — Но если верить Булгакову, то во всём виноват коньяк, светлая королева.
— Вот только давай без гнусных инсинуаций, да? Твою «Стрекозу» так болтает, что леденцы едва помогают. Представляешь, я уже целую банку монпасье съела.
— Ты её не выкинула? — забеспокоился Красный.
— Куда? Здесь форточки не открываются.
— И не нужно. Попробуйте положить в баночку все свои амулеты и закройте её.
— Зачем?
— Научный эксперимент.
Лиза не стала спорить, сняла с себя цепочку с камнем и положила в жестяную баночку с хохломской росписью, после чего передала жестянку дальше. И буквально через минуту случилось чудо — из встроенного в приборную панель динамика послышался чистый, без помех и треска, голос Чкалова:
— Стрекоза, ответь Чайке. Стрекоза, мать твою, ответь же Чайке!
— Здесь я, Валерий Палыч, — откликнулся Красный. — Небольшие технические накладки.
— Не пугай меня так, Вася! — в интонациях Чкалова слышалось явное беспокойство. — Гатчина не принимает из-за грозового фронта, и вся торжественная встреча срочно переносится в Петербург. К нашему прилёту как раз будут на месте. Садимся на Дворцовой площади. Как понял, приём?
— Есть садиться на Дворцовой!
Интерлюдия
Всё в том же лондонском особняке собрались всё те же респектабельные джентльмены, избегающие произносить вслух свои имена, фамилии, титулы и должности. Виски, портвейн, херес, кубинские сигары и горящий камин… что может быть лучше в промозглый последний апрельский день?
— Так вы говорите, что у вас всё готово? Если мне не изменяет память, перед китайской авантюрой вы утверждали то же самое. Уверены, что мы не получим аналогичный результат?
Джентльмен с породистым лицом арабского скакуна достал из жилетного кармана часы и щёлкнул крышкой:
— В этот раз мы работаем с белыми людьми, а не с китайцами. Операция начнётся после полудня. Собственно, она уже началась.
— И вы ручаетесь за этих белых людей?
— Да ни в коем случае. Их уберут при любом результате.
— И вам не будет жалко потерять ценные кадры?
— Там болгары, финны, поляки и румыны. Не вижу причин, по которым я должен жалеть одноразовый инструмент.
— Работаете с отбросами, которые предадут при первом же удобном случае?
— У них не будет этого случая. Они не знают друг о друге, и каждый выполняет свою часть операции. Для надёжности я даже заплатил полновесными гинеями.
Седой джентльмен с рыжими усами поморщился и проворчал:
— Неудача в Китае обошлась нам в шестьдесят четыре миллиона фунтов.
— О, не беспокойтесь, гинеи полновесные, но не совсем настоящие. Надеюсь, вы простите мне эту маленькую шалость?
— Можете развлекаться как угодно, если это не пойдёт в ущерб делу.
— Всё будет хорошо и правильно. Как говорят русские — одним выстрелом мы помашем кулаками сразу двум неубитым медведям.
— Надеюсь, что медведи всё же будут убиты.
— Если это выстрел из пушки, то у медведей нет шансов. Но я могу быть уверен, что со своей стороны вы сделали в Испании всё возможное?