упрямое желание Помпея его получить.
И когда Сулла заявил ему, что если он будет упорствовать в своем желании добиться триумфа, то он, Сулла, выступит против этого триумфа, Помпей заявил Сулле прямо в лицо:
— Берегись, Сулла, ведь больше людей поклоняется восходящему солнцу, чем заходящему.
Сулла, как и Цезарь, был туговат на ухо: он не разобрал ответа Помпея.
— Что он сказал? — спросил диктатор у своих соседей.
Те, кто находился подле него, повторили ему слова Помпея.
— Ну что ж, если он так этого хочет, — ответил Сулла, — пусть празднует триумф!
Однако Сулла далеко не один возражал против этого потворства гордыне победителя Карбона, Домиция и Сертория.
И в сенате, и среди знати поднялся ропот.
Помпей услышал его.
— Ах так! — сказал он. — Что ж, я прошествую в триумфе не как мои предшественники, на колеснице, запряженной лошадьми, а на колеснице, запряженной слонами!
И действительно, во время своей кампании в Африке он заявил:
— Раз мы здесь, следует победить не только людей, но и диких зверей.
В итоге он устроил охоту и добыл немалое количество львов и слонов; кроме того, он получил более сорока слонов от покоренных им царей; так что для него не было ничего проще, чем впрячь четырех слонов в свою триумфальную колесницу.
Их и впрягли; но в тот момент, когда триумфальное шествие уже было готово вступить в Рим, оказалось, что ворота города чересчур узки.
Помпею пришлось отказаться от слонов и заменить их лошадьми.
Разумеется, невзирая на свой возраст — ему шел всего лишь сороковой год, — Помпей, будь у него такое стремление, был бы принят в сенат.
У римлян, если закон противостоял какому-либо их желанию и при этом они были достаточно влиятельны, чтобы осуществить это желание невзирая на закон, имелся хитроумнейший способ поступать вопреки этому закону: они на год приостанавливали его действие.
Это называлось сном закона.
Пока закон спал, честолюбие бодрствовало и делало все, что ему было угодно.
Стало быть, Помпей решил, что он доставит своей гордыне большее удовлетворение, если отпразднует триумф в качестве всего лишь полководца, еще не будучи сенатором.
И он отпраздновал триумф, оставаясь во всадническом сословии.
Однако Сулла не забыл, что Помпей получил триумф вопреки его воле, и, когда позднее Помпей сделал для другого то, чего он не пожелал сделать для себя, то есть добился для Лепида консулата, Сулла встретил его однажды на площади и резко заговорил с ним.
— Я вижу, молодой человек, — сказал он, — что ты кичишься своей победой; не правда ли, очень почетно и лестно добиться своим ходатайством перед народом, чтобы Катул, один из самых добропорядочных граждан Рима, был назначен консулом лишь вторым после Лепида, подлейшего из людей?… Впрочем, — добавил он с угрожающим жестом, — я предупреждаю тебя, чтобы ты не дремал и бдительно следил за своими делами, ибо ты сотворил себе врага куда более сильного, чем ты сам!
С этого дня Сулла полностью сбросил Помпея со счетов, причем до такой степени, что, когда Сулла умер и его завещание было вскрыто, там не только не оказалось никакого завещательного дара для Помпея, но не было даже ни одного упоминания о том, кому завещатель некогда пожаловал титул императора и прозвание «Великий».
Но Помпей, будучи истинным государственным мужем, не выказал ни малейшего огорчения по поводу такой забывчивости, и, когда Лепид и некоторые другие захотели воспрепятствовать не только похоронам Суллы на Марсовом поле, но и тому, чтобы они были устроены за счет государства, именно Помпей взял на себя руководство похоронной церемонией и воздал Сулле погребальные почести.
Более того.
Предсказание Суллы сбылось тотчас после его смерти, и, поскольку Лепид воспользовался положением, которое создал ему Помпей, для разжигания волнений в Риме, Помпей встал бок о бок с Катулом, представлявшим благонамеренную часть сената и народа, но пригодным скорее для гражданского руководства, чем для командования армией, и оказал ему помощь своим мечом.
Помощь эта была значительной.
Лепид при содействии Брута — отца того Брута, которому вместе с Кассием предстояло убить Цезаря, — захватил бо́льшую часть Италии и кусок Цизальпинской Галлии.
Помпей выступил против него, отвоевал у него бо́льшую часть городов, взял Брута в плен и, подобно тому, как он поступил прежде с Карбоном и Квинтом Валерием, убил его руками Геминия, не потрудившись даже предать его суду.
За этой победой последовали победы над Серторием, Спартаком и пиратами.
В этой последней войне Помпей соединил в своих руках такую огромную власть, какой никто до него не обладал, и сделался настоящим властелином моря.
Именно здесь мы покинули его, и, стало быть, именно сюда нам следует вернуться к нему, чтобы следовать за ним вплоть до момента возвращения Цезаря из Испании.
