В Риме существовало два рода браков: брак патрицианский и брак плебейский; брак путем конфарреации и брак путем коэмпции.
Не беспокойтесь, дорогой читатель: все это сейчас станет ясно как день.
Сначала, как и у нас, заключался брачный договор.
Законник, выполнявший обязанности нотариуса, зачитывал текст договора и, прежде чем представить его к печатям, то есть подать на подпись заключающим его сторонам, произносил следующие ритуальные слова:
«Помолвки, равно как и браки, заключаются лишь по добровольному согласию сторон, и девица может воспротивиться отцовской воле в случае, если гражданин, коего предлагают ей в женихи, был замечен в подлости или его поведение было предосудительно».
Если ничего такого не было и обе стороны изъявляли согласие, жених, в подтверждение взятых им на себя обязательств, дарил невесте гладкое железное кольцо, лишенное каких бы то ни было драгоценных камней.
Невеста надевала его на безымянный палец левой руки, поскольку, согласно римскому суеверному представлению, существует нерв, связывающий этот палец с сердцем.
Не на этот ли палец, мои прекрасные читательницы, и вы надеваете обручальное кольцо, зачастую и не подозревая о такой связи?
Затем назначался день свадьбы.
Обычно, поскольку девушки обручались в тринадцать или четырнадцать лет, а то и в двенадцать, отсрочка составляла около года.
Выбор этого дня был делом серьезным.
Не следовало заключать браки в мае, месяце неблагоприятном из-за Лемурий.[40]
Не следовало заключать браки в дни, предшествующие июньским идам, то есть с 1-го по 16-е число этого месяца, ибо указанные пятнадцать дней, равно как и предыдущие тридцать один, были неблагоприятны для свадеб.[41]
Не следовало заключать браки и в квинтильские календы, то есть 1 июля, ибо, поскольку 1 июля был праздничным днем, в этот день никто не имел права совершать насилие, а всегда считается, что после свадьбы муж совершает насилие над своей женой, если только она не является вдовой.[42]
Не следовало также заключать брак на другой день после календ, ид и нон, ибо они тоже были зловещими днями, в которые позволялось делать лишь совершенно необходимые дела.[43]
В начальную пору Республики девица вместе со своей матерью и какой-нибудь близкой родственницей отправлялась накануне свадьбы провести ночь в храме, чтобы послушать, не подаст ли голос какой-нибудь оракул; но позднее было достаточно заявления жреца о том, что никакого неблагоприятного знамения не было и все сложится наилучшим образом.
Религиозный брак заключался в домашнем святилище.
Невеста ожидала начала церемонии, облаченная в гладкую белую тунику; ее талия была стянута пояском из овечьей шерсти; ее волосы были разделены на шесть прядей и уложены на темени в виде башни, увенчанной венком из цветущего майорана; поверх туники на ней была прозрачная огненно-красная фата, и как раз от этой фаты (латинское nubere означает «окутывать покрывалом») произошло слово nuptiae — «свадьба».
Высокие мягкие башмаки, как и фата, были огненно-красного цвета.
Фата была заимствована из одеяния супруги жреца Юпитера, для которого развод был запрещен, а прическа — у весталок.
Следственно, эта прическа была символом невинности юной невесты.
У нас майоран заменила веточка флёрдоранжа; однако этот флёрдоранж, как и кольцо на левом безымянном пальце, связанном с сердцем, тоже является античной традицией.
Невесту покрывали фатой лишь на патрицианских свадьбах.
Чтобы придать такому браку законную силу, требовалось десять свидетелей.
Оба супруга усаживались на спаренное кресло, покрытое руном жертвенной овцы.
Жрец Юпитера вкладывал правую руку девушки в правую руку юноши и произносил определенную ритуальную фразу, гласившую, что жена должна способствовать благим делам мужа, равно как и всему святому; затем он совершал в честь Юноны, покровительницы брака, жертвенные возлияния из вина, подслащенного медом, и молока, и в этих возлияниях фигурировала пшеничная лепешка, именовавшаяся фар, которую приносила и подавала новобрачная; от этой лепешки и произошло слово конфарреация.
Во время свадебных жертвоприношений желчь жертвенного животного бросали за алтарь, в знак того, что всякая горечь должна быть изгнана из брачного союза.
Другой род бракосочетания был плебейским и именовался коэмпцией — от глагола emere, «покупать»; в случае такого брака муж покупал себе жену, а жена становилась рабыней своего мужа.
Ее продавал ему отец или опекун, в присутствии должностного лица и пяти римских граждан, достигших совершеннолетия.
Весовщик денег, фигурировавший на всех продажах с торгов, также непременно присутствовал на таком бракосочетании.
Впрочем, акт продажи был чисто символическим; продажная цена назначалась всего лишь в один медный ас, который был самой тяжелой, но одновременно и самой мелкой римской монетой.
Один ас стоил чуть больше шести с половиной сантимов.
Ас делился на семисы, половины аса; на триенты, трети аса; на квадранты, четверти аса; на секстанты, шестые части аса; на унции, двенадцатые части аса.
Странность браков такого рода заключалась в том, что ас, за который ее покупали, приносила женщина; так что на самом деле это не муж покупал себе жену, а жена покупала себе мужа.
В этих случаях вопросы перед судом претора задавали жених и невеста, а не законник.
— Женщина, — спрашивал жених, — желаешь ли ты быть матерью моей семьи?
— Желаю, — отвечала невеста.
— Мужчина, — спрашивала она, — желаешь ли ты быть отцом моей семьи?
И жених в свой черед отвечал:
— Желаю.
Девушке благородного происхождения вопроса не задавали.
Девушка благородного происхождения становилась матроной; девушка-простолюдинка становилась матерью семьи.
Слово «семья» напоминало о рабстве; раб являлся частью семьи.
В знак зависимости, в которую после церемонии бракосочетания попадала новобрачная, один из присутствующих разделял ей волосы на пряди при помощи дротика, проводя острием по ее голове шесть раз.
Затем несколько юношей хватали новобрачную, поднимали ее на плечи и несли от судилища претора до супружеского дома, крича при этом: «Таласию! Таласию!»
Выше мы объясняли значение этого возгласа.
Однако на пути к дому процессия останавливалась перед одним из тех посвященных ларам небольших алтарей, которые именовались ларариями и попадались на каждом перекрестке.
Новобрачная доставала из кармана второй ас и отдавала его этим божествам.
Войдя в дом, она шла прямо к пенатам и отдавала им третий ас, достав его из своей туфли, башмака или сандалии.
Таким образом, брак у римлян имел две разновидности, пользовавшиеся уважением почти в равной степени: брак священный — конфарреация; брак посредством купли — коэмпция.
И, тем не менее, брак считался у римлян союзом, который должен сохраняться только до тех пор, пока заключившие его пребывают в добром согласии.
Лишь только это согласие нарушается, брак может быть расторгнут.
Ромул издал закон, позволявший мужу дать жене развод, если она отравила его детей, подделала его ключи, совершила прелюбодеяние или всего лишь выпила перебродившего вина.
Отсюда в Риме пошло обыкновение целовать женщин в губы.
Это право — ибо это было не просто обыкновение, это было право — это право распространялось с мужа на его сородичей.
Делалось это с целью удостовериться, что женщина не пила вина.
В 520 году от основания Рима римлянин Спурий Карвилий Руга воспользовался законами Ромула и Нумы и дал своей жене развод, поскольку она была бесплодной.
Это был единственный случай развода на протяжении пяти веков.
Правда, если удавалось доказать, что муж дал жене развод без какого-либо законного основания, одну половину его имущества отдавали жене, другую жертвовали храму Цереры, а мужа обрекали подземным богам.
Жестоко, но это так; почитайте «Жизнеописание Ромула» Плутарха.
Это было разводом.
Но существовало еще расторжение брака.
Спурий Карвилий Руга дал развод жене.
Катон расторгнул брак со своей женой.
Расторжение брака именовалось диффарреацией в противоположность конфарреации, заключению брака.
Точно так же, как существовали две церемонии для заключения брака, необходимы были две церемонии для его расторжения.
Одна церемония происходила перед лицом претора, в присутствии семи римских граждан, достигших совершеннолетия; вольноотпущенник приносил таблички, содержавшие запись о заключении брака, и их прилюдно разбивали.
Затем, по возвращении в супружеское жилище, муж требовал у жены вернуть ему ключи от дома и говорил ей:
— Женщина, забери свои пожитки и ступай отсюда; прощай!
И тогда, если брак был совершен путем конфарреации и вина за его распад лежала на муже, женщина забирала свое приданое и уходила; но если виновна была жена, то муж имел право удержать часть приданого: например, по одной шестой его части на каждого ребенка, но не свыше половины всего приданого; дети же всегда оставались собственностью отца.
Однако имелся случай, когда женщина теряла все свое приданое: это происходило, если ее изобличали в прелюбодеянии.
В этом случае, прежде чем выпроводить жену из дома, муж срывал с нее столу и облачал изменницу в тогу куртизанки.
Если же брак был заключен путем коэмпции, то есть посредством торговой сделки, то и расторгался он подобным же образом, причем выкуп был таким же фиктивным, как и покупка.
Стало быть, в Риме существовало три способа разорвать брачные узы: развод, который являлся бесчестьем для женщины; расторжение брака, которое, если ни одна из сторон не оказывалась виновна в преступлении, было расставанием полюбовным и не заключало в себе ничего позорного; и, наконец, возвращение жены ее родителям, которое являлось не чем иным, как возвращением рабыни, ставшей неугодной, ее прежним хозяевам.