Наставник сохранил эти слова для истории, но воздержался от того, чтобы дать своему воспитаннику меч, который тот потребовал.
В двадцать лет Катон никогда не ужинал без своего старшего брата, которого он обожал.
— Кого ты любишь больше всех? — спросили его однажды, когда он был совсем ребенком.
— Брата, — ответил он.
— А потом?
— Брата.
— Ну а потом?
— Брата.
И сколько бы раз ему ни задавали этот вопрос, он всегда давал один и тот же ответ.
XVIII
Катон был богат.
Получив сан жреца Аполлона, он поселился отдельно и взял свою часть отцовского состояния, составившую сто двадцать талантов (примерно шестьсот шестьдесят тысяч франков нашими деньгами).
Позднее он унаследовал от своего двоюродного брата еще сто талантов; после этого его состояние превысило миллион двести тысяч франков.
Катон был чрезвычайно скуп.
Унаследовав все это богатство, он, по словам Плутарха, «зажил еще скромнее».[36]
Между тем ему предстояло унаследовать еще полмиллиона от своего брата, когда тот умрет в Эносе.
Вскоре мы дойдем до этой смерти и узнаем, что скажет Цезарь о скупости Катона.
Катон еще не пользовался особой известностью, когда ему впервые представился случай выступить с речью прилюдно.
Он взял слово не для того, чтобы обвинить или защитить какого-нибудь богача-растратчика, какого-нибудь Долабеллу или Верреса; вовсе нет.
Катон Старший, тот самый прадед, которого так почитал его правнук, Катон Старший — Катон «delenda Carthago»[37] — в бытность свою цензором освятил Порциеву базилику.
Да, кстати, а мы сказали, что прозвище Порций досталось ему потому, что он откармливал огромное количество свиней, точно так же, как имя Катон досталось ему потому, что он хорошо умел вести дела? Если мы этого еще не сказали, то говорим сейчас.
Итак, Порциева базилика была освящена Катоном; но оказалось, что одна из колонн базилики загораживала кресла народных трибунов, проводивших там заседания.
Они хотели снести ее или, по крайней мере, переставить.
Однако Катон явился на Форум и выступил в защиту неприкосновенности колонны.
Колонна осталась на месте.
Все отметили, что речь Катона была сжатой, осмысленной и суровой, но при этом не лишенной некоторого изящества; главным же ее достоинством была лаконичность.
С этого момента он был признан как оратор.
Однако, и мы уже говорили это, в Риме недостаточно было быть оратором — следовало быть еще и солдатом, точно так же, как недостаточно было быть солдатом — следовало быть еще и оратором.
И Катон стал готовиться к этому тяжелому ремеслу.
В Риме он не мог следовать примеру своего прадеда, пахавшего землю нагим; но, по крайней мере, он приучил себя ходить с непокрытой головой даже в самые лютые холода и всегда передвигаться пешком во время предпринимаемых им путешествий, порой очень далеких.
Однако его друзей такое не привлекало: они путешествовали верхом или в дорожных носилках, но, с какой бы скоростью они ни передвигались, Катон всегда шагал вровень с ними, присоединяясь к тому, с кем ему хотелось побеседовать, и в качестве отдыха держась за холку лошади.
Вначале Катон отличался чрезвычайной умеренностью в питье: он оставался за столом лишь по нескольку минут, выпивал только одну чашу после еды и сразу же после этого поднимался из-за стола.
Однако позднее все переменилось: этот суровый стоик стал помногу пить и порой проводил за столом целую ночь.
— Катон только и делает, что ночи напролет пьянствует, — как-то раз заявил некий Меммий.
— Ты еще скажи, — перебил его Цицерон, — что он дни напролет играет в кости!
Возможно, Катон был пьян, когда прямо на заседании сената назвал пропойцей Цезаря, почти ничего не пившего, кроме воды.
«Вина он пил очень мало, — говорит Светоний о Цезаре, — этого не отрицают даже его враги ["Vini parcissimum ne inimici quidem negaverunt"]».[38]
Катон и сам отказывается от слова «пропойца», когда говорит:
«Из всех, кто берется ниспровергнуть Республику, Цезарь один трезв ["Unum ex omnibus ad evertendam Rempublicam sobrium accessisse"]».[39]
До своей женитьбы Катон оставался девственным; вначале он хотел взять в жены Лепиду, которая прежде была невестой Метелла Сципиона.
Все полагали, что эта помолвка давно расторгнута, однако притязания Катона воскресили любовь Метелла, и он женился на Лепиде в тот самый момент, когда Катон уже протягивал к ней руку.
На этот раз стоик перестал владеть собой.
Он решил преследовать Метелла Сципиона в судебном порядке.
Однако друзья убедили его, что все будут смеяться над ним и что на него лягут судебные издержки.
Он отозвал свой иск, как сказали бы в наши дни, но затем взялся за перо и сочинил несколько ямбов, направленных против Сципиона.
К несчастью, ямбы эти утеряны.
После этого он взял в жены Атилию, но в конечном счете выгнал ее из дома за скандальное поведение.
Наконец, он женился вторым браком на Марции, дочери Филиппа.
Расскажем прямо сейчас, как наш стоик, — который, будучи влюбленным в Лепиду, сочинял ямбы против Сципиона и, женившись на Атилии, выгнал ее из дома за скандальное поведение, — так вот, расскажем прямо сейчас, как он понимал ревность.
Марция, вторая жена Катона, была очень красива и слыла женщиной благонравной, что не мешало ей иметь большое количество поклонников.
В числе этих поклонников был Квинт Гортензий, один из самых чтимых и уважаемых людей в Риме; но у Квинта Гортензия была странная мания: он ценил только чужих жен.
И, поскольку развод в Риме был разрешен, Гортензий пожелал жениться на дочери Катона, которая была замужем за Бибулом, или на жене самого Катона, понудив их к разводу.
Вначале Гортензий открылся жене Бибула; но она, любя своего мужа и имея от него двух детей, нашла предложение Гортензия безусловно весьма почетным, но совершенно неуместным.
Чтобы слова Порции были восприняты Гортензием серьезнее, их повторил ему сам Бибул.
Но Гортензий не счел себя побежденным и продолжал наседать на Бибула.
Бибул воззвал к тестю.
Катон выступил посредником.
И тогда Гортензий, уже долгие годы связанный с Катоном узами дружбы, объяснился с ним еще решительнее, чем объяснялся с Бибулом.
Гортензий вовсе не стремился к скандалу и никоим образом не зарился на чужое добро.
Все, что ему было нужно, это добропорядочная женщина.
К несчастью, несмотря на все поиски, он нашел их в Риме всего две, и обе они были несвободны.
Одной из них, как мы уже сказали, была Порция, жена Бибула; другой — Марция, жена Катона.
Так вот, он просил, чтобы Бибул или Катон — ему было неважно кто — дошел в самопожертвовании до того, чтобы расторгнуть брак со своей женой и отдать ее ему, Гортензию.
По его мнению, это был поступок, в котором Пифий и Дамон не отказали бы друг другу, а он утверждал, что любит Катона по меньшей мере так же, как Дамон любил Пифия.
Впрочем, Гортензий сделал предложение, доказывавшее его чистосердечие: он брал на себя обязательство вернуть Порцию или Марцию мужьям сразу после того, как заимеет от той или другой двух детей.
При этом он опирался на один из законов Нумы, к этому времени уже вышедший из употребления, но еще не отмененный.
Этот закон, который читатель может найти у Плутарха, в «Сопоставлении Ликурга и Нумы», гласил, что муж, «полагающий, что у него достаточно детей», может уступить свою жену другому, будь то на время или навсегда.
Катон возразил Гортензию, что для него, Катона, эта уступка невозможна тем более, что Марция беременна.
Гортензий ответил, что, поскольку его желания честны и разумны, он подождет, пока Марция родит.
Такая настойчивость растрогала Катона, но все же он попросил у Гортензия разрешения посоветоваться с Филиппом, отцом Марции.
Филипп был человек добросердечный.
— Раз уж ты, — сказал он своему зятю, — не видишь никаких препятствий к тому, чтобы пойти на эту уступку, то я не вижу их тем более; однако я настаиваю, чтобы ты подписал брачный договор Гортензия и Марции.
Катон согласился на это.
Дождались, пока Марция родит и оправится от родов, после чего она в присутствии отца и мужа, который поставил свою подпись и печать на брачном договоре, вышла замуж за Гортензия.
Вскоре мы объясним, почему это соглашение в 695 году от основания Рима выглядело менее необычным, чем в 1850 году после Рождества Христова.
Завершим историю Марции и Гортензия.
Супруги жили друг с другом в совершенном счастье; Марция исполнила желания Гортензия, родив ему двух детей, и, поскольку Катон не требовал ее обратно, Гортензий держал ее при себе до самой своей смерти и, умирая, оставил ей все свое богатство, миллионов, возможно, двадцать или двадцать пять.
И тогда Катон снова женился на Марции, как это следует из сочинения Аппиана «О гражданской войне» и из «Фарсалии» Лукана (книга II, стих 328).
Но поскольку близился тот момент, когда ему предстояло уйти с Помпеем, то получилось, что Катон вернул не жену для себя, а мать для своих дочерей.
История эта наделала немало шуму в Риме.
О ней судачили, но не особенно ей удивлялись.
Все случившееся соответствовало законам о расторжении брака.
Скажем несколько слов об этих законах, чтобы лишь одно обстоятельство осталось непонятным для наших читательниц: безучастность, с какой Марция переходит из рук одного мужа в руки другого.
Возможно, впрочем, нам удастся объяснить и эту безучастность.
Как видите, мы мним себя способными объяснить абсолютно все.
XIX
Начнем с разговора о том, каким образом браки заключались; об условиях их расторжения речь пойдет потом.