Местом проведения торжества всегда становился дом одного из высших должностных лиц — либо претора, либо консула.
В январе 693 года праздничные торжества проходили у Цезаря, а точнее говоря, у его жены, ибо существовал запрет появляться на них мужчинам, причем до такой степени строгий, что не допускалось присутствия не только мужчин, но и животных мужского пола и даже статуй с признаками мужественности.
Кто же была эта Добрая Богиня?
Ответ на этот вопрос крайне сложен и зиждется исключительно на догадках.
По всей вероятности, Добрая Богиня воплощала собой пассивную производящую сущность, изложницу человечества, если можно так выразиться.
Для одних это была Фавния, жена Фавна, — таково было общераспространенное мнение; для других это была Опа, жена Сатурна, или Майя, жена Вулкана; для знатоков это была Земля — земля, родящая хлеб.
Откуда она пришла, эта Добрая Богиня?
Возможно, из Индии, и об этом мы сейчас скажем пару слов; однако ее символическое изображение находилось в Пессинунте, городе в Галатии.
Камень, напоминавший своими бесформенными очертаниями изваяние, упал с неба и служил у галатов предметом великого поклонения.
Один из замыслов римлян состоял в том, чтобы сосредоточить всех богов в своем Пантеоне.
Таким образом они превращали Рим в центр не только Италии, но и всего мира.
Они отправили к Атталу торжественное посольство, чтобы заполучить это изваяние.
Аттал отдал посланцам священный камень.
Одни полагали, что это метеорит; другие, что это глыба магнитного железняка.
Хотите знать, какой путь проделал корабль со священным камнем, добираясь от берегов Фригии до Рима?
Прочтите Овидия.
Вы можете проследить за тем, как корабль плывет по Эгейскому морю, затем проходит через Мессинский пролив, попадает в Тирренское море и, наконец, достигает заповедного острова на Тибре, посвященного Эскулапу.
Но там корабль внезапно останавливается, и ни с помощью парусов, ни с помощью весел не удается сдвинуть его с места.
А в Риме была тогда весталка по имени Клавдия Квинта.
На нее пало подозрение, что она нарушила свои обеты, и ее намеревались предать смерти.
Она вызвалась доказать свою невиновность, заставив корабль двигаться дальше.
Ей было дано согласие.
Клавдия Квинта пошла к Тибру, на берегах которого скопились все жители Рима.
Она привязала свой пояс к мачте судна и потянула за него.
Судно поплыло за ней с такой же легкостью, с какой маленькие игрушечные кораблики в бассейне Тюильри плывут за детьми, которые тянут их за нитку.
Стоит ли говорить, что обвинение отпало и слава о непорочности Клавдии Квинты разнеслась по всей Италии.
Весталка построила в честь Доброй Богини храм на Авентинском холме.
Это событие произошло удивительно своевременно, ибо оно придало римлянам отваги.
Как раз тогда Ганнибал расположился лагерем у стен Рима.
В тот же вечер поле, на котором карфагенский полководец стоял лагерем, было выставлено на торги, и покупатели, как известно, явились на них толпой.
Ну и что, вероятнее всего, послужило колыбелью этого культа?
Индия.
Индия, таинственная праматерь человечества, избравшая своим символом кормящую корову.
Индия считала вселенную порождением двух начал: мужского и женского.
Приняв это первое положение, неизбежно задаешься вопросом: в том исходном действии, которое породило вселенную, какое начало было подчинено другому? Какая сущность оказалась рангом ниже?
Мужское начало шло впереди женского, или, напротив, женское начало шло впереди мужского? И какое из двух начал, мужское или женское, было влиятельней в том действии, какое они совершили, порождая мир?
Был ли это Ишвара, как зовется мужское начало? Или же это была Пракрити, как зовется женское начало?
Кого из них упоминать первым во время прилюдных жертвоприношений, в религиозных гимнах и в обычных молитвах?
Разделять или смешивать культы, которые им воздают?
Должно ли мужское начало иметь жертвенник, где ему будут поклоняться мужчины?
А женское начало — другой жертвенник, где ему будут поклоняться женщины?
Или же, наконец, они должны иметь общий жертвенник, где им будут поклоняться и мужчины, и женщины?
Не надо забывать, что в то время индийская держава занимала огромную часть земного пространства.
Жречество, которое понуждали выполнять свои обязанности, должно было высказаться в пользу того или другого ответа на эти вопросы.
И оно высказалось в пользу мужского начала; оно установило его первенство над женским началом и провозгласило преобладание мужского пола над женским.
Но существовали миллионы сторонников противоположного воззрения.
Жречество было вынуждено защищать решение, принятое вопреки их возражениям.
Пришлось применить силу, и закон придал ей величие.
Сторонники женского начала были побеждены, но они стали жаловаться на тиранию.
В подобных обстоятельствах неизбежно должен был появиться повод к мятежу.
И такой повод появился.
Полистайте «Сканду-пурану» и «Брахманду», и вы прочтете там, как два царевича из правящей династии, сыновья царя Угры, не смогли, как позднее Этеокл и Полиник, договориться друг с другом, чтобы править вместе, и разделили индийскую державу.
Старшего звали Таракья, младшего — Иршу.
Старший, полагая, что ему следует призвать на помощь себе религию, заявил, что он безоговорочно принимает своим богом Ишвару, то есть мужское начало.
Младший во всеуслышание высказался за Пракрити, то есть женское начало.
На сторону старшего брата встали все жрецы, положение которых он укрепил своим заявлением, высшие сановники, богатые землевладельцы, ремесленники и все, кто от них зависел.
За младшего выступили низшие сословия, батраки, неимущие и все, кто был так или иначе близок к ним.
Вот почему сторонники Иршу получили название паллисы — санскритское слово, означающее «пастухи».
Эти паллисы, эти пастухи, эти сторонники Иршу, взяли себе в качестве эмблемы, в качестве знамени, в качестве штандарта женскую сущность, являвшуюся символом их культа; на санскрите женская сущность именуется йони.
Вот откуда у них два имени:
первое, связанное с их общественным положением, — паллисы, пастухи и, наконец, пастыри, имя, благодаря которому они станут известны в истории и под которым совершат свое вторжение в Египет, Персию и Иудею, дав этой последней стране имя Паллистан, впоследствии переделанное нами в Палестину;
и второе, связанное с их верой, — йониясы, иониои, то есть ионийцы, имя, под которым они заселят побережья Малой Азии и часть Греции.
Вот почему, по таинственному совпадению с их символом, йони, их знамя имело красный цвет.
Вот почему пурпур, который покупали в Тире, был символом верховной власти.
Вот почему голубка, птица Венеры, звалась йона.
Вот почему все мягкие, нежные, женственные новшества были заимствованы из Ионии, само название которой невероятно нежно и женственно.
Вот почему, наконец, в Нижнем Египте, у вавилонян и у фригийцев женское начало главенствует над мужским, называясь богиней Изидой у жителей Фиваиды, богиней Милидатой у вавилонян и, наконец, богиней Кибелой во Фригии, а затем, в Риме, богиней Ма, Благой Матерью, Доброй Богиней.
Да простят нам это небольшое отступление, которое стоило нам определенного труда и которое по этой причине мы с полным доверием отдаем на обсуждение знатокам мифологии.
Ну а теперь, что же происходило на этих праздниках, посвященных Доброй Богине?
XXV
Что происходило на этих праздниках, посвященных Доброй Богине, сказать трудно.
Мужчинам категорически запрещалось проникать на них, а женщины, по всей вероятности, были заинтересованы в соблюдении тайны.
Одни уверяли, что там предавались непристойным пляскам, другие — что там устраивали фаллические радения, напоминавшие те, что некогда совершались в Фивах и Мемфисе.
Ювенал выражается яснее; к нему мы и отсылаем наших читателей, предупреждая их, тем не менее, что Ювенал, как и Буало, ненавидел женщин.
Так вот, на сей раз таинства в честь Доброй Богини праздновались у Цезаря, а вернее, у Помпеи, его жены, как вдруг пронесся слух, что среди матрон там был застигнут мужчина, переодетый женщиной.
Скандал был громадный.
Желаете знать, как Цицерон сообщает об этом своему другу Аттику в письме от 25 мая 693 года?
«Кстати, тут случилось одно скверное дело, и я опасаюсь, как бы последствия не были серьезнее, чем казалось сначала. Ты, я думаю, слышал, что в дом Цезаря, причем в то самое время, когда там совершалось жертвоприношение за народ, проник мужчина, переодетый в женское платье. В итоге весталкам пришлось начать ритуал жертвоприношения сначала, а Квинт Корнифиций заявил в сенате об этом святотатстве. Корнифиций, слышишь? Не подумай, что первым это сделал кто-то из нас. Сенат передал дело понтификам, и понтифики объявили, что имеет место кощунство, а значит, и повод для судебного преследования. После этого, в соответствии с постановлением сената, консулы обнародовали предварительное обвинительное заключение, и… и Цезарь дал развод своей жене».[48]
Вот такая новость занимала Рим в начале января примерно за шестьдесят лет до Рождества Христова; как нетрудно понять, она наделала много шуму и в течение нескольких дней была предметом всех разговоров, всех шушуканий и всех сплетен, как мы сказали бы сегодня.
Так что нет ничего удивительного в том, что Цицерон, величайший сплетник своего времени, пишет об этой новости Аттику.
Тем не менее весьма любопытно, согласитесь, обнаружить отзвуки громких пересудов, будораживших Форум, Марсово поле и Виа Регия, в личном письме, написанном почти две тысячи лет тому назад.
Мужчиной, застигнутым в доме Цезаря, был Клодий.