Но стоит ему произнести первые слова, как его прерывают крики:
— Долой Метелла! Долой трибуна!
Это друзья Катона снова пошли в наступление; это Катон вышел из храма; это, наконец, сенат, устыдившись своего молчания, собрался и решил прийти на помощь Катону.
И тогда происходит ответное действие.
Цезарь предусмотрительно исчезает.
Метелл бежит, покидает Рим, отправляется в Азию, спеша дать Помпею отчет о том, что произошло на Форуме.
Помпей размышляет о том суровом молодом человеке, который посетил его в Эфесе, и вполголоса произносит:
— Я не ошибся, и он определенно таков, как я его расценил.
Сенат, чрезвычайно обрадованный победой, которую Катон одержал ради него, решил предать Метелла бесчестью.
Однако Катон воспротивился этому.
Он добился, чтобы такое оскорбление не было нанесено столь выдающемуся гражданину.
И вот тогда Цезарь, понимая, что ему больше нечего делать для себя в Риме, сумел получить должность претора и отправился в Испанию.
Теперь на наших глазах он возвращается оттуда, чтобы домогаться должности консула.
XXII
Итак, встретились лицом к лицу по-настоящему серьезные соперники, и вот-вот должна была начаться великая борьба между:
Помпеем, олицетворявшим аристократию;
Цезарем, олицетворявшим демократию;
Крассом, олицетворявшим собственность;
Катоном, олицетворявшим закон;
Цицероном, олицетворявшим слово.
Каждый, как видим, обладал силой.
Вначале следовало узнать, станет Цезарь консулом или нет.
На должность консула выставили свою кандидатуру три человека, имевшие серьезные шансы: Лукцей, Бибул и Цезарь.
Цезарь выплатил свои долги, но вернулся едва ли не с пустыми руками; при этом не стоило рассчитывать на должность консула, потратив на выборы менее двух или три миллионов.
Красс ссудил ему пять миллионов перед его отъездом.
Цезарь решил, что нет нужды церемониться с ним, и не вернул ему деньги; стало быть, обращаться к нему за новой ссудой не стоило.
О, как только он будет назначен консулом, все сами придут к нему!
Красс осмотрительно выжидал.
Между тем Красс и Помпей, два могущественных человека, не противостояли Цезарю.
Цезарь воспользовался своим влиянием на них, чтобы сделать мастерский ход.
После истории с гладиаторами Красс и Помпей были в ссоре.
Цезарь поспособствовал тому, чтобы они помирились, если и не искренне, то, по крайней мере, прочно: ради выгоды.
Затем Цезарь отправился к Лукцею.
— У тебя есть деньги, — сказал он ему, — у меня есть влияние. Дай мне два миллиона, и я добьюсь, чтобы тебя назначили консулом вместе со мной.
— Ты уверен в этом?
— Ручаюсь.
— Присылай ко мне за двумя миллионами.
Цезарь очень хотел послать за ними немедленно, опасаясь, что Лукцей передумает.
Однако из осторожности он дождался ночи.
С наступлением темноты он послал за корзинами с деньгами.
Когда деньги оказались у Цезаря, он послал за посредниками.
Посредники были агентами подкупа, которым поручалось договориться о цене с главарями толпы.
— Начинайте действовать, — сказал он им, пнув ногой корзины, отозвавшиеся металлическим звоном, — я богат и хочу быть щедрым.
Посредники удалились.
Между тем Катон не спускал с Цезаря глаз.
Он узнал, каким образом тот раздобыл деньги и как именно и на каких условиях была заключена сделка.
Он отправился к Бибулу и оказался там в обществе всех тех, кто составлял оппозицию к демагогии, рупором которой являлся Цезарь.
Назовем имена главных консерваторов того времени.
Это были несгибаемый Катон, оратор Гортензий, Цицерон, Пизон, Понтий Аквила, Эпидий Марулл, Цезетий Флав, престарелый Консидий, Варрон, Сульпиций, один раз уже помешавший Цезарю стать консулом, и, наконец, сластолюбивый Лукулл.
Разговор шел об огромном успехе, который Цезарь снискал на Форуме и в базилике Фульвия.
Он явился туда в белой тоге и без туники.
— Почему ты не надел тунику? — спросил Цезаря один из его друзей, столкнувшись с ним на Виа Регия.
— Разве мне не следует показать народу мои раны? — ответил Цезарь.
Четырнадцать лет спустя раны Цезаря покажет народу Антоний.
Новость, с которой пришел Катон, была уже известна собравшимся.
Слова: «У Цезаря есть деньги» обрушились на них, словно удар молнии.
Их уведомил об этом Понтий Аквила, который узнал все от человека, раздававшего деньги на подкуп в его трибе.
Варрон, со своей стороны, сообщил о примирении между Крассом и Помпеем.
Два этих известия, прозвучавшие одновременно, привели собравшихся в состояние растерянности.
Коль скоро Цезарь располагал деньгами, возможности помешать его избранию не было.
Однако можно было помешать избранию Лукцея.
Если бы Лукцей был назначен вторым консулом, он действовал бы не иначе как заодно с Цезарем.
Бибул, напротив, будучи зятем Катона, при назначении на эту должность ослабил бы влияние демагога.
Увидев вошедшего Катона, все окружили его.
— Что скажешь? — стали спрашивать его со всех сторон.
— Скажу, — промолвил Катон, — что предсказание Суллы начинает сбываться, и в этом распоясанном молодом человеке действительно таится много Мариев.
— Ну и что делать?
— Положение тяжелое, — сказал Катон. — Если мы позволим этому бывшему сообщнику Катилины прийти к власти, Республика погибла.
И затем, поскольку у него были опасения, что гибель Республики вряд ли явится достаточно веской причиной для кое-кого из присутствующих, он добавил:
— Но тогда погибнет не только Республика, все ваши интересы тоже окажутся в опасности: ваши виллы, ваши статуи, ваши картины, ваши пруды, ваши старые усатые карпы, которых вы откармливаете с такой заботой, ваши деньги, ваши сокровища, вся эта ваша роскошь, с которой вам придется распрощаться, — все это обещано в награду тем, кто проголосует за него.
И тогда некий Фавоний, друг Катона, предложил выдвинуть против Цезаря обвинение в подкупе избирателей.
Для этого в их распоряжении было три закона:
закон Авфидия, согласно которому соискатель, изобличенный в подкупе избирателей, обязан был пожизненно выплачивать каждый год по три тысячи сестерциев каждой трибе;
закон Цицерона, который к этому штрафу в три тысячи сестерциев, умноженному на число всех триб Рима, добавлял десять лет ссылки;
и, наконец, закон Кальпурния, который подвергал наказанию и тех, кто позволил себя подкупить.
Но Катон выступил против этого предложения.
— Обвинять своего соперника, — заявил он, — это значит признать свое поражение.
Вопрос «Что делать?» снова встал перед собравшимися.
— Клянусь Юпитером! — воскликнул Цицерон. — Нужно делать то же, что делает он! Если это средство годится для него, давайте используем его против него!
— А что скажет Катон? — раздались одновременно три или четыре голоса.
Катон подумал минуту и произнес:
— Сделаем то, что предложил Цицерон. Филипп Македонский говаривал, что нет такой неприступной крепости, ворота которой не открыл бы осел, груженный золотом. Цезарь и Лукцей покупают трибы; что ж, дадим бо́льшую цену, и они станут нашими.
— Но я не настолько богат, чтобы потратить пятнадцать или двадцать миллионов на выборы! — воскликнул Бибул. — Такое подходит Цезарю, у которого нет ни драхмы, но к услугам которого кошельки всех ростовщиков Рима.
— Да, это так, — сказал Катон, — но всем вместе нам удастся быть богаче его. И потом, если частных средств нам не хватит, мы позаимствуем деньги из государственной казны. Итак, давайте устроим складчину, и пусть каждый назначит посильный для него взнос.
Каждый назначил свой взнос.
Ни Плиний, ни Веллей не называют суммы, которую принес этот сбор пожертвований, но, по-видимому, она была достаточно значительной, ибо Лукцей потерпел на выборах неудачу, а Бибул был назначен консулом одновременно с Цезарем.
Едва придя к власти, Цезарь тотчас же взялся за земельный закон.
Каждый в свой черед брался за него, чтобы усилить свою популярность, и находил в нем свою погибель.
Расскажем покороче, что представлял собой земельный закон у римлян.
Вы увидите, что он ни в чем не походил на то, что мы себе рисуем.
XXIII
Античное военное право, особенно в первые века существования Рима, не оставляло побежденным никакой земельной собственности.
Завоеванная территория разделялась на три части:
одна часть отходила богам,
другая часть — Республике,
третья — завоевателям.
Эту последнюю часть распределяли между ветеранами, и на ней основывались колонии.
Часть, предназначенная богам, отдавалась храмам, и ею управляли жрецы.
Оставалась часть, предназначенная Республике, — ager publicus, общественный земельный фонд.
Судите сами, что должна была — после того как вся Италия, а после этого Греция, Сицилия, Испания, Африка и Азия оказались завоеваны, — судите сами, что должна была представлять собой эта часть, предназначенная Республике.
Повсюду это были огромные земельные владения, остававшиеся невозделанными.
Владения неприкосновенные, которые Республика не имела права продавать, а могла лишь сдавать внаем.
Каков был смысл закона, согласно которому эти земли сдавались внаем?
Его смысл был в том, чтобы создать небольшие усадьбы, на которых в поте лица трудились бы семьи землепашцев, снимая с богатой италийской земли по два-три урожая в год.
Короче, сделать то, что было сделано во Франции после дробления земельной собственности, дабы три или четыре арпана могли прокормить семью.
Но этого не получилось.
Как вы прекрасно понимаете, такое требовало от чиновников Республики чересчур много хлопот.
Да и разве есть возможность потребовать взятку за аренду двух или трех арпанов?
Так что землю сдавали внаем огромными наделами, размером от трехсот до четырехсот арпанов.