XIV
Пока происходили все эти события, борода у Помпея наконец появилась, и на сей раз он без всякого противодействия добился триумфа и консулата.
Его власть была так велика, что Красс, затаивший на Помпея обиду после истории с гладиаторами, был вынужден просить у него нечто вроде разрешения, чтобы домогаться консулата.
Помпей понял, сколь возвеличивает его это смирение человека, который по причине своего богатства и дара красноречия презирал всех остальных людей.
Он забыл свою вину перед Крассом — что было куда легче, чем забыть вину Красса, если бы Красс был перед ним виноват, — итак, повторяю, он забыл свою вину перед Крассом и оказал содействие его назначению консулом одновременно с собой.
Поскольку Цезарь отсутствовал, Красс и Помпей поделили между собой власть.
Красс имел большее влияние на сенат, а Помпей пользовался бо́льшим доверием у народа.
К тому же Помпей был тем, кого в наши дни назвали бы политиканом; он знал свой римский народ и понимал, чем его можно взять.
Так, существовал обычай, что римские всадники по истечении установленного законом срока военной службы приводили своего коня на Форум и там, в присутствии двух цензоров, давали отчет в своих военных кампаниях, называли имена военачальников и командиров, под чьим начальством они воевали, и перед лицом народа выслушивали похвалу или порицание, в зависимости от того, что они своим поведением заслужили.
И вот, в то время как цензоры Геллий и Лентул восседали на своих креслах, вдалеке показался Помпей: облаченный в одежды консула и сопровождаемый ликторами, которые шли впереди него, он пешком спускался на Форум, ведя под уздцы своего коня, словно простой всадник; затем он приказал ликторам расступиться и вместе с конем предстал перед судьями.
При виде этого зрелища народ охватило чувство столь глубокого уважения, что не послышалось ни одного возгласа, хотя было прекрасно видно, что поступок Помпея восхитил всех.
Цензоры, исполненные величайшей гордостью от такого знака почтения к ним, напротив, ответили Помпею приветственным жестом, и старший из них по возрасту поднялся со своего кресла.
— Помпей Великий, — обратился он к нему, — я спрашиваю тебя, совершил ли ты все походы, предписанные законом?
— Да, — громко ответил Помпей, — я совершил все походы, и никогда надо мной не было иного командира и иного военачальника, кроме меня самого.
При этих словах народ разразился ликующими криками, а цензоры встали со своих мест и проводили Помпея домой вместе со всей толпой, чтобы воздать ему те же почести, какие воздал им он.
Однако своего величайшего триумфа Помпей удостоился в тот день, когда его наделили неограниченной властью для ведения войны с пиратами, о чем мы уже говорили.
Закон, облекавший его этой властью, был принят отнюдь не без сопротивления, ибо было понятно, что, как только Помпей обретет ее, имея под своим командованием двести кораблей и пятнадцать легатов из числа сенаторов, отданных ему в беспрекословное подчинение, имея верховенство над всеми квесторами и сборщиками государственных налогов, а также абсолютное единовластие над всем морским побережьем на четыреста стадиев в глубь суши, то есть над всей римской державой, никакая человеческая сила не сможет помешать Помпею стать царем, если царская власть прельстит его.
И потому при чтении законопроекта, который был встречен ликующими возгласами народа и поддержан Цезарем, желавшим хорошо выглядеть в глазах этого народа, кое-кто из сенаторов выступил против такого предложения.
Один из консулов даже воскликнул:
— Берегись, Помпей! Желая идти по стопам Ромула, ты вполне можешь, как и он, исчезнуть в какой-нибудь буре!
Катул, за которого Помпей еще недавно сражался, тоже не был благосклонен к этому закону, и, тем не менее, выступая против него, он с величайшей похвалой отозвался о Помпее.
— Однако, — сказал он, — не подвергайте беспрестанно первейшего из граждан и величайшего из людей Рима опасностям войны; ибо, если вы потеряете его, кто другой его заменит?
— Ты, ты сам! — раздались со всех сторон крики.
Тогда вперед выступил Росций и подал знак, что он хочет говорить; но, поскольку среди воплей толпы добиться слова было невозможно, он поднял два пальца, подавая тем самым знак, что Помпею нужно дать товарища.
Однако в ответ на это неуместное предложение раздраженный народ издал такой крик, что ворон, пролетавший в ту минуту над Форумом, упал, бездыханный, прямо в толпу.
«Это доказывает, — вполне серьезно замечает Плутарх, — что птицы падают на землю не из-за того, что вследствие разрыва или разрежения воздуха в нем образуется пустота, а из-за того, что их оглушают сильные крики, которые производят в воздухе резкий толчок и создают стремительный вихрь».[33]
Мы уже сказали, что эта война закончилась к вящей славе Помпея.
Однако о чем мы не сказали, так это о мягкосердечии, которое Помпей, столь жестоким образом предавший смерти Карбона, Квинта Валерия и Брута, выказал по отношению к морским разбойникам.