Сдавали ее на пять и десять лет.
Арендаторы, со своей стороны, заметили, что существует занятие, причиняющее меньше издержек, чем землепашество, а дохода приносящее куда больше, — пастбищное скотоводство.
Земли были пущены под луга, и на них стали выпасать овец и быков.
Были и такие хозяйства, где земли даже не потрудились превратить в луга, а устроили на них загоны для свиней.
В этом была и другая выгода.
Дело в том, что для того, чтобы вспахать, засеять и сжать поле в четыреста арпанов, требовалось десять лошадей и двадцать работников.
Для того, чтобы присматривать за тремя, четырьмя, пятью или шестью стадами, требовалось не более трех, четырех, пяти или шести рабов.
Кстати говоря, арендную плату Республике выплачивали — как это еще и сегодня происходит в Италии — натуральным продуктом.
Эта плата составляла:
для земель, пригодных для посева, — одну десятую часть;
для лесов — одну пятую;
для пастбищ — определенное количество голов скота, в зависимости от вида скота, которое эта земля могла прокормить.
Арендная плата вносилась в соответствии с упомянутыми ставками; но, когда стало очевидно, что выращивать скот доходнее, чем обрабатывать землю, арендаторы стали покупать хлеб, овес и дрова, оплачивали аренду купленными дровами, овсом и хлебом, а вместо зерна выращивали скот.
Постепенно пятилетняя земельная аренда сменялась десятилетней, десятилетняя — двадцатилетней и по прошествии нескольких десятилетий становилась наследственной.
Народные трибуны, видя, к каким злоупотреблениям приводило подобное положение дел, еще в давние времена провели закон, запрещавший иметь в аренде более пятисот арпанов земли и владеть стадом более чем в сто голов крупного рогатого скота и пятьсот мелкого.
Тот же закон предписывал арендаторам брать на службу себе определенное число свободных людей в качестве надзирателей за арендованными землями.
Однако ни одно из этих требований не соблюдалось.
Квесторы получали взятки и закрывали на все глаза.
Вместо пятисот арпанов, используя мошеннические сделки и переводя излишки земли на имя своих друзей, арендаторы имели тысячу, две тысячи, десять тысяч арпанов; вместо ста голов крупного рогатого скота и пятисот мелкого они имели пятьсот, тысячу, полторы тысячи.
Надзиратели из числа свободных людей были устранены под предлогом несения ими военной службы: каким плохим гражданином должен быть квестор, чтобы не оправдать подобное отступничество благом отечества?
На отсутствие надзирателей глаза закрывали точно так же, как и на все остальное.
Рабы, которых не призывали на военную службу, плодились и размножались, тогда как свободное население, напротив, непрерывно редело и сокращалось, и это привело к тому, что самые богатые и почтенные граждане, на протяжении полутора веков арендаторы из поколения в поколение, в конечном счете стали считать себя собственниками земли, которая в действительности, да и как гласило ее название, принадлежала государству.
Представьте себе, какой крик подняли эти мнимые землевладельцы, когда встал вопрос о том, чтобы в качестве меры общественного спасения, то есть во имя высших интересов, расторгнуть арендные договоры, на которых зиждилось их богатство… и какое богатство!
Оба Гракха лишились из-за этого жизни.
Возвратившись из Азии, Помпей уже пригрозил Риму новым земельным законом; народ его не пугал; Помпея, представителя аристократии, народ заботил мало; он думал в первую очередь об армии и хотел одарить землей своих солдат.
Но, естественно, он натолкнулся на противника в лице Цицерона.
Цицерон, человек половинчатых мер, Одилон Барро своего времени, предложил покупать земли, а не раздавать их; он отпускал на эту покупку новые доходы Республики за последние пять лет.
Скажем попутно, что Помпей более чем в два раза увеличил ежегодные доходы государства; он поднял их с пятидесяти миллионов драхм до ста тридцати миллионов, то есть с сорока миллионов нашими деньгами до ста восьми миллионов.
Таким образом, за пять лет дополнительный доход должен был составить от трехсот сорока миллионов до трехсот пятидесяти.
Сенат восстал против предложения Помпея и, как было принято говорить во времена конституционного образа правления, перешел к повестке дня.
В свой черед за дело взялся Цезарь, продолжив его с того места, где оно остановилось.
Однако он присоединил к интересам армии интересы народа.
Это новое начинание наделало много шуму.
Земельного закона, несомненно, боялись, ведь столько интересов было связано с теми злоупотреблениями наследственной арендой, о каких мы только что дали представление.
Но чего боялись более всего — и Катон заявил об этом во всеуслышание, — так это огромной популярности, которой будет пользоваться тот, кому удастся довести дело до конца и ввести закон в действие…
А вероятность того, что этим человеком окажется Цезарь, была, надо сказать, огромной.
По-видимому, земельный закон Цезаря был лучшим из всех предложенных к этому времени.
Перед глазами у нас «История консулата Цезаря», написанная Дионом Кассием, и вот что мы читаем в ней:
«Цезарь предложил земельный закон, не дававший повода к каким бы то ни было упрекам. В то время имелось множество безработных и голодных людей, которых было необходимо занять сельским трудом; с другой стороны, Италия становилась все более безлюдной, и речь шла о том, чтобы заселить ее вновь.
Цезарь достигал этой цели, не нанося ни малейшего ущерба Республике: он распределял весь общественный земельный фонд, в частности земли Кампании, между теми, у кого было трое и более детей; Капуя становилась римской колонией.
Но, поскольку одного общественного земельного фонда было недостаточно, дополнительная земля покупалась у частных владельцев по цензовой стоимости за деньги, добытые Помпеем в войне против Митридата, двадцать тысяч талантов [сто сорок миллионов]; эти деньги предполагалось использовать для основания колоний, где должны были разместиться солдаты, завоевавшие Азию».[47]
Как видим, и в самом деле мало что можно было исправить в этом законе, устраивавшем почти всех, за исключением сената, который страшился популярности Цезаря.
Он устраивал народ, для которого создавали великолепную колонию в едва ли не самой красивой местности Италии и на едва ли не самых ее плодородных землях.
Он устраивал Помпея, видевшего в нем осуществление собственного желания — вознаградить свою армию.
Он почти устраивал Цицерона, у которого, по существу говоря, позаимствовали его идею.
Вспомним, однако, что коллегой Цезаря по должности был назначен Бибул, дабы в его лице сенат имел воплощение неуклонной оппозиции.
И Бибул неуклонно выступал против этого закона.
Вначале Цезарь не хотел пускать в ход силу.
Он заставил упрашивать Бибула народ.
Бибул упирался.
И тогда Цезарь решил взять быка за рога, как гласит современная поговорка и как, должно быть, гласила какая-нибудь сходная античная поговорка.
Он зачитал свой закон на заседании сената.
Затем, после чтения, он поочередно опросил всех сенаторов.
Все одобрили закон кивком, и все отвергли его голосованием.
Тогда Цезарь вышел из сената и, обратившись к Помпею, спросил его:
— Помпей, ты знаешь мой закон и одобряешь его; но поддержишь ли ты его?
— Да, — во всеуслышание ответил Помпей.
— Но каким образом? — спросил Цезарь.
— О, будь спокоен, — ответил Помпей, — ибо, если кто-нибудь нападет на него с мечом, я поддержу его мечом и щитом.
Цезарь протянул Помпею руку.
Помпей подал ему свою.
Народ разразился рукоплесканиями при виде того, как два этих победителя вступили в союз для дела, в котором он сам был кровно заинтересован.
В этот момент из сената вышел Красс.
Он подошел к Помпею, с которым, как уже было сказано, Цезарь помирил его.
— Если у вас союз, — сказал он, — то я в нем тоже.
— Что ж, — промолвил Цезарь, — присоедини свою руку к нашим рукам.
Сенат потерпел поражение.
Против него была популярность, то есть Помпей; гений, то есть Цезарь; деньги, то есть Красс.
С этого часа началась эра первого триумвирата.
Голос трех этих людей, объединившихся между собой, стоил миллиона избирательных голосов!
XXIV
После того как союз между Помпеем, Цезарем и Крассом был скреплен клятвой, им необходимо было расчистить вокруг себя пространство.
Весь сенат целиком был им враждебен.
Эту враждебность воплощали Катон, Бибул и Цицерон, который решительно объявил себя противником Помпея и, будучи прежде преданным ему человеком и полагая себя плохо вознагражденным за свою преданность, сделался его врагом.
Для начала триумвиры занялись укреплением политического союза посредством брачных союзов.
Помпей, как мы помним, дал развод своей жене, заподозренной и даже уличенной в том, что она состояла в любовной связи с Цезарем.
Помпей женится на дочери Цезаря.
Цезарь дал развод своей жене, дочери Помпея, под тем предлогом, что жена Цезаря должна быть выше подозрений.
Цезарь женится на дочери Пизона.
На следующий год Пизон станет консулом.
Цепион, прежде обрученный с дочерью Цезаря, которая стала теперь женой Помпея, женится на дочери Помпея и, не став зятем Цезаря, довольствуется тем, что стал его свояком.
— О Республика! — восклицает Катон. — Ты превратилась в сводницу, и отныне провинции и консулаты станут всего лишь свадебными подарками!
Но почему жена Цезаря оказалась под подозрением?
Расскажем об этом.
Человеку, бросившему на нее тень, предстояло сыграть достаточно любопытную роль в событиях 693, 694 и 695 годов от основания Рима, чтобы мы ненадолго занялись им.
В Риме существовал чрезвычайно почитаемый праздник: это был праздник в честь Доброй Богини.