Затем тот же народ, узнав, что восемь или десять человек были убиты или ранены Лепидом и его слугами, вернулся толпой, чтобы вновь осадить дом интеррекса, который на пятый день междуцарствия был, наконец, взят.
Выломав двери, разъяренная толпа рассеялась по всему дому, опрокидывая выставленные в атриуме изображения предков семейства Эмилия, круша ложе и мебель Корнелии, жены Лепида, и осадила его самого в самой удаленной части дома, где его и убили бы, если бы Милон, сбежавший было из Рима, не вернулся туда с отрядом своих сторонников, чтобы потребовать созыва комиций, не примчался ему на помощь и не освободил его.
Рим был буквально охвачен огнем и залит кровью: кровь рекой текла по улицам, а пепелища на месте курии и базилики еще дымились.
XXXVI
Эти чудовищные насилия послужили в определенном смысле противовесом убийству Клодия, и Милон, узнав, что общественное мнение повернулось в его пользу, не побоялся, как мы видели, возвратиться в Рим.
Возвратившись, он с прежней настойчивостью стал добиваться консульства и открыто раздал всем гражданам, пожелавшим их взять, по тысяче ассов на человека, то есть тридцать пять франков семнадцать сантимов нашими деньгами.
Но все эти щедроты не произвели никакого впечатления.
Убийство Клодия слишком глубоко уязвило сердце народа, и из открывшейся раны хлынула неистовая ненависть к Милону.
Тщетно трибун Марк Целий, Квинт Гортензий, Марк Цицерон, Марк Марцелл, Марк Катон и Фавст Сулла защищали его — ничто не могло успокоить кипевшее против него негодование.
Каждый день комиции нарушались какими-нибудь новыми мятежами.
В конце концов эти волнения приняли настолько серьезный характер, что сенат издал постановление, повелевающее интеррексу, народным трибунам и Помпею, которому, напомним, народ принес консульские фасции, предпринять меры, дабы Республика не понесла ущерба.
До какой степени Помпей был непричастен к этим волнениям?
Трудно сказать.
Бесспорно, однако, что лишь ему одному они пошли на пользу.
В пятый день до мартовских календ, 23 февраля, Помпей был при посредстве интеррекса Сервия Сульпиция объявлен единственным консулом и тотчас же вступил в должность.
Придя к власти, Помпей понял, что, дабы сохранить свое влияние, он должен немедленно восстановить спокойствие.
Но кем это спокойствие было нарушено?
Теми, кто требовал суда над Милоном.
Но разве не был Милон виновен или, по крайней мере, уличен в убийстве Клодия?
Бесспорно.
И разве не был Клодий римским гражданином?
Тоже бесспорно.
И разве не должен был Милон предстать перед судом, чтобы подвергнуться наказанию, если его признают виновным, или быть оправданным, если его признают невиновным?
Опять-таки бесспорно.
И потому Помпей решил отдать Милона под суд, хотя Милон являлся его человеком и, в действительности, за три года перед тем им же и был выдвинут.
Так что через три дня после своего вступления в должность он попросил сенат издать два постановления, которыми ему позволялось бы учредить два чрезвычайных суда, нечто вроде полевых трибуналов, в которых расследование велось бы более активно и строго, чем в обычных судах.
Это означало попытку установить диктатуру.
Никто не дал себя одурачить.
Трибун Целий всей своей властью воспротивился созданию этих чрезвычайных судов.
Но, чувствуя, что на его стороне стоят все те, кого мало беспокоила возможная диктатура, лишь бы только в Рим вернулось спокойствие, Помпей заявил, что его не заботит противодействие трибунов и что в случае нужды он сумеет защитить Республику оружием.
Бедная Республика, она и в самом деле нуждалась в защите!
Противодействие трибуна было подавлено усилиями богатых и аристократических сословий.
Закон, которого требовал Помпей, прошел; оба чрезвычайных суда были учреждены, и против зачинщиков волнений были выдвинуты три обвинения:
одно — в насильственных действиях, включая убийство Клодия и поджог Гостилиевой курии и Порциевой базилики;
другое — в незаконном домогательстве;
третье — в присвоении голосов избирателей.
Квезитором по делу о насильственных действиях и незаконном домогательстве народ избрал Луция Домиция Агенобарба, а по делу о присвоении голосов избирателей — Авла Торквата.
Квезитор, на что указывает название этой должности, был тем, кто у нас является судебным следователем и одновременно императорским прокурором.
Обвинение в насилиях и незаконном домогательстве выдвинул старший из племянников Клодия, Аппий Клавдий.
Вот каким было это обвинение:[78]
«В третий консулат Гнея Помпея Великого, единоличного консула, в восьмой день до апрельских ид [6 апреля], в присутствии квезиторов Домиция и Торквата, Аппий Клавдий заявляет, что, в соответствии с законом Помпея о насильственных действиях, он обвиняет Тита Анния Милона и утверждает, что названный Милон в тринадцатый день до февральских календ [20 января] сего года приказал убить Клодия в харчевне Копония на Аппиевой дороге, В связи с этим он требует, чтобы, в соответствии с законом Помпея, Тит Анний Милон был приговорен к лишению его воды и огня».
Подобный приговор означал ссылку.
Напомним, что римский гражданин не мог быть приговорен к смертной казни.
Домиций записал имя Аппия Клодия в качестве обвинителя и Анния Милона в качестве обвиняемого и назначил им явку в суд в шестой день до апрельских ид (8 апреля).
Таким образом, Милону было предоставлено десять дней, чтобы он мог подготовить свою защиту.
Слушание, как обычно, проходило на Форуме, в преторском суде, между Священной дорогой и Каналом.
Оно началось в первый дневной час, то есть в шесть часов утра.
Складывалось впечатление, будто в ночь с 7 на 8 апреля никто в Риме не ложился спать, настолько площадь уже была заполнена народом, когда первые лучи солнца показались из-за Сабинских гор.
За ночь это людское море поднялось с мостового покрытия площади до ступеней храмов, которые казались скамьями амфитеатра, специально приготовленными для зрителей, а со ступеней храмов до коньков их крыш, и не было ни одной кровли, которая не была бы покрыта тучей зевак, колышущейся, словно нива на ветру.
Люди разместились на здании государственной тюрьмы, на храмах Фортуны и Конкордии, на Табуларии, на стенах Капитолия, на базилике Павла, на базилике Аргентария, на арке Януса, на арке Фабия и на Грекостасе — и так вплоть до Палатинского холма.
Понятно, что три четверти этих зрителей не могли ничего слышать в точном смысле этого слова; но для древних римлян, как и для современных итальянцев, видеть было то же самое, что слышать.
В половине седьмого утра глашатай поднялся на трибуну и вызвал обвинителя и обвиняемого.
И почти в ту же самую минуту тот и другой появились.
Появление Милона было встречено глухим ропотом, но не столько потому, что появился убийца Клодия, а потому, что Милон, пренебрегая принятыми обычаями, не отпустил ни волосы, ни бороду — хотя, впрочем, за десять дней они вряд ли бы заметно отросли, особенно волосы, — и был одет в изящную светлую тогу, вместо грязной и рваной одежды, как было положено в подобном случае.
И вид у него был отнюдь не смиренный и удрученный, какой всегда принимал в Риме обвиняемый, представая перед своими судьями.
Сопровождавшие его друзья и родственники своими печальными лицами и разорванными тогами являли собой разительный контраст с ним.
У него было шесть защитников, во главе которых шагал Цицерон, оратор со стороны защиты.
Обвинитель, обвиняемый и защитники заняли свои места.
Затем Домиций велел принести шары для голосования, на которых были написаны имена всех граждан, внесенных в составленный Помпеем список.
Он сложил все эти шары в корзину, а затем не глядя вытянул оттуда восемьдесят один шар, по числу судей, установленному законом Помпея.
Каждый судья, ожидавший, вместе со всеми гражданами, внесенными в этот список, в специально отведенном для них месте, выходил, после того как выкликали его имя, и занимал свое место в амфитеатре, если только он не выдвигал какой-нибудь уважительной причины, чтобы уклониться от участия в процессе.
Когда суд был сформирован, квезитор привел судей к присяге.
Однако сам он не присягал, ибо не был судьей, выносящим приговор: он вел следствие, руководил прениями, объявлял итоги голосования и претворял в жизнь закон.
Обычно прения открывались речью обвинителя, а затем заслушивали вызванных им свидетелей; однако на этот раз судебная процедура подчинялась закону Помпея, предписывавшему начать с выступления свидетелей.
Итак, вначале суд заслушал свидетелей.
Слушания продолжались с семи часов утра до четырех часов пополудни.
Ко второму часу глашатай возвестил то, что сказали свидетели.
На эту первую формальность ушел почти весь день.
Толпа уже начала расходиться, как вдруг Тит Мунаций бросился к трибуне, крича:
— Народ! Завтра решится судьба подлого Милона. Закрывайте свои лавки и приходите сюда все поголовно, чтобы убийца не избежал справедливого возмездия!
— Судьи! — вскричал в свой черед Цицерон. — Вы слышали?! Этих людей, которых Клодий вскормил грабежами и вымогательствами, призывают прийти сюда завтра и продиктовать вам ваше решение! Пусть же эта угроза, столь нагло брошенная вам в лицо, подвигнет вас обойтись со всей справедливостью с гражданином, который ради спасения жизни честных людей никогда ни во что не ставил разбойников всякого толка и всегда пренебрегал любыми угрозами, какими бы они ни были!
Все разошлись под ужасающий шум.
XXXVII
Ночь, как нетрудно понять, обе стороны употребили с толком.
Красс, не показывавшийся днем, с наступлением темноты развил бурную деятельность.
Чтобы поддержать свою популярность, он открыто встал на сторону Клодия